Настоящее сокровище Вандербильтов

– Вот это да! – восхитилась Сара, глядя через мое плечо. – Невероятно!

– Не то слово, – отозвалась я. – Свадебный туалет Корнелии где-нибудь экспонируется? – поинтересовалась я у гида.

Женщина удрученно покачала головой.

– Платье безвозвратно утрачено, равно как и фамильная реликвия – фата, в которой выходили замуж Корнелия Вандербильт, ее мать Эдит, а также сестры Эдит и ее мама. Их местонахождение для всех остается загадкой. Но команда мастеров из Лондона по фотографиям не без труда воссоздала до мельчайших деталей свадебный туалет Корнелии. Он войдет в экспозицию выставки «Романтика моды», которая скоро откроется здесь, в Билтморе.

– Джули! – вскричала Сара. – Мы непременно должны ее посетить!

Я перехватила взгляд бабушки. Она наверняка тоже заметила.

– Бабушка?

– Что? – Ее лицо оставалось непроницаемым.

– Просто… – тихо заговорила я, отвернувшись от экскурсовода, – тебе не кажется, что эта фата похожа на нашу?

– Пожалуй, – вмешалась в наш разговор Сара.

– О, Джули, – улыбнулась бабушка, – думаю, твоя любовь к Билтмору просто сводит тебя с ума. – Она посмотрела на фото. – А что плохого в том, что в твой особенный день на тебе будет нечто столь же великолепное, как фамильная фата Вандербильтов?

Я пытливо всматривалась в ее лицо, но она лишь улыбалась.

– Итак, дамы! – громко произнесла тетя Элис. – Пришла пора чествовать нашу очаровательную невесту!

Я рассмеялась. Мои подруги, с бокалами в руках, окружили меня и повели к столу.

Я снова взглянула на фото Корнелии. Фата на ней была точь-в-точь как моя. Впрочем, мы ведь находились в Билтморе, где я прежде подолгу мечтала о том, как обрету свое счастье. И сегодня был канун моей свадьбы. Возможно, бабушка права: моя одержимость Вандербильтами в конце концов свела меня с ума.

Эдит. Торжественно клянусь. 2 июня 1898 г.

Каждая невеста хочет, чтобы в день свадьбы рядом с ней была ее мать. Странное желание, если учесть, что твоей матери уже пятнадцать лет как нет в живых, думала Эдит Стайвезант Дрессер в последние минуты перед тем, как должна была решиться ее судьба и ей предстояло взять новую фамилию. И все равно, когда сестра закрепила на ее голове фату – фамильную драгоценность из игольного кружева, – она невольно пожалела, что не мама помогла ей надеть атласное платье с воротником-стойкой, сшитым ее любимым французским модельером. Платье, достойное принцессы. Платье, достойное знатной наследницы. Платье, достойное носительницы фамилии Вандербильт.

– Ты обворожительна, – сказала Полина. – И будешь очень счастлива, – добавила она, сжимая обе руки сестры. Сьюзан и Натали с восхищением смотрели на невесту.

Эдит обернулась, глядя на шлейф, отороченный точно таким кружевом, какое было на свадебном платье бабушки. Как написала газета «Нью-Йорк джорнал»: «У вас есть кружево – замечательно. У вас есть предки – еще лучше. Но, если у вас есть и кружево и предки, это превосходно».

Однако предки есть у всех. Пусть и не такие влиятельные, могущественные, родовитые, как у нее. И почему в глазах общества фамилия имеет столь важное значение? Впрочем, это и к лучшему, рассудила Эдит. Если б не ее фамилия, вряд ли бы она стояла сейчас здесь, раз и навсегда кладя конец финансовым затруднениям последних лет.

Мама посоветовала бы не изводить себя тревогами, сказала бы, что ее происхождение дает ей огромные преимущества. А она за свои двадцать пять лет достаточно намучилась, подумала Эдит.

– Помнишь, как мы в детстве примеряли эту фату? – спросила Полина с мечтательностью в лучистых глазах: она всегда была романтичной натурой.

– И мама говорила, что когда-нибудь мы все найдем себе чудесных мужей, – таких, как папа, – ответила за Эдит Натали. – Что эта фата принесет нам счастье.

Эдит улыбнулась. К своей огромной радости, она прекрасно помнила, как мама нежными белыми руками закрепляла фату на головках дочерей и в восторге хлопала в ладоши.

– Да, счастливое было время, – произнесла Эдит и, помолчав, добавила: – Правда, те деньки почти стерлись из памяти. – Сердце сжалось от пронизывающей душевной муки. Родители оставили ее сиротой, когда ей было всего десять лет.

Сьюзан, самая старшая и самая серьезная из сестер, поспешила взять ее за руку.

– Я чувствую, что они оберегают нас. А ты?

Эдит кивнула. Она чувствовала влияние родителей на ее жизнь, словно они незримо присутствовали рядом, направляя каждый ее шаг.

– Я верю, что они одобрили бы мое бракосочетание с Джорджем.

Не потому, что она любила его: любовь – это блажь. Изысканное общество гудело, обсуждая истинные мотивы их союза: ей нужны деньги, чтобы и впредь вести привычный для нее образ жизни; он стремился связать себя прочными узами с аристократическим родом, чтобы утвердиться в высшем свете. Так устроен мир. Эдит убеждала себя, что родители приветствовали бы ее решение. Надеялась, что мама с папой ее бы поняли. А сестры, которые всегда были ей поддержкой и опорой, поощряли каждый ее шаг на избранном ею пути. Бабушка, умирая, оставила письмо, в котором напоминала им, что дом, в котором царят дружба и единство, никогда не рухнет. За последние пятнадцать лет на их долю выпало немало испытаний и невзгод, но Эдит и ее сестры всегда грудью стояли друг за друга, незыблемые как гора.

И теперь, здесь, сегодня, они будут праздновать победу.

Эдит смотрела в зеркале на свои опущенные плечи. Злополучная привычка сутулиться выработалась у нее с годами, потому как она всегда хотела казаться ниже своих шести футов[3 - 6 футов = 182.88 см]: женщинам полагалось быть изящными статуэтками, – во всяком случае, так считала Эдит. Частенько она сожалела, что природа не наградила ее более миниатюрными формами.

– Спину держи прямо, – велела ей Полина. Отводя назад плечи сестры, она и сама приосанилась. – Ты должна гордиться собой. Джордж Вандербильт выбрал тебя, во всей твоей великолепной красе.

Склонность Полины к выспренности порой доходила до смешного. Но, возможно, сейчас она была права. В свете Эдит постоянно расточали комплименты, восхищаясь ее манерой держаться, ее элегантностью и красотой. Не могли же все ошибаться. Нет, конечно. Эдит по очереди поцеловала сестер, готовых отправиться в церковь. Затем выпрямилась во весь свой немалый рост и приняла величественную горделивую позу.

Входя в Американскую церковь святой Троицы в своем любимом Париже, она и вовсе натянулась как струна, отчего казалась еще выше. На церемонию бракосочетания из Нью-Йорка приехали все Вандербильты. И через несколько минут Эдит войдет в их семью.

– Готова? – спросил ее брат Лерой, выводя Эдит из раздумий.

Она улыбнулась. После смерти родителей Лерою пришлось несладко. Среди детей Дрессеров он был единственным мальчиком, и Эдит догадывалась, что брат оказался в незавидном положении. Но сегодня это был сильный энергичный молодой человек, которому предстояло повести к алтарю сестру.

– Думаю, да, – ответила она. В ее голосе прозвучала уверенность, которой она отнюдь в себе не чувствовала.

– Ну, вообще-то, еще не поздно и передумать, – пошутил Лерой.

– Да нет, теперь уже поздно, – прошептала Эдит, зная наверняка, что она не стала бы отменять свадьбу, даже будь у нее такая возможность.

Замужество – ее единственная миссия, самая важная роль в ее жизни. И сегодня она исполнит свое предназначение. Сделав глубокий вдох, в сопровождении Лероя Эдит ступила в усыпанный цветами проход.

Многие месяцы друзья, совершенно чужие люди, репортеры с любопытством следили за развитием событий, которые должны были увенчаться пышным зрелищем – бракосочетанием Эдит с одним из представителей «четырехсот», как окрестили когорту богатейших семей Америки. Джордж Вандербильт не кичился своей принадлежностью к тому изысканному обществу, тем, что он входит в круг избранных, имеющих доступ в бальную залу миссис Кэролайн Астор[4 - Кэролайн Уэбстер Шермерхорн (более известна как Кэролайн Астор; 1830–1908) – известная американская светская львица 2-й половины XIX в., авторитетная личность в американском светском обществе, давала пропуск в высший свет.], куда он даже не заглядывал, что восхищало в нем Эдит. В отличие от своих сестер, Джордж был равнодушен к маскарадам и прочим подобным развлечениям. Не увлекал его и бизнес, которому посвятили себя его отец и братья. Джордж избрал иную стезю: книги, ученость, искусство, дизайн. Свои усилия он сосредоточил на строительстве дома, какого в Соединенных Штатах Америки еще не видывали.

А потом он остановил свой выбор на Эдит, хотя ей было уже двадцать пять лет и в свете ее считали старой девой, а журнал «Форм» написал, что в красоте она заметно уступает своей сестре Полине. Та вышла замуж за священника Джорджа Гренвилла Меррилла, которому выпала честь сочетать браком Эдит и Джорджа, и Эдит, перехватив взгляд зятя, напомнила себе, что Полина – самая очаровательная женщина на свете. За это она не держала зла на сестру.

Поговаривали, что закоренелый холостяк, тридцатипятилетний Вандербильт нацеливался на другую светскую львицу. Но в этот великолепный благоухающий июньский день, когда он ждал невесту у алтаря, к которому вел обрамленный флердоранжами проход, никто не посмел бы это утверждать. Джордж Вашингтон Вандербильт, вне сомнения, отдал предпочтение мисс Эдит Дрессер.

Шествуя с Лероем к алтарю, Эдит поймала взгляд мерцающих глаз Джорджа и прониклась уверенностью, что он будет ей замечательным мужем. Накануне он уже совершил поступок, согревший ей сердце: после гражданской церемонии бракосочетания Джордж счел необходимым сделать пожертвование Восьмому округу на Рю-д’Анжу, где они скрепили свой союз. Эдит особенно покорило то, что он у нее спросил: «Кому мы должны сделать пожертвование, дорогая?».

Мы. Джордж ценил ее мнение. Он уже воспринимал их как единое целое. И когда предложил, чтобы они направили свою помощь сиротам округа, Эдит едва не расплакалась от счастья. Она была тронута до глубины души, поскольку сама рано лишилась родителей, хотя ее сиротство проходило в куда более благополучных условиях, нежели у тех детей, которым они помогали. Эдит мечтала приносить пользу обществу. И Джордж, она поняла, хотел того же. Из-за этого порой оба в своем кругу чувствовали себя белыми воронами. Так что они идеально подходили друг другу. Дом, в котором царят дружба и единство, как завещала ей в своем письме бабушка.

– Ужасно не люблю быть в центре внимания, – тихо сказала Эдит, останавливаясь рядом с Джорджем. – Вон как все на меня смотрят.

– Ты обворожительна, дорогая, – отвечал Джордж, беря Эдит за руку. – Все тобою ослеплены. Подожди, то ли еще будет, когда мою молодую жену увидит Эшвилл. – И Эдит подумалось, что, возможно, ей следовало надеть на свадьбу тиару и колье – рубиново-бриллиантовый гарнитур ювелирного дома «Бушерон», что подарил ей Джордж. Но, потрогав кружево ручной работы, украшавшее ее фату, она решила, что сестры были правы: элегантный свадебный туалет без лишних украшений смотрится гораздо изысканней.

– Возлюбленные братья и сестры, мы собрались здесь вместе пред очи Господа, – начал преподобный Меррилл, и Эдит велела себе сосредоточиться на церемонии. Но мысль о том, что после свадьбы она переедет в Эшвилл (Северная Каролина) и поселится в самом величественном, самом роскошном и самом чарующем особняке в США, вызвала трепет во всем теле.

Несмотря на трагическую потерю родителей и беды, свалившиеся на ее семью после их смерти, Эдит удавалось сохранять самообладание и порой даже по-настоящему радоваться жизни. У нее был бойцовский характер. Она никогда не падала духом. Более того, она была из тех женщин, которые умеют обращать в свою пользу любые обстоятельства. Что бы ни уготовила ей жизнь в Северной Каролине, она выживет.