Карамель. Новый Мир

– Я не пойду!

– Ещё чего. Начали – заканчиваем.

– Не пойду по мосту, не хочу.

Чувствую, что начинаю задыхаться. Лёгкие сковывает; словно обдаёт ледяной жидкостью изнутри, при этом тело горит: руки горят, горло горит, голова горит.

Не пойду.

Не хочу.

– Что за капризы?

Если бы.

– Ты так просто сдашься? – удивляется Каин. – После всего, что сделала? Из-за идиотского моста?

Это не просто, если бы он знал.

Перечу:

– Я не сделала ничего. Слегка напортачила, да. Но я не могу идти по мосту, ясно?

– Почему?

Понимаю, что больше не могу сдерживаться. Не контролирую себя. Давлюсь слезами – те щекотливо закатываются под защитную маску и потому раздражают ещё больше.

– Скажи мне, чтобы я знал, как помочь, конфетка, – говорит Каин. – Смолчишь – не преодолеешь страх, даже не попытаешься побороть его. Я рядом, и мы справимся. Просто скажи.

Дышать нечем. Потому что мы ниже привычного уровня? Потому что спустились в низовья Золотого Кольца? Потому что покинули привычную для северян высоту Нового Мира?

Выплёвываю признание вместе с плачем:

– Бес погиб, когда мы шли по мосту. Я не досмотрела за ним, он погиб из-за меня, погиб из-за моста.

Каин замирает. Смотрит. Молчит. Даёт выговориться? Или не ожидает такого?

– Тебе известно, что я любила, верно? И не откажись я от водителя, он был бы жив. Но мне хотелось пройтись по долбанному мосту до Академии. Мне хотелось показать ему город, потому что нас впервые отправили вдвоём. Можно ли мне что-то доверить, Каин? Сомневаюсь. Только доверишь – я не усмотрю и разрушу это. Человек, вещь или идея – я всё уничтожу.

– Дай руку, я рядом, – спокойно – спокойный холод – говорит Каин и кандалами сковывает моё запястье, накрывая его ладонью. – Теперь я понимаю, какую боль ты носила всё это время, Карамель, понимаю и хочу помочь. Не смогу унять её, не смогу утешить тебя, но смогу быть опорой и проводником. Сейчас я рядом, и, пока мы держимся за руку, не случится ничего плохого, клянусь. Это не просто обещание, конфетка, это клятва. Я благодарен, что ты доверилась мне, это многое значит, это укрепляет нашу связь. Я буду аккуратен с твоим откровением, не потревожу воспоминания, но спасибо, что доверилась. Вместе мы справимся.

Не сразу замечаю, как мы продвигаемся вдоль моста. Под его убаюкивающие беседы, под успокаивающие речи, под отвлекающие слова. Он ведёт меня по мосту. Я сама иду по нему. Он краток, но долог. Столько лет я избегала связывающие дома конструкции, опасалась вида платформ и парапетов. Над нами нет более потолка – крышей становится небо. Растянутые поверх голов бесчисленные мосты бросают раскосые тени. Главное, не смотреть под ноги, не видеть готовую заглотить бездну. Потому что бездна наверняка скажет что-нибудь наперерез. Философское, назидательное. Абсурдное.

– Ты как? – спрашивают янтарные глазки и бегло смотрят; не удерживаются – стирают собравшиеся у моей защитной маски солёные капли: я же не успеваю увернуться.

– Не знаю. Непонятно.

– Сними – наконец – эту дрянь, – говорит Каин и резво срывает дыхательную маску с моего лица, – тебе известно, что толку от неё мало. – Не успеваю ничего воскликнуть – готовлюсь подавиться ядовитым воздухом, закашляться и помереть. То не происходит. Увы, было бы драматично. – Маски – психологическое оружие, конфетка, а не медицинское средство защиты. Если ты, конечно, не астматик, но астматика бы Новый Мир не принял в свои блаженные утопические земли, ибо неспособность фильтровать воздух в правильных порциях – девиантно.

– Звучит как сарказм.

– Он и есть. Милое личико, кстати, я ведь тебя только на фото и видео без маски видел.

Каин и сам освобождается от неё: делает глубокий вдох, улыбается. Вот как он улыбается…

Мы бредём к очередной платформе, лестницей переходящей в стилобат, который – в свою очередь – утаивает нас под навесным тентом. Оказываемся в помещении: глухие ступени и сопровождающий эхом стук каблуков ведут к запечатанной станции. Наблюдаем рельсы, что тянутся из одного туннеля и теряются в другом. Блеклый фонарь освещает расположившуюся на перроне пару. Ещё люди? Парень и девушка сидят подле друг друга и, прижавшись плечами, молчаливо ожидают поезд. Девушка оглядывается на меня, но, затаив дыхание, моментально прячет взгляд в плече молодого человека. Неужели она узнала меня?

Каин говорит, ждать недолго – поезд сейчас прибудет. Спешу поинтересоваться, в каком здании мы находимся и что здесь было раньше. Раньше – значит до Урбанистической Революции: до того, как дома стали строить на домах и сплетать их друг с другом паутиной дорог.

– В этой части города обычные здания из кирпичных блоков, – отвечает юноша. – Бывшие больницы, магазины – не стекло и хорошо.

– А как устроена дорога?

– В наше знакомство ты была менее любопытна, – прижигают янтарные глазки.

Нечто в стороне грохочет. Пара поднимается, девушка ещё раз смотрит на меня. Её вьющиеся волосы сбивает ветер, когда из туннеля вылетает поезд. Гудок вещает о прибытии – транспортное средство мгновенно замирает. Что нас ждёт? Двери поезда открываются – неспешно, с характерным звуком. Пара заходит первой – занимает парные кресла в конце вагона. Грязные парные кресла. Иду за Каином, однако – отличительно от него, рухнувшего на сиденье – замираю подле окна.

– Сядь, – и парень кивает на соседнюю часть потрёпанного дивана.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Не думай, просто сядь, – смеётся Каин. – Дорога долгая.

– Отчего же?

Отчего же долго спускаться? Не легче было перепрыгнуть парапет и долететь до Острога?

Очень смешно, Кара. Впредь такой глупости не повторяй.

Под назидательным взглядом падаю в кресло. Поезд трогается. Каин подмигивает, убеждает в сохранности и закрывает глаза. Пара, расположившаяся через несколько рядов, шепчется. Наблюдаю, как юноша склоняется к золотой девичьей гриве и губами врезается в покрытое тканью плечо. Охаю беспризорникам и отворачиваюсь. Уж что-что, а это осталось и останется неизменным в моей голове. Подобное – девиантно.

Поезд скользит плавно, его движение почти не ощущается. Только сменяющиеся за окном тени напоминают о нашем решении и пути. Мы так низко, что свет не доходит до беженцев – небо и город позабыли об их существовании. Пропадаем в туннелях. Каин предлагает отдохнуть, отдаётся сну. Я же смотрю в окно – на обшарпанные плиты и граффити с незнакомой символикой. Представляю удерживающие конструкции по ту сторону туннеля – плачевные и печальные, искалеченные временем балки, что держат блестящие рельсы. Ужасаясь собственным фантазиям, головой влетаю в твёрдую подушку кресла и закрываю глаза. Забудь, Карамель. Не думай. Потерпи. Перетерпи. Тебе не впервой терпеть.

Пара шепчется. Каин спит.

Пара целуется. Каин спит.

Где я могла видеть эту златокудрую деву? Может, мы вместе учимся? То есть учились…я вернусь в Академию? Исключено. Наверное. Что будет дальше? Я соткана из планирования, а теперь не ведаю происходящему в следующую секунду. Как я могла допустить подобное? Как подобное мог допустить Говард Голдман? Кормил бы и дальше своей проклятой ложью – я бы с радостью закрывала глаза (как и делала прежде) на не срастающиеся детали, ибо готова верить и Новому Миру, и отцу. Беспрекословно. Не требуя подтверждений.

Каин, бывает, вздрагивает; кажется, ничего и ничто не беспокоит этого бунтаря в Новом Мире – ни люди, ни правила, ни закон, ни управляющие, ни Свод; лишь собственная голова, дающая дурные видения. Для иных тюрьма – Картель; для него – черепная коробка. Каждый заключён в собственной темнице. Наблюдаю дрожащие веки и стаскиваю с себя мужское пальто, набрасываю нам на плечи пополам. И пытаюсь заснуть.

Спи, Карамель.

За окном мелькают холодные грозные тени. Мы спускаемся? Уже спустились? Наш путь окончен? Низовья Нового Мира – это конечная? Или только начало пути? Шёпот пары усиливается, обостряется: они обсуждают чувства и планы.

– Наверное, мы совершили глупость, – говорит златокудрая.

– Наверное. Но нам хорошо, остальное – неважно, – отвечает юноша.