В этих гнилых стенах

– Она их любит, – саркастически ухмыльнулась Аврора, подошедшая следом. – Идемте, чайку попьем.

Ляля только молча отвернулась и усадила девочку на диван, а затем, что?то тихонько сказав ей и чмокнув в макушку, выпорхнула вслед за Авророй.

– Ну, колечко, – уже чуть не плача, сказала Арианна, глядя на меня. Видимо, она звала уже не раз, но я ее не слышал. – Выйди…

– Извини. – Я встал, протянул ей пуговицу и поспешил к девочке.

– От чего тебя спасти надо было? От медсестры? – пытаясь говорить шепотом, обратился я к ней. Она бросила на меня безразличный, усталый взгляд. И так же молча опустила его. Глаза у нее были красными и воспаленными, словно она плакала несколько часов не переставая.

– Ну чего ты молчишь? – я чуть повысил голос.

– Дюк, она не понимает тебя. Рише, попей. – Ляля протянула ей стакан с водой. Тяжело вздохнув, девочка осушила стакан, не обращая на меня никакого внимания.

– Рише? – переспросил я.

– Да, так было написано на ее куртке. Наверное, это ее имя, – ответила Ляля.

Рише окинула ее благодарным взглядом и улыбнулась.

Я задумался о том, как попробовать ее разговорить. В голову ничего путного не лезло. Вздохнув, я взял со сломанного пластикового ящика растрепанную, чумазую куклу в грязном синем платье и протянул ее девочке.

– Это, кажется, твоя. Аврора забрала ее с кровати.

Дождавшись, когда она возьмет игрушку, добавил:

– Скажи, когда будешь готова поговорить.

* * *

По вечерам мы все выходили на прогулку. Каждый день стояла хорошая погода, под куполом было вечное лето, которое поддерживалось большими нагревательными и охладитель? ными агрегатами, установленными под землей, системой труб и вентиляторов, создающей легкие потоки воздуха там, где это было необходимо. Зеленая трава за пределами детских площадок и скупые ряды куцых деревьев без пышных крон создавали обманчивые картины ухоженности и красоты. Иногда шел мелкий теплый дождь, но Ляля объяснила, что он тоже «неживой» и запускают его ночью, по расписанию. Поэтому можно не беспокоиться и играть.

Но все же природа графики людей не соблюдала, и иногда во время прогулки можно было услышать стук капель настоящего дождя о купол. Я надолго застывал, услышав их, и вспоминал раннее детство: в те моменты, когда дождь заставал нас врасплох, отец прятал меня в свою теплую кофту, пропитанную его родным запахом, и спешил со мной на руках до дома, где вручал меня маме… Я все еще, как ни пытался, не мог вспомнить мамино лицо. Хотя до сих пор ощущал ее теплые руки, раздевавшие и вытиравшие меня, и без того почти сухого, и одевавшие в чистую домашнюю одежду. И конечно я помнил, как после этого она поила меня горячим чаем с хрустящими блинами. И как папа, переодевшись, тоже присоединялся к нам и начинал рассказывать, что если гроза проходит быстро, то, скорее всего, Тор в хорошем расположении духа и просто балуется.

Меня отвлек шум. Рише окружили трое парней, и один из них пытался забрать куклу. Я все еще не был уверен, что не вижу очередной сон, где она понимает и свободно общается на нашем языке, но сейчас она молча пыталась отстоять свою игрушку.

– Марк! – поспешил я к ним. – Оставь ее!

Тот оглянулся на меня и отпустил куклу. Рише, не удержавшись, упала, испачкав свое простенькое белое платье.

– Упс, кого?то Аврора убьет, – засмеялся парень. Он был негласным лидером этой шайки и самым задиристым из всех троих.

– Зачем ты это делаешь? – спросил я, действительно не понимая, почему ему, судя по ядовитой довольной улыбке, нравится кого?то доводить или унижать.

– Да бесит потому что! – с раздражением отрезал он, и улыбка превратилась в оскал.

– Это патология. Тебе не хватает витаминов… или внимания, – вспомнил я нотации папы о толерантности и терпении.

– Чего? – возмутился он, сжимая руки в кулаки. Возможно, Марк даже не понял, что именно я имел в виду, однако, сделав шаг ко мне, он вдруг скорчился от боли, схватившись за голень, куда его от обиды пнула девчонка.

– Ты дура, что ли?! – крикнул он, на что Рише показала ему язык. Я не смог сдержать смеха.

– Ты чего?! – Митя, друг Марка, замахнулся на «обидчицу». Та в страхе подняла маленькие ручки, но куклу не выронила. В этот же миг я двумя раскрытыми ладонями ударил его в грудь. Митя отшатнулся и согнулся пополам, хватая раскрытым ртом воздух. Бил я несильно, так что, скорее всего, он просто опешил от неожиданности, не представляя, как я так быстро оказался рядом.

– Ты что, не знаешь, что нельзя бить девочек? – угрожающим тоном сказал я, поднимая с земли палку и закрывая собой Рише.

– Так! Что случилось? Что тут происходит?! – резкий голос Ляли раздался сзади, и я, не оборачиваясь, почувствовал, что она со всех ног спешит к нам. Рише подошла и схватила меня за руку, прячась и выглядывая из-за моей спины пугливыми глазами. Другой рукой она все еще прижимала к груди куклу. Я промолчал. Взглянув на девочку, Ляля мгновенно все поняла.

– Марк!

– Она меня ударила! – пискляво пожаловался он.

Ляля недовольно помотала головой.

– Пойдем со мной. Будешь сидеть рядом всю прогулку. Чтобы я тебя видела. А вас, – повернулась она к Мите с его дружком, – чтоб я больше не видела рядом с ней! Понятно?

– Да…

Сердито сверкнув глазами напоследок, Ляля круто развернулась и, схватив Марка за руку, потащила его за собой на лавку. Тот злобно оскалился на Рише, словно готов был зарычать и впиться зубами в ее белую кожу. Затем фыркнул и надул губы. Только когда они уселись на скамью, я почувствовал себя спокойно.

Я не понимал и не понимаю до сих пор, почему меня так взволновали слова Рише, которые вряд ли даже принадлежали ей. Я уже почти поверил в свою шизофрению, но все же решил спросить напоследок:

– Дай угадаю: спасать надо было не от него, да?

Она молча помотала головой. Я оторопел. Мне показалось? Однако было ясно, что, кроме улыбки с остренькими клыками, я от нее сегодня больше ничего не дождусь.

* * *

Лишь через неделю после нашего молчаливого знакомства я понял, о чем она просила.

Ночью, когда по расписанию начал лить дождь, раздражающе стуча по железным подоконникам, я вновь не спал. Услышал, как скрипнула дверь. Такое иногда бывало: или Ляля хотела проверить, закрыты ли окна, или Аврора заходила за какой?то бутылкой, спрятанной за стопками книг в шкафу. В комнате было темно, поэтому разглядеть вошедшего я не мог. Просто лежал, затаив дыхание. Шаги отдалялись от меня, пришедший уходил к дальним кроватям. Нахмурив брови и напряженно прислушиваясь, я пристально вглядывался в темноту. Тихий писк и приглушенный крик. Глаза раскрылись сами собой, и я едва сдержался, чтобы не подпрыгнуть. Я ждал, пока закроется дверь, и отчетливо услышал, как чьи?то ногти царапнули засохшую древесину, а после раздался слабый стук.

Все стихло. Я вскочил и бросился к кровати Рише. Она была пуста!

Не раздумывая, я поспешил следом. Хотел разбудить Лялю, спавшую в соседней комнате, но побоялся потерять ночных гостей в узких извилистых коридорах здания, совсем не предназначенного для детского дома.

Быстро и бесшумно я двигался вперед на носочках, пытаясь не зацепить панельные стены, которые гулким пустым звуком сразу же выдали бы мое присутствие. Каждый раз, забегая за угол, я видел далеко впереди неясные слабые тени, отбрасываемые приглушенными ночными фонариками, и догонял их, стараясь не приближаться вплотную.

Было понятно, что происходит что?то очень и очень нехорошее.

Я догнал их в подвале. Спустившись вниз по деревянным, местами сгнившим ступенькам, уперся в железную дверь, преградившую путь. Заметив едва различимый пучок света, исходящий от нее, затаил дыхание и прильнул к замочной скважине. Какой?то мужчина… Я не был уверен, что видел его раньше, но нашивка на плече его куртки говорила, что это работник детского дома. Он бесцеремонно бросил Рише на стул, тонкие белые руки которой были стянуты скотчем, и, сомкнув ладони на ее шее, начал душить.

– Я видел! Я все видел! Ты демон! Такая же, как они! Демон! – возбужденно кричал он, и я испугался. Испугался и оцепенел.

Перед глазами всплыл операционный стол, на котором лежал я. Анестезия не помогала.

– Демон! Настоящий – посмотри на его глаза и клыки. А как кричит. Ему же нормально препарата вкололи. Впрочем, неважно, может, он просто кричит, – доносился откуда?то сверху суровый и грубый мужской голос. В следующую секунду я почувствовал, что меня режут.

«Спаси меня», – внезапно зазвучали слова девочки в моей голове.