Robbie Williams: Откровение

«Мы как-то заходили в ночной клуб “до шестнадцати” в Стоке, и там был один парень из Грейндж-Хилл (британский телевизионный школьный сериал, выходивший на BBC с февраля 1978 года – Прим. пер.). Помню, один парень из моей школы, с которым мы туда пришли, подошел ко мне и говорит: я на него только что плюнул! Помню, я в этот момент подумал: зачем же ты это сделал?»

А потом, спустя два года, на тебя уже плевали?

«Ага, – подтверждает он. – Тогда много было таких плевков».

* * *

Эта новая песня про Ибицу также описывает неприятную, подогретую наркотиками, религиозную встречу:

Исправившийся гангстер подошел ко мне и сказал, что обрел Бога.

Заглянул мне в глаза и стал разговаривать на языках.

«Я плавал в бассейне, – объясняет Роб, – пару дней не спал, и тут подошел этот парень, положил мне руку на плечо и говорит: Иисус послал меня поговорить с тобой. И тут я в бассейне сорвался».

Почему?

«Не знаю».

А ты ему как будто поверил?

«Ага. Так и подумал: господь послал его со мной поговорить. Он привел меня к себе домой, почитал Библию и стал в трансе говорить на древних языках. Он оказался исправившимся преступником, который совершил злодеяние, но затем обрел Господа. Ты, говорит он мне, сидел на перхоти дьявола (т. е. на кокаине. – Прим. пер.)? Да, говорю. Так вот мы с ним немного времени провели и я ушел. В тот вечер я решил не нюхать кокс, зато выпил «поко-локо», стоивший тогда в 1993 году 25 фунтов за бокал, полный мескалина, экстази и кислоты. Затем я улетел с Ибицы, поймал стыковочный рейс на Барселону, оттуда полетел в Манчестер, а в Манчестере поехал домой к Гари Барлоу – мне там надо было напеть бэк-вокал для очередного альбома Take That. Я постучал, Гари спросил кто там, я ответил, что обрел Господа и просто рухнул. Меня положили в постель Гари, где я проспал двое суток.

* * *

В обеденное время мы на сей раз смотрим по телеку матч Барселона-Ливерпуль, в обширной кинокомнате в конце дома.

Я замечаю, что меня не убеждает Месси в образе блондина.

«И меня, – соглашается Роб. – Но меня и мой блондинистый образ не убеждал». Он имеет в виду прическу, которую сделал для последнего тура: платиновая челочка, торчащая вперед, и короткие темные волосы по бокам.

«Но это была смена имиджа, – вспоминает он. – Нечто новое в образе». Он имеет в виду, что он – поп-звезда, а в поп-мире перемены ради перемен есть добродетель.

«Но это же образ, – подчеркивает он. – Пусть и не очень подходящий».

* * *

Одни из немногих современных артистов, чью музыку недавно открыл для себя Роб, – группа Sleaford Mods. Дуэт из Ноттингема, чьи жесткие саркастичные песни принесли ему, наконец, заслуженную, хоть и запоздалую, славу. «Ну разве не удивительно, – размышляет Роб, – что этот голос бесправной молодежи – у мужчины сорока семи лет? Что, такой энергии нет в современной музыке? Где семнадцати-восемнадцатилетняя версия этого? Почему чтоб такое петь, нужно быть сорока семи лет от роду? Где сама эта бесправная молодежь?» и тут же отвечает на свой вопрос: «Они все хотя петь песни Бейонсе на шоу “X Factor”!»

Наверное, это неизбежно – и Роб в каком-то смысле не только ожидает, но и уважает такую позицию – что каждый, кто убедительно вжился в подобную роль, не будет поддерживать артистов вроде Робби Уильямса. Так и есть. Дуэт Sleaford Mods, точнее, скорее, их вокалист и автор текстов Джейсон Уильямсон, недавно запостил в твиттер такое:

Если я буду слишком долго смотреть на фото Робби Уильмса, я приду в ярость.

Роб взял да и перепостил этот твит к себе с примечанием:

Ярость? Вечный мне позор. #goals. («#цели». – Прим. пер.)

* * *

Один из многих споров, которые, похоже, то и дело разгораются в голове Роба, это споры между двумя поп-звездами разного типа, которыми ему хочется быть. Проще говоря, битву ведут две стороны его личности: одна хочет писать популярные шлягеры, пусть некоторые и сочтут их слащавыми и некрутыми, другая жаждет сочинять и петь то, что оценят как экспериментальное, умное и навороченное.

Спор этот возникает вновь и вновь. Недавно его подогрел разговор с продюсером Стюартом Прайсом. Роб периодически сочиняет вместе с Прайсом и уважает его совет и мнение. Когда он дал Стюарту послушать три новые песни, продюсеру показалось, что они явно отклоняются от той невидимой линии приемлемого – или, во всяком случае, мудрого – для такого артиста, как Роб. Речь идет о конкретных трех песнях: “Disco Symphony”, “Funk with Us” и “Marry Me”. Две первые – помпезные, цепляющие попсовые песни. Написаны в соавторстве с Гаем, и Гай рассматривает их как будущие успешные синглы. Третья написана с барабанщиком Роба Карлом Брезилом и другими, и она такая же сентиментальная, как и можно судить по ее названию – «Выходи за меня замуж». Эти песни Роб постоянно обдумывает. В случае таких песен Роб не столько боится, что они не «покатят» у публики, сколько, наоборот – что приживутся и придется их петь на каждом концерте годами, а самому они разонравятся уже.

Роб сам может негативно относиться к таким песням, но высказанные Стюартом дурные предчувствия заставляют его броситься на защиту. И, если продолжить, на защиту той самой части своей личности.

«Да, думаю, они слащавы, – соглашается он. В этом простом оценочном суждении они со Стюартом сошлись во мнении. – Но я ничего не имею против слащавости». Он понимает, что по такой же мерке и “Rock DJ” и “Candy” тоже откровенно слащавые. «Но они – из моего сердца, души и головы. Это моя слащавость. Мое это! Работа у меня такая». Но одна фраза Стюарта, которую тот обронил во время прослушивания “Disco Symphony”, заставляет его подумать получше. Стюарт сказал: «Ну, если именно таким артистом ты хочешь быть… Чего ты вообще хочешь?».

Из-за этой фразы он кое-что осознал, пусть, вероятно, и не то, к чему вел его Стюарт:

«Я хочу быть Мистером Субботний Вечер! – провозглашает Роб. – Этого я хочу. Хочу вечер пятницы, хочу Рождества. Я про все это сто лет назад уж сказал: Фредди Старр на шоу Дэза О’Коннорса, Морекемб и Уайз, The Two Ronnies, Oliver Reed на Wogan, Дин Мартин (перечисляются старые комедийные телешоу, комедианты и эстрадные артисты. – Прим. пер.). Стюарт говорил вот о чем: “Чего ты хотел в начале сольной карьеры?” А я тогда хотел нюхать кокс, трахать баб и быть группой Oasis. Сейчас не хочу. Ни сил, ни желания».

Стюарт привел еще один аргумент – пример Сэма Смита. Стюарт сказал, что на пути к успеху Сэм Смит перепробовал все возможные стили и остановился в конце концов на том, что ему самому доставляет удовольствие – и вот это-то и передалось публике. Стюарт предлагает Робу сделать то же самое: что самому нравится, и оно – покатит.

Роб мог бы ответить, что-де любая музыка, которой он занимается, доставляет ему удовольствие – и слащаво-попсовая, и клубная, и слезливая, и зрелая, и креативно-изобретательная, и как у крунеров, и как у рэперов – и именно поэтому он всеми этими стилями и занимается. Но он выбирает единственное слово, личный ответ, закрывающий тему делай что доставляет удовольствие и это передастся.

Rudebox, – вот его ответ.

В конце концов с таким количеством песен отбор неизбежен. Например, Speaking Tongs кладут на полку. Из всех тех трех, что Роб обсуждал со Стюартом, только лишь Marry Me попадет на альбом, да и то на делюксовое издание. Самое спорное – что отбраковали Disco Symphony, особенно после того, как вокал к ней записала Кайли Миноуг – получился дуэт.

«Мне очень нравится этот трек, – говорит он. – Такой глуповатый-забавный и привязчивый, мне такое все очень нравится. Но потом часть моей личности говорит: не хочу до конца жизни петь танцуй, танцуй, танцуй». Для сравнения: «Я не хочу петь Candy до конца жизни, но придется».

Он говорит народу, что положил “Disco Symphony” за пазуху – приберег для особого проекта, для нужного момента, но смысл в общем в том, что сейчас он ничего с ней делать не хочет.

* * *

Лучший день у Роб и Айды после возвращения в Лос-Анджелес был в студии Дэвида Хокни. Случайно, через знакомых, они получили туда приглашение и приехали поздним утром, предполагая задержаться. Уехали только в шесть вечера, потому что детей надо было укладывать. Весь день они провели за бесконечными разговорами. А Хокни даже нарисовал что-то на айпаде и послал им.

Роб забрасывал Хокни вопросами.

«Я не испытывал никакого социального дискомфорта или чего-то подобного, – говорит Роб. – Было круто вот так сидеть рядом с ним и спрашивать его про разное. Ну типа если ли зависть среди художников? Кто думает: “черт подери, да пошел этот Дэвид Хокни в жопу?” Тысячи вопросов про его мысли, что как и зачем».

Хокни, как он это обычно делает, разразился страстной речью в защиту курения, перечислив все гениев-курильщиков, доживших до преклонных лет.

Хокни, как сказал Роб, сам «настолько фантастический курильщик», что с ним за компанию даже Айда выкурила одну сигарету. «Он сам не просто непримиримый курильщик, он не просто курит одну за одной, он докуренные даже не бросает на пол – они сами у него выпадают из рук и он тут же достает новую сигарету». Роб и Айда решили, что если Хокни примет их приглашение и заедет в гости, то он будет первым и единственным, кому будет позволено курить в их доме.

Особенный день это был: «Мы так себя чувствовали, как какие-то важные люди на планете, – объясняет Роб. – Такая прекрасная тяжесть легкого бытия. Не знаю, как объяснить, но уезжал я в таком приятном изумлении. Я не ожидал, что буду нечто такое чувствовать, но, уезжая, думал, что у меня сейчас было особое общение с очень-очень особенным человеком».

Вот один из вопросов, который Роб задал Дэвиду Хокни: «Приходилось ли вам бороться за уверенность в себе? И с самооценкой?»

«А ему не приходилось, – говорит Роб. – А я сказал: ну, а мне приходится. Он удивился: а как же ты на сцене работаешь?»

У Роба ответ выскочил неожиданно для него самого – видимо, из подсознания – и рассмешил всех, и его, и Дэвида:

«Понимаете, я просто очень храбрый».

Забавный, конечно, ответ на тот конкретный вопрос, но в голове у Роба он застрял. Потому что он понял, что это ведь тоже отчасти правда. В следующие несколько месяцев он постоянно повторяет это в интервью в ответ на вопросы о сложностях и противоречиях его работы и его чувств по отношению к ней. Он будет объяснять, что пришел к осознанию того, что та уверенность, на появление которой он так надеялся, уверенность, которой, как люди из аудитории ошибочно представляют, у него в избытке, может так и не прийти. Но также он осознает, что давным-давно уже он нашел, чем прикрыть отсутствие уверенности и продолжать делать свое дело. И немного запоздало его осенило, что слово, которым можно описать это, описать ресурс, на который он полагается в отсутствие уверенности, – это, возможно, и есть та самая «храбрость».

* * *