Ничего нельзя изменить
Крылья Зари
Наши давние предки предавали судьбе сакральное значение, в современной культуре принято считать, что человек сам определяет свою судьбу, но так ли это?
Важнее цель или путь? Нужно ли идти быстрее и достигать большего, или, ничего нельзя изменить?
Крылья Зари
Ничего нельзя изменить
Ничего нельзя изменить
Начало дня порой наступает вовсе не утром, а поздно поздно вечером, когда «важные дела» закончились и я выхожу из дома на прогулку, как сейчас. Это время с самим собою, с самыми сокровенными мыслями, и с тем, что судьба пошлёт, не то чтобы я прям верил в судьбу, но некоторые вещи должны были сложиться и уже ничего нельзя изменить.
Например, сегодня был день памяти блокады Ленинграда, тогда умерло более миллиона людей от голода, холода и бомбёжек, ведь это так милостиво со стороны Европы, «мы город размбомбить не можем, столь прекрасный и Божественный, но вот морить голодом атеистов Бог не запрещал». Вдруг, я бы родился в то время, каким бы тогда видел мир вокруг себя, точно не думал бы о горных лыжах, крутой тусовке, гедонизме, нет, тогда таких мыслей не было, я бы думал о смысле, зачем вообще выживать, терпеть невыносимый голод и холод, проще сесть на лавочку и тихо умереть, заодно и других накормлю, это вроде и не самоубийство, наоборот, эта жертва кому то может спасти жизнь, и вы не поверите, но так действительно было, некоторые выжили только благодаря такому немыслимому милосердию, и вряд ли, кто либо, когда либо, за такое поблагодарит, да и как поблагодарить мертвеца?
Да уж, как чудесен и удивителен наш город, подумал выходя на свою улицу, с детства живу на Невском, забавно, но даже моя церковь сюда переехала, вот совпадение. Это улица самых больших контрастов, тут можно встретить и бомжей и очень состоятельных людей, ведь это центральная улица одного из самых красивых городов в мире, в котором прямо сейчас, мне на встречу идёт мужчина, напоминающий бомжа, но при тщательном осмотре выглядит как алкоголик со стажем. Из его уст вылетают невнятные: «Молодой человек, можно обратиться», сопровождающиеся взывающим к милости взглядом. На что я отвечаю довольно строго: «сам не бухаю и таким не помогаю», а чутьём пытаюсь понять, хочет ли он есть и как могу ему помочь, после невидимой паузы мы расходимся, каждый сделав свой вывод. Пройдя мимо нуждающегося, я по обыкновению задумался, смотря в тупик первой советской, в конце которого она упирается в октябрьскую гостинцу, названную в честь великой революции, после которой я, бастард с несуществующей фамилией, не могу найти свои корни… должен ли помочь нуждающемуся, могу ли что то изменить?
Этот вопрос повис в моей голове и я остановился, это непростой вопрос для меня, порой поворотный, как и сейчас. Возвращаюсь к нему, спрашиваю, не хочет ли он покушать, намекая, что можно в любом заведении и вкусно, но, он с тоскою в глазах объясняет, что кушать не хочет, только выпить, и похоже, даже не закусывая. Кстати, мой папа говорит, что закусывать надо обязательно, а мне вообще пить нельзя, но при этом, я регулярно наблюдал как он с удовольствием выпивает и особо не закусывает, и ему ничего за это не делается, ну, или почти ничего, это я пытаюсь объяснить свои нравственные ценности, но выходит с трудом:
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: