Дочь меабитов. Книга 2. Сквозь огонь

– 320-я, куда?

– У меня перерыв должен быть сейчас на кормление ребенка…

Надзирательница оскалилась своей самой жуткой улыбкой.

– Перерыв для тех, кто выполняет норму работ. А ты свою до сих пор не сделала.

– Одной сложно сделать норму на таком большом объекте, —попыталась возразить арестантка.

– Ты чем-то недовольна? Можешь подать на меня жалобу господину интенданту. Говорят, твои жалобы до него доходят быстрее остальных. Видимо, идут особой дорогой. Только сначала ты вылижешь здесь все так, чтобы было чище, чем в медблоке.

Би опустила глаза и снова взялась за грабли. С грустью она подумала о своем малыше. Наверняка Илиас сейчас плачет и отказывается спать. Мальчик уже привык, что мать приходит к нему в определенное время и как крошечный часовой, в обнимку со своей лошадкой, всегда ждет ее у дверей. А еще как назло пятница. Вряд ли Дерна вела бы себя так в какой-то другой день недели. Но именно в пятницу интендант был очень занят. Совещания, отчеты, опять совещания. Иногда он даже не успевал участвовать в вечерней перекличке. Так что надзирательница чувствовала полную безнаказанность. Понятно, что Би на нее не пожалуется, если не дура.

Габриэлла дурой не была. Поэтому, превозмогая ломящую боль в пояснице и руках, с сорванными в кровь мозолями на ладонях, продолжала делать свою работу.

А еще сегодня исполнился ровно год со смерти мамы Талли. Выгребая навоз из свинарника и таская тяжелые тачки, она весь день вспоминала арестантку, благодаря которой смогла выносить ребенка. Да и в целом выжить в этом аду. Когда Дерна придирчиво осмотрев хлев, все-таки разрешила ей уйти, на остров уже опускались холодные влажные сумерки.

Небольшое лагерное кладбище ютилось на самом отшибе, вплотную к стене, за которой шумели редкие островные сосны. Обычно если кто-то из арестанток умирал во время отбывания наказания, тело выдавали родственникам для захоронения. Каймиарцы, чтущие традиции, редко отказывались совершить последние ритуалы над усопшим. Но находились и те, кого некому из близких было проводить в последний путь. Тогда они оставались вечными пленницами острова. Как мама Талли. В полумраке Габриэлла приблизилась к ее могиле с простой деревянной табличкой с одной единственной надписью: Талли Эмбо. Присев, она прошептала универсальную молитву Богам: «Virtu viva, meabitu rondo. Virtu viva, vrtu beninturo.Virtu viva, terra arte, terra korte, terra iminobele».

«Здравствуй, моя милая. Прости, что так давно не навещала. Надеюсь ты сейчас свободна, в чертоге Богов со своим сероглазым другом. А я хожу по краю пропасти здесь. С ребенком на руках. И не вижу выхода. А еще я полюбила. Так полюбила, что страшно…» – начала она мысленный разговор с Талли.

Тихие шаги заставили вздрогнуть и оглянуться. За спиной стояла медсестра Лора. В руках она держала традиционную для каймиарцев поминальную ленту искусственных бело-розовых цветов.

– Привет, Би. Так и знала, что это ты, – она осторожно уложила подношение красивой спиралью вокруг таблички и удовлетворенно кивнула. – Вот так. А твой бывший барак приходил почти всем старым составом с утра. Только тебя не было.

– Я сегодня у Дерны в бригаде работала… Она меня даже к сыну не отпустила.

– Ох Би, будь осторожнее с ней. Дерна злопамятная и мстительная. Видит, что никак тебя не проймешь. Вот и портит жизнь любыми способами.

– Я стараюсь. Стараюсь не лезть на рожон…

– Би… Ты прости, не мое это дело…С Амиром тоже будь осторожнее. Болтают про вас всякое. Но начальство может сегодня проявлять благосклонность, а завтра отвернуться. Или вообще поменяться в один день. А ты останешься расхлебывать всеобщую неприязнь и злорадство…

Габриэлла резко встала:

– Спасибо, Лора за беспокойство. Мне пора идти. Усталость с ног валит.

Та кивнула и Би медленно пошла в сторону бараков. От слов медсестры на душе стало совсем тоскливо. Она сама все чаще думала о том, что с ней будет, если Сулем уедет. Она не хотела больше прежней жизни, не хотела возвращаться к Шану. Все чаще она просила Богов о свободе и простом человеческом счастье.

***

В тот вечер Би совсем расклеилась. Илиас встретил мать плачем, и она с трудом смогла его успокоить. Обиженно всхлипывая, он во сне продолжал крепко держаться за ворот ее платья и при каждой попытке переложить его в кроватку, открывал глаза, снова начиная протестовать. Так они и сидели, обнявшись, на полу. Габриэлла вглядывалась в красивое лицо малыша. Чем старше он становился, тем сильнее в нем проступали черты Шана. Смогут ли они выбраться отсюда? На кого надеяться? Сулем так часто просит открыться ему. Что если рискнуть? Нет, нет! Это значит попробовать вернуться домой ценой его жизни… Должен быть другой выход.

Дверь детской спальни тихо скрипнула. Интендант показался в светлом проеме. Она подняла глаза и приложила палец к губам. Он, кивнув, на цыпочках осторожно пересек комнату и сел рядом с ней.

Габриэлла с облегчением положила голову ему на плечо и закрыла глаза.

– Устала? – спросил он, обнимая ее.

– Ужасно.

– Давай ты сегодня останешься у меня и выспишься хорошенько? Я предупрежу надзирателей.

Би покачала головой.

– Не надо… Это будет слишком демонстративно. Итак уже все на меня косо смотрят. А я сейчас смогу заснуть где угодно…

Амир вынул телефон из кармана кителя.

– Сейчас сделаем все официально, – с этими словами он начал куда-то звонить.

– Лора, добрый вечер. Я сейчас нашел арестантку БИ-320 в полуобморочном состоянии в «домике». Будьте добры, выпишите ей больничный на пару дней прямо с сегодняшнего вечера. Да нет, ничего серьезного, переутомление просто… Уведомите дежурных, что она останется в лазарете на ночь… Нет, не нужно ее ждать… Спасибо, Лора, вы настоящий друг.

Он довольно повернулся к Би:

– Ну вот и все. Теперь ты можешь смело не возвращаться в барак, – он чмокнул ее в щеку. – Давай я помогу переложить малыша.

Сулем осторожно взял ребенка из рук матери. Полоска тусклого света протянулась от окна на его безмятежное личико. Амир опустил Илиаса в колыбель и подал руку Би.

– Его отец каймиарец?– спросил он, когда они оба встали у кроватки.

– Да…

– Как так вышло? Ты попала в плен и уже там вышла замуж?

– Что-то типа этого, – грустно вздохнула она.

– Ты долго была замужем?

– Меньше чем живу в лагере. Моему сыну через неделю исполняется год… Когда меня привезли, я надеялась, что это на пару дней…

Сулем сгреб ее в объятия.

– Зато Бог всех Богов привел сюда меня. Я всегда буду рядом.

– Ты скоро уедешь учиться… А я останусь, здесь появится новый, неизвестно какой интендант, – сглатывая ком в горле, она наконец проговорила свои самые пугающие мысли.

Он посмотрел в ее серые глаза, кажущиеся еще больше в бликах лунного света.

– Я никуда без тебя не уеду. Поняла? Я придумаю что-нибудь…

Глава VII. Домран

Ранним утром в день рождения сына Габриэлла тихонько вошла в домик и села у его кровати. Малыш еще спал, доверчиво раскинув ручки. Такой маленький и беззащитный. Местами изрядно затертая лошадка, его вечная спутница, лежала под боком. Би хотелось его понежить, но жалко было будить. Так и сидела, вглядываясь в спящую мордашку. Как причудливо в нем смешались гены отца и матери. Внешне Илиасу достались от нее только серые глаза. Во всем остальном он вылитый Император Шан. А вот характер точно в нее. Принцесса всегда была непоседой и задирой. А ее сынишка, самый младший в домике, еще не твердо стоял на ногах, но уже умудрился подраться с половиной трехлеток.

«Мой милый, мой родной. Ты сын великих каймиаров и отрада меабитов. Твоя жизнь залог мира. Твоя жизнь – залог моей жизни. Разве бы я выстояла здесь без тебя?! Нет, ни дня! Боги обязательно вернут нас домой. Все будет хорошо. Мы будем отмечать твой день рождения как великий праздник. В этот день вся Империя будет славить своего принца», – шептала она ему на своем родном языке.

– У вас очень мелодичный язык, жаль ничего не понятно.