– Прошу меня простить, – сказал он. – В самом деле, я должен был понять…
Он с ловкостью перевел разговор на другую тему:
– Зовите меня просто Ник… У нас в США все обращаются друг к другу по имени…
Наблюдавшая за ними с порога кухни домработница вошла в столовую, чтобы переменить тарелки. В качестве второго блюда она собиралась положить каждому в тарелку порцию жареной бараньей ноги с зеленой стручковой фасолью.
– Матильда, поставьте блюдо на стол. Мы передадим его сами друг другу, – сказал судья.
Тишину нарушил резкий собачий лай.
– Крыса, – сказал судья.
Ник уже протягивал блюдо Габриэлле:
– Какая крыса?
Габриэлла заставила себя улыбнуться.
– У меня с некоторых пор есть мексиканская собачка чи-хуа-хуа, а мой муж прозвал ее Крысой. Эта кличка не совсем подходящая, но зато довольно забавная. Скажем так, в ней есть немного черного юмора.
– Когда вы увидите эту собачку, – добавил судья, – вы поймете, что я еще проявил великодушие. Крыса – умное животное с бойцовским характером, в то время как эта псина – абсолютно неуправляемое существо. Она не способна сдерживать свои порывы и эмоции.
– Папа, ты много требуешь от собаки, – сказала Элен, взяв себе тонкий ломтик мяса и немного овощей.
«Классические представители французской буржуазии, – подумал Ник. – По всей видимости, домработница весь остаток дня после обеда чистила их фамильное серебро».
– Еще кусочек? – спросила Габриэлла. – Я положу вам его, если хотите.
– С удовольствием. Это восхитительное мясо.
И повторил по-английски:
– Восхитительное.
Ужин проходил отнюдь не в оживленной атмосфере.
Судья повернулся к нему. На кончике его вилки раскачивались два тонюсеньких стручка зеленой фасоли.
– Господин Фэрбенкс, вы изучаете строительство определенного типа судов…
– Я посещаю одну верфь за другой. Изучаю, сравниваю. Я планирую создать судостроительную верфь со смешанным франко-американским капиталом.
– Вы собираетесь вложить деньги в какое-то убыточное дело?
– Нет. Я хочу создать совместное предприятие.
– Вы прекрасно говорите по-французски. Вы выучили французский язык в США? И по какому случаю? Кроме узкого круга специалистов, редко кто из иностранцев берется за изучение языка ацтеков.
Сбитый с толку, Ник повернулся к Элен.
– Я не понимаю…
Элен улыбнулась:
– По мнению моего отца, французский вскоре станет одним из мертвых языков. Вот откуда эта шутка.
Ник решил обратить шутку в комплимент:
– Французский язык настолько благозвучный, что…
– Именно поэтому он обречен.
– Возможно, – сказал Ник, – но бостонский английский не имеет будущего. Пришло время переоценки ценностей. Столкновение и миграция народов приводят к смешению и взаимному обогащению языков.
Судья решил сменить тему разговора:
– Вы познакомились с моей дочерью…
– На улице Сент-Мелани. Она поскользнулась и едва не упала. Я подхватил ее.
– Вот как? – сказал судья. – Элен… поскользнулась?
– Я не смотрела себе под ноги. На моем пути оказалась тротуарная плитка, более гладкая, чем остальные…
– Я не знал, что улица Сент-Мелани настолько опасная, – произнес с улыбкой судья.
Наступил момент расположить их к себе. Поскорее рассказать о своих бостонских корнях, о том, что среди родственников со стороны отца тоже был судья. Рассказать, что его тетушка в молодости была влюблена во француза. К тому же бретонца. Ник в сдержанных красках описал их роман. Однако он не упомянул о том, что француз соблазнил, а затем бросил его тетушку. Он только сообщил, что тот не пришел проститься с ней. Печальный конец этой истории он решил припасти на следующий раз. Габриэлла с искренним интересом слушала его рассказ. Ей понравилась любовная история. Она была «огорчена» тем, что бретонец оказался не на высоте положения. Ах, жизнь порой так жестока…
– В какой-то степени это похоже на сюжет фильма «Женщина французского лейтенанта».
Габриэлла подхватила его мысль:
– Я вижу ее на верхней палубе корабля. Она всматривается в горизонт и в толпу. Объявляют отплытие, пассажирский трап поднимается, а его все нет…
Ник решил, что наступил подходящий момент, чтобы признаться:
– Воспитанный на этой семейной легенде, я имею такие черты характера, в которых почти нельзя признаваться в наш материалистический век…
Он замолчал, словно опасался выдать себя.
– Какие же?
– Я – идеалист и романтик.
– Идеалист? – воскликнула Габриэлла.
Ник решил идти ва-банк: