Как пережить личный апокалипсис. Моя история

Но жизнь подкидывала и такие ситуации, где внешнего врага найти было невозможно. И тогда я использовала проверенную детскую стратегию: если не можешь с чем-то справиться – запихни поглубже и закрой дверь поплотнее.

Так случилось, например, когда мы перевернулись на машине, и параллельно у меня замерла первая беременность. Неизвестно, существовала ли между этими событиями прямая связь, и я была в тайне рада, что невозможно это проверить. Потому что один из вариантов грозил разрушить идеальную картинку, в которой мы жили. На ней уже и так стали появляться первые трещины, потому что я ничего не могла поделать с ощущением потери безопасности рядом с мужем. Понятно, что рассказать ему об этом я тоже была не готова. Во-первых, потому что в моих глазах это было похоже на обвинение, а во-вторых, потому что в счастливых семьях чувствовать такое не полагается.

И я нашла, как решить проблему и не проживать ни потерю, ни сложные чувства: сначала затолкать их поглубже и сделать вид, что ничего не было, а потом сдвинуть фокус внимания с того, что произошло, на работу над ошибками (новая беременность) и бурную деятельность в любом направлении (от решения квартирного вопроса до бесконечной готовки любимых мужем блюд).

И во всем этом, чем хуже я себя ощущала от того, что внутри потихоньку загнивает непережитое горе вперемешку со сложными чувствами к мужу, тем больше я зависела от тех положительных эмоций, которые могла от него получить. Внутри как будто возникла бездонная дыра, которая требовала все больше тепла, близости, совместного времени. Одним словом мне было нужно, чтобы он делал меня счастливой с постоянно возрастающей интенсивностью.

Получился такой невеселый парадокс: скрывая свои сложные чувства к мужу ради того, чтобы сохранить наш счастливый пузырь, я именно на него навалила весь груз это мне компенсировать. Потому что только так можно было убедить саму себя, что между нами (да и в мире в целом) все хорошо.

Надо отдать ему должное: какое-то время он терпел, не подавая виду, и справлялся. Хотя (как выяснилось много позже) как раз тогда ему очень хотелось сбежать. И именно на этом этапе, когда я столько времени проводила у него на ручках, я абсолютно разучилась стоять на собственных ногах, а потом и вообще забыла, что они есть.

Потом завершилась работа над ошибками, и родился наш первый сын. Я тогда совершенно не понимала, что со второй беременностью моей настоящей внутренней потребностью было все исправить и закрыть гештальт. И я прилагала все усилия, чтобы в этот раз все прошло идеально.

Вот таким кривым путем я пришла в материнство и оказалась абсолютно к нему не готова. То есть теоретически я была подкована и рекомендации доктора Комаровского могла цитировать, не просыпаясь, с любого места. Вот только тот момент, где он настаивает, что главное для ребенка – счастливая отдохнувшая мама, я напрочь пропустила. А тут еще обнаружилось, что существует в природе послеродовая депрессия, с которой я познакомилась сначала на собственной шкуре, а уже только потом – по имени.

Чем труднее мне было с ребенком, тем сильнее мне хотелось уже просто молиться на его отца. Я так уставала от беспрерывного взаимодействия с малышом, что каждая крупица помощи, каждое маленькое действие со стороны мужа казалось мне подвигом. Потому что от меня еще одна смена подгузника или необходимость еще раз встать ночью действительно потребовала бы героических усилий, и мне казалось, что это будет последним, что я сделаю перед выходом в окно. Значит, меня практически от верной смерти спасают, ну чем не подвиг?

Мой партнер виделся мне идеальным мужем и отцом. Мое критическое мышление в тот момент находилось в коматозном состоянии. И только много позже я осознала, что для отца проводить время с малышом – это совершенно нормальный, а вовсе не супергероический поступок. Ведь мужчина не взаимодействует с ребенком 24/7. Поэтому когда он первый раз за день берет его на руки, провести время с сыном ему не трудно, а, может быть, даже наоборот – приятно и радостно. Просто потому что долго не видел и соскучился, ведь это и его сын тоже.

Потом мы адаптировались, и, вроде, все наладилось. Но еще через какое-то время внутри появилось ощущение неудовлетворенности жизнью, для которого (как я была убеждена) у меня не было никаких оснований. Ведь у меня же есть все, о чем я мечтала. Почему тогда мне некомфортно, неуютно, не так? Почему в любую свободную минуту мне хочется смотреть документальные передачи про крушения поездов и самолетов, и книги я выбираю про маньяков и убийц, болезненные и полные отчаяния? Что со мной не так?

Я чувствовала себя какой-то неправильной. Но вместо того, чтобы попытаться разобраться, как это ощущение устроено и откуда оно, я бросилась судорожно думать, что с этим делать. И, сама этого не осознавая, я выбрала самый простой путь – решила, что мне просто не хватает второго ребенка. А все остальные сомнения и непонятные ощущения легко списала на то, что в моей спокойной и налаженной жизни слишком мало адреналина. Есть же на свете люди, которые любят фильмы ужасов. Это не значит, что в их жизни что-то не так. Вот и у меня все хорошо.

С рождением второго ребенка оказалось еще проще избегать остановок, когда ненароком можно присмотреться к своей жизни и понять, как сильно она напоминает крупную автомагистраль, предлагающую кратчайший маршрут из пункта А в пункт Б. Ты движешься по ней, и как будто больше ничего на свете и нет, ведь окружающий мир скрыт от тебя за высоким забором.

Признаюсь, я никогда не любила шоссе. Для меня было совершенно неважно, насколько длиннее будет дорога, если можно наслаждаться видами на протяжении всего пути. А теперь моя жизнь ничем не отличалась от этой самой автомагистрали, а я этого даже не замечала.

Не видела я и того, что в бытовом плане происходило ровно то же самое. Мы все чаще выбирали оптимальный маршрут, да и в окно больше никто не смотрел. Муж следил за дорогой (двое детей – ценный груз), а я думала, готов ли дома обед и как развлечь сыновей, чтобы им не было скучно в машине.

А еще мы с мужем продолжали (не отдавая себе в этом отчета) разыгрывать один и тот же сценарий: чем я неидеальнее, тем идеальнее он. В какой-то момент я начала забивать на себя, набрала вес, выбирала не красивую, а исключительно удобную одежду, перестала краситься. Мне все время было не до себя. Моего внимания и сил хватало ровно на то, чтобы чувствовать себя некомфортно, но не на то, чтобы что-то с этим начать делать. А муж продолжал говорить, что любит и что красивая. И мне бы задуматься, почему вдруг я это сама с собой делаю, почему сама на себя стала непохожа. А я видела только то, какой он замечательный. А я – о стыд, позор и ужас! – на него, такого чудесного, еще и срывалась иногда по совершенно непонятным мне причинам. Он терпел, говорил, что понимает, как я устаю, и с каждым разом становился в моих глазах еще прекраснее.

Потом подтянулась психосоматика, и я слегла со спиной. И снова повторялась история, что чем мне хуже, тем больше он меня спасает, и тем сильнее я убеждаюсь, что он – мой герой и сказочный принц. А я, такая беспомощная и замученная жизнью, точно кроме него больше никому не буду нужна (включая саму себя).

Никогда раньше (и позже тоже) я не ощущала себя такой неудачницей, зависимой от другого и ни на что не способной. В моих собственных глазах моя ценность стремительно приближалась к нулю, а значит, надо было еще сильнее “стараться” в роли жены и мамы. При этом усталость и напряжение никуда не девались, а продолжали расти. И я становилась еще менее идеальной (еще мощнее срывалась и заедала вину и усталость), еще отчаяннее старалась, и порочный круг замыкался.

И тогда очевидным был мой неосознанный выбор не прислушиваться к тихому голосу внутри, который нашептывал: неужели так и должно быть? Ну какая замарашка Золушка готова признаться себе в неудовлетворенности от жизни с прекрасным принцем? Это же чистой воды абсурд. Кто я, а кто он! Мне вообще сказочно повезло!

Оставалось убеждать себя и верить, что мне просто показалось, что все хорошо и станет еще лучше, что именно так выглядит счастье в условиях двух детей. Ведь об этом ни в сказках, ни в историях про большую любовь обычно не пишут, а оставляют за скобками.

Грело душу удовлетворение от того, что у меня есть дом, муж и сыновья. Успокаивала стабильность в отношениях и уверенность в том, что будущее гарантировано, опиравшаяся на озвученные мужем еще, как минимум, 70 лет вместе. И тогда можно было расслабиться, что все идет по плану и каждый день заканчивается одинаково – встречей в спальне, где одна снова будет читать книгу, а второй – работать за ноутбуком. А значит, в жизни, и правда, все хорошо. Ну чем не идиллия?

Финал, нежданный и негаданный

За последние полгода нашего брака много что изменилось к лучшему. Тот самый кризис со спиной (когда я несколько недель не могла встать с постели) доходчиво объяснил мне, что пришло время внутренних перемен. На Новый год я дала себе три обещания: заняться здоровьем (а заодно вернуться в форму), беречь свою и чужую психику (и перестать взрываться от собственноручно созданного перенапряжения) и найти альтернативный источник дохода, приносящий больше радости (или хотя бы параллельно работе вписаться в обучение по душе).

И если к последнему пункту я за полгода только начала присматриваться, то по двум другим прогресса было неожиданно много. К лету я уже прекрасно себя чувствовала и приближалась к исходному размеру одежды. Чем комфортнее я ощущала себя в своем теле, чем больше радости я испытывала от того, что наконец уделяю внимание себе, тем меньше я уставала и тем устойчивее себя чувствовала. Я верила, что раз я начала меняться к лучшему, то и более гармоничные отношения с мужем и детьми не заставят себя ждать.

Мне казалось, что мой брак прочен, как скала. Ведь если бы ему было суждено развалиться, это произошло бы в самое темное время. Тогда, когда родительская нагрузка максимальна, дети непрерывно болеют, мы оба срываемся на них и друг на друга, бытовые проблемы пытаются нас добить, а я физически не могу пошевелиться и вешу почти центнер. Но мы выдержали. А раз тогда этого не случилось, значит, не произойдет никогда (думала я).

Пришло лето, и мы вчетвером отправились в отпуск в Италию, от которого дети (да и я тоже) были в полном восторге. Где-то через месяц после возвращения и за десять дней до отъезда в плановую рабочую командировку муж вдруг озвучил, что от всего устал и ощущает себя в тупике, что больше не понимает, что чувствует, чего хочет и как быть дальше.

Сказать, что у меня в тот миг земля ушла из-под ног, значит, не сказать ничего. Весь мой мир вращался вокруг одного человека, и это была не я и не дети. Тогда мне и в голову не могло прийти, что это еще не землетрясение, а только форшок, как говорят сейсмологи. Пришли на выручку защитные механизмы, и я неосознанно выбрала взять себя в руки и спрятать от всех, что чувствую и как это разрывает меня изнутри.

Боль, тревога от неопределенности и тщательно скрываемая злость на партнера совершенно не давали спать, зато помогали собрать волю в кулак и функционировать в режиме идеального робота. Я всем улыбалась, часами играла и гуляла с сыновьями, готовила любимые мужем блюда и самозабвенно занималась с ним сексом. А он смотрел на меня со все возрастающим изумлением. Как потом выяснилось, эту пару недель я была именно такой, какой муж мечтал меня видеть.

А еще у меня возникла идея, которую я ему и озвучила, – вместе пойти на семейную терапию, чтобы выходить из кризиса не наощупь, а с помощью опытного проводника. Муж обещал подумать об этом в командировке и обсудить по возвращении. А пока предложил мне походить на индивидуальные консультации к семейному психологу, чтобы потом было откуда начинать вместе.

Затем, как и планировалось, муж на неделю уехал. С непривычки (ни разу за весь период брака мы не проводили целую неделю друг без друга) я очень скучала и с нетерпением ждала его возвращения. Увидев для себя направление, куда нам двигаться, я перестала раниться о ситуацию, и мне хотелось поскорее начать совместные действия по ее разрешению. Я успокаивала себя мыслью, что сложные периоды случаются в любых отношениях, и после них пары становятся только счастливее и ближе друг к другу. Естественно, нам предстоит много работы, но у нас все получится, мы же столько всего вместе пережили!

В день, когда муж должен был вернуться из командировки, мы с трехлетним сыном (старший тогда гостил на даче у свекрови) решили отправиться в супермаркет купить вкусняшек к папиному приезду. Уже в очереди в кассу я посмотрела на часы на телефоне и подумала, что муж как раз сейчас выезжает домой. А потом заметила уведомление о письме.

Из письма мужа я прежде всего выхватила слова, что он не вернется. И не потому, что у нас возникли сложности, а потому что он “всегда хотел быть один”. Что прямо из командировки он уезжает в Москву, и будет “жить и работать там, один”.

В этом месте я сама не заметила, как села на пол прямо в очереди. Если бы не сын, я бы, наверное, долго еще сидела. А так я встала, на автомате выложила на ленту продукты и (уже не на автомате) попросила пачку сигарет. Абсолютно не помню, как мы добрались домой, где я включила сыну мультики, а сама закрылась на кухне курить.

Я понимала, что нахожусь в шоке. У меня уже был такой опыт. С того случая, когда мы перевернулись на машине, и я наконец смогла из нее выбраться через люк в крыше, в памяти застряло это состояние дикого ужаса. Когда вообще ничего не чувствуешь и начинаешь судорожно себя ощупывать в поисках опасных для жизни повреждений. Ведь только внимательно себя осмотрев, узнаешь, живая ты вообще или нет. Может, ты на самом деле уже труп, просто еще не в курсе. В это же место я попала и теперь. Я действительно всегда думала, что без мужа я просто лягу и умру, и меня изумило, что этого не произошло. Или я просто еще не в курсе?

А потом включилось тело, и я узнала, что такое паническая атака. Вытащили меня оттуда двое: вдруг заплакавший сын и вдруг заклинивший замок в кухонной двери. Пришлось срочно вернуться в ситуацию здесь и сейчас, придумать, как быстро и крайне неоптимально открыть дверь и броситься утешать сына.

Но параллельно внутри уже начался не осознанный (а скорее интуитивный) поиск любых опор и костылей. Под эту категорию подпадали, например, сигареты. К тому времени я не курила уже пять лет, но автоматическая реакция в случае крайнего стресса хвататься за пачку никуда не делась (что и произошло в первые минуты, еще в супермаркете). И несмотря на все минусы такого решения, в моем случае это был рабочий костыль. Потому что иногда спрятаться на три минуты от детей и, перекурив, взять себя в руки казалось мне намного меньшим злом, чем делать их свидетелями моих истерических рыданий. А курение помогло мне пережить первые дни и недели так, что сыновья вообще ничего не заметили.

Еще одним костылем, за который я схватилась в тот день, были близкие люди, которым можно было рассказать, что случилось. Для того чтобы начать осознавать произошедшее, мне было необходимо говорить об этом. А еще было ощущение, как будто случившееся разрывает меня изнутри и жизненно необходимо выпустить этого монстра наружу.

Помню, как мне пришла мысль, что ночью, наверняка, будет хуже, и надо придумать, как ее пережить. Тогда я судорожно стала искать, кто сможет приехать и просто побыть рядом. Я понимала, что совершенно не могу спрогнозировать, чего мне от самой себя ожидать, и поэтому мне нужны были меры предосторожности. И снова нужно было звонить близким.

От друзей и родных, которым я рассказала о ситуации, я получила три основные реакции с легкими вариациями. Первая была: ты шутишь, этого не может быть, он же так вас любит, у вас же идеальная семья! Вторая: вот же козел, я всегда это подозревала, ну не может человек быть таким идеальным! Третья была перевернутой второй: это ты, коза, сама виновата, что загубила идеальный брак! Ни один из этих вариантов не давал той поддержки, в которой я тогда нуждалась. Зато хотя бы нашлась родственница, готовая приехать и провести ночь на полу в столовой. Кроме как в нашей спальне, взрослых кроватей в доме не было, а зайти в эту комнату я тогда вообще не могла.

Той ночью я пережила первый шквал эмоций и чувств. Сначала единственным словом, которое крутилось у меня в голове, было слово “предательство”. Случай, когда ты искренне веришь человеку (или даже зависишь от него) и абсолютно не готова к удару, в моей практике был не первый. И для меня обман доверия всегда был крайне болезненной темой. Недаром из всей “Божественной комедии” Данте я не запомнила почти ничего, кроме того, что предатели попадают в самый страшный, девятый круг Дантова ада.

Как будто для того, чтобы помучить себя, я не могла остановиться и раз за разом перечитывала письмо мужа. И тут до меня понемногу начал доходить весь объем произошедшего. Неожиданным образом получалось, что я столкнулась не только с внезапной утратой будущего (как своего так и своих детей), но и с потерей общего прошлого. И это произошло не потому, что все ценное можно решительно перечеркнуть одним поступком. А потому, что в своем письме муж перечислил все, что, по его мнению, в наших отношениях было не так.

Он говорил о том, как долго он терпел, и мои представления о нашем браке (который я до недавнего времени считала счастливым) рушились у меня на глазах. Он писал о себе и своих чувствах, и туда же отправлялась моя уверенность в том, что я знаю своего мужа. Он говорил обо мне, и я понимала, что мое восприятие себя, которое было во многом основано на том, как он меня видит и как ко мне относится, тоже было иллюзией.

Был и другой момент, который чуть позже еще подлил масла в огонь, стремительно пожиравший все мои представления о нашем общем прошлом. Удивительно, но факт: после отъезда мужа человеком, который поддержал меня больше всего, стала его первая жена. До этого я никогда с ней не общалась, хотя нередко проводила время с ее старшим сыном, сводным братом моих детей. Из наших с ней разговоров многое тайное вдруг стало явным. Так, я узнала историю ее отношений с бывшим мужем совсем с другой стороны. Но что еще важнее – я услышала и все то, что он рассказывал ей теперь уже о нашем браке. И сколько там было нового и неожиданного!

Оказалось, что для меня потеря прошлого была чуть ли не болезненнее, чем утрата будущего. Ведь пока мы живы, будущее еще можно изменить, а с прошлым этот фокус уже точно не пройдет.

Я не буду сейчас подробно говорить о тех чувствах, которые кажутся естественными и понятными в той ситуации: гневе, отчаянии, боли, объем которых просто зашкаливал. О том, как я проживала свой личный конец света и на что это было похоже, я расскажу в следующей главе, а сейчас я хочу упомянуть о другом.

Я совершенно неожиданно столкнулась с чувствами и эмоциями, которые удивили меня своей кажущейся неуместностью. Я обнаружила внутри облегчение и благодарность за то, что голову отрубили резко, быстро и одним ударом. Как говорят врачи (правда, точно не про голову), у такой раны больше шансов быстрее затянуться и меньше вероятность нагноения.

А еще, как бы парадоксально это не выглядело, на фоне боли и отчаяния, которые лейтмотивом звучали внутри, какая-то моя часть почувствовала дикую, бьющую через край радость. Радость быть свободной, радость быть собой, да и просто радость быть. Наверное, нечто подобное ощущает заключенный, снова оказавшись на воле (и неважно, кто его когда-то запер – кто-то другой или он сам).

Много позже я еще раз столкнулась с похожим чувством. На этот раз – после того, как выбралась из депрессии длиной в 30 месяцев. Когда счастлива от того, что снова чувствуешь себя живой, когда всей собой оказываешься в моменте здесь и сейчас и опять все вокруг видишь, слышишь и впитываешь как будто каждой клеточкой своего тела, а не через придавившую тебя бетонную плиту.

Когда-то давно один мудрый человек рассказал мне, как его сын мог часами рассматривать камешки на берегу. На вопрос, не скучно ли ему, ребенок ответил: “Конечно нет! Они же все красивые и разные”. Тогда я совершенно не поняла эту историю, но именно ее я вспомнила, когда после отъезда мужа, среди круговорота сложных чувств, вдруг встречала искорки чего-то, подозрительно похожего на счастье, просто от запаха пионов или полета ласточки.

Автомагистрали в моей жизни больше не было, как не было и забора между мной и окружающим миром. И сколько же в нем обнаружилось красивого и разного!