Соловей

Изабель с трудом поднялась на ноги, покачнулась.

– Он что, бросил меня? Нет, правда. – Она заплакала. – Он ушел без меня.

– Пойдем, – тихо позвала Вианна.

Она провела сестру в прохладу дома, где та сбросила стоптанные грязные туфли и поплелась в ванную, оставляя кровавые следы на лестнице.

Пока Вианна подогревала воду и наполняла ванну, Изабель сидела на полу, раскинув грязные ноги, бормотала себе под нос и размазывала слезы по пыльным щекам.

Когда ванна была готова, Вианна помогла Изабель раздеться. Та покорно подчинилась и только всхлипывала от боли.

Вианна расстегнула некогда красное платье Изабель, стянула его, боясь, что сестра рухнет от малейшего неосторожного движения. Кружевное белье Изабель местами было в пятнах крови. Вианна распустила завязки, осторожно сняла его.

Стиснув зубы, Изабель забралась в ванну.

– Откинься назад.

Вианна пустила струю теплой воды на голову сестры, стараясь не попасть на лицо. Отмывая спутанные волосы и израненное тело, она все время лепетала какую-то бессмысленную успокаивающую ерунду. Потом помогла сестре выбраться из ванны, вытерла ее мягким белоснежным полотенцем, натянула ночную рубашку, благоухающую лавандой и розовой водой.

– Может, поспишь?

– Поспишь… – пробормотала Изабель, и голова ее бессильно качнулась.

Изабель едва добралась до кровати, глаза ее закрывались. Уснула она прежде, чем голова коснулась подушки.

Изабель проснулась в темноте.

Где она?

Она села в кровати так резко, что голова закружилась. Перевела дыхание, огляделась.

Спальня в Ле Жарден. Ее старая комната. Никаких теплых чувств. Как часто мадам Жуть запирала ее здесь «для ее же блага»?

– Не думай об этом, – вслух произнесла она.

Но тут же вспыли гораздо худшие воспоминания. Гаэтон. Он бросил ее. И тут же всепоглощающее чувство разочарования, так хорошо знакомое, накрыло ее.

Неужели она ничему не научилась в жизни? Люди бросают. Это она знала. Они бросают всех, но особенно – ее.

Изабель надела бесформенное синее домашнее платье, которое Вианна оставила в изножье кровати, спустилась по узкой лестнице, держась за металлические перила. Каждый отдающийся болью шаг казался маленькой победой.

Внизу было тихо, только радио едва слышно бормотало что-то. А, Морис Шевалье поет о любви. Прелестно.

Вианна, в клетчатом фартуке поверх желтого домашнего платья, хлопотала в кухне. Волосы подвязаны цветастым платком. Она чистила картошку, а в чугунном котелке уже аппетитно булькало.

От запахов рот наполнился слюной.

Вианна бросилась ей навстречу, подтащила стул:

– Садись.

Изабель устало опустилась на стул. А Вианна уже протягивала ей тарелку: ломоть еще теплого хлеба, треугольник сыра, горка айвового пюре и несколько ломтиков ветчины.

Красной, в ссадинах, рукой Изабель поднесла к лицу хлеб, вдохнула его дрожжевой запах. Рука дрожала, когда она, ухватив нож, намазывала хлеб сыром и джемом. Изабель откусила кусочек – лучшая еда в ее жизни. Хрустящая хлебная корочка, воздушная нежная мякоть, кремовый сыр – она едва не упала в обморок. А потом уплетала как безумная, едва заметив чашку cafe noir, что поставила перед ней сестра.

– А где Софи? – с набитым ртом поинтересовалась Изабель. Невозможно оторваться от еды, даже ради приличия. Она потянулась за персиком, надкусила его пушистую спелую кожицу. Сок потек по подбородку.

– У соседей, играет с Сарой. Помнишь мою подружку Рашель?

– Помню.

Вианна налила себе чашку крепкого кофе и присела за стол к сестре.

Изабель сыто рыгнула, прикрыв рот ладонью.

– Извини.

– Думаю, мы можем не обращать внимания на изящные манеры, – улыбнулась Вианна.

– О, ты не знаешь мадам Дюфур. Она бы дала мне кирпичом по башке за такое преступление. – Снова разболелся живот, подступила тошнота. Она отерла подбородок рукавом. – Какие новости из Парижа?

– Над Эйфелевой башней развевается флаг со свастикой.

– А как папа?

– Говорит, в порядке.

– Держу пари, переживает из-за меня, – с горечью произнесла Изабель. – Не надо было ему меня отсылать. Но когда он поступал иначе?

Они коротко переглянулись. Одно из немногих общих воспоминаний, эта общая неприкаянность и брошенность, но Вианна определенно не хотела об этом вспоминать.

– Говорят, беженцев больше десяти миллионов.

– Никогда не видала таких огромных толп, – согласилась Изабель. – И в основном женщины и дети, Ви, да еще старики. А они просто… просто расстреливали нас.

– Но все уже позади, – вздохнула Вианна, – давай думать о хорошем. Кто такой Гаэтон? Ты вчера все время повторяла это имя.

Изабель ковырнула подсохшую царапину на запястье, слишком поздно сообразив, что не надо бы этого делать. Ранка опять начала кровить.

– Может, он как-то связан с этим, – нарушила Вианна затянувшееся молчание и вытащила из кармана фартука скомканный клочок бумаги. Записка, которая была приколота к платью Изабель. На бумаге грязные отпечатки окровавленных пальцев и три слова: Ты не готова.

Изабель почувствовала, как мир уходит из-под ног. Дурацкая детская реакция, она прекрасно понимает, но все равно очень и очень больно. Он ведь хотел взять ее с собой, пока не поцеловал. Но каким-то образом почувствовал ее несостоятельность.

– Да никто он, – сухо бросила Изабель, забирая у Вианны записку. – Просто парень с хитрой мордой, лгун и мошенник. Никто. – И продолжила, глядя прямо в глаза Вианны: – Я ухожу на фронт. И мне плевать, кто и что подумает. Я могу водить санитарную машину или перевязывать раненых. Все что угодно.

– О, ради всего святого, Изабель. Париж оккупирован. Нацисты в городе. Что может сделать восемнадцатилетняя девчонка?

– Я не собираюсь прятаться в деревне, пока нацисты уничтожают Францию. Будем откровенны, ты никогда не испытывала ко мне родственных чувств. – Лицо ее стало жестким. – Я уйду, как только смогу передвигаться.