Африканский самурай

Я неуверенно посмотрел на него, не желая разочаровывать. В каюте капитана я часто видел карты, но это были карты морей, а не земель. Я попытался представить себе, как те карты соотносятся с той, что сейчас развернулась передо мной. Я ткнул пальцем туда, где, как мне казалось, находилась Африка, и Нобунага своими пальцами отмерил расстояние оттуда до Японии.

Если он был поражен, как велико это расстояние, то меня удивило, насколько оно мало. Труд моряков мало меня интересовал, но моих знаний хватало, чтобы судить о расстоянии по карте, и если мне казалось, что я нахожусь на другом конце света от того места, где меня захватили в рабство, то Нобунаге хватило размаха пальцев, чтобы покрыть все расстояние.

– Я бы хотел однажды увидеть это чудесное место!

Я был рад его веселости, но помнил совет брата Органтино. Настроение Нобунаги могло измениться в мгновение. Времени на раздумья не было. Все началось неплохо, но до безопасности было еще далеко.

Принесли еще саке, еще еды. Мужчины перед помостом смеялись и шутили, но сохраняли достоинство, ни на миг не забывая о присутствии Нобунаги. Только трое мужчин, сидевших на помосте ниже Нобунаги, хранили молчание.

Я пригляделся к ним: старший – седовласый и лысеющий, второй – более дородный с густой черной бородой и усами, третий – жилистый, с уродливым лицом и проницательными глазами. Все трое были одеты в шелковые кимоно, но поверх них были украшенные изящным шитьем накидки, широкие в плечах и сужающиеся к поясу. Они сидели, привычно подвернув пятки под себя. В основном они сидели неподвижно, но когда совершали хоть малейшее движение, оно приобретало церемониальную торжественность. Я отметил, что в этом зале только им было дозволено носить мечи, тогда как мужчины, сидевшие вдоль стен зала, были безоружны.

Мне хотелось спросить, кто они такие, но я решил этого не делать. Когда Нобунага наелся, он снова хлопнул в ладоши.

– Приведите сказителя. Пусть поведает нам о «Божественном ветре»!

Ранмару наклонился ко мне и прошептал на ухо:

– Нобунага оказывает тебе честь. Эта история – одна из его любимых.

Вскоре двери в дальней стене снова раздвинулись, и в центр зала вышли трое мужчин. На первый взгляд они были с ног до головы облачены примерно в такие же доспехи, какие носили воины, что привезли меня из иезуитской церкви. Приглядевшись, я увидел, что, в отличие от тех всадников, в доспехах этой троицы не было металла, если не считать шлемов. Доспех полностью состоял из толстой кожи и казался немного более громоздким и стеснявшим движения. Он походил на более старую версию доспехов конных самураев, и, если это действительно был какой-то костюм, у этих мужчин не было времени так быстро его надеть. Единственная возможность заключалась в том, что в доме целая армия слуг была готова в любой момент исполнить любую прихоть Нобунаги.

Трое мужчин поклонились, опустившись на колени, потом вскочили на ноги с таким изяществом, словно на них не были надеты тяжелые костюмы. Зал затих, и первый из троицы заговорил громким и четким голосом.

– Три столетия назад монголы послали к нашим берегам свои корабли. Тиран Хубилай-хан покорил Китайскую империю и задумался о новых завоеваниях. Япония еще была неведома Хубилаю, но до его слуха дошли рассказы о набегах наших пиратов на прибрежные деревни Китая и Кореи, и так он узнал о нас. В день, когда монгольские паруса впервые показались у наших берегов, случился пожар в святилище Хатимана, божества войны. Это знамение не предвещало ничего хорошего.

Казалось, всем присутствовавшим в зале эта история была хорошо знакома, но все слушали увлеченно, и в первую очередь Нобунага. Я рискнул подольше задержать взгляд на его профиле. Его волосы были туго стянуты в низкий пучок на затылке. Трепещущий свет ламп подчеркивал тенями линии его скул и подбородка. Он не просто наблюдал за актерами, он пожирал их взглядом, словно ему самому хотелось принять участие в повествовании. Троица актеров выстроилась в оборонительный порядок, положив ладони на мечи.

– Первый удар монгольские корабли нанесли по Цусиме, и мы оказались не готовы к их варварской тактике. Никогда прежде чужеземная армия не ступала на наши земли, и монголы пронеслись по ней, истребляя нас.

Пока ведущий актер продолжал повествование, двое товарищей за его спиной живописно падали на пол, вставали и падали снова.

– Славный самурай Сукэсада взял в руки меч и сразил двадцать пять захватчиков в рукопашной, но монголов было слишком много, и они победили.

Актеры вытащили из ножен деревянные мечи и стали принимать воинственные позы.

– Они высадились на остров Ики и встретили столь же бесстрашное сопротивление, но с тем же результатом. Прежде чем войти в залив Хаката, они прибили тела японских воинов гвоздями к носам своих кораблей и развесили их на мачтах, обагрив паруса благородной кровью наших соплеменников. Японское войско собралось на берегу, ожидая восхода солнца и начала высадки, но ночью поднялся ветер. Он налетел с такой силой, что под его напором падали вековые деревья на опушке леса. Порывы срывали черепицу с крыш храмов и швыряли ее во вражеские корабли. Вода сердито бурлила и вставала стеной, чтобы обрушиться на борта. Паруса надувались и лопались, и монголам приходилось кричать, чтобы стоящие рядом могли их услышать. Корабли унесло в море, и, когда наступило утро и ветер утих, монголы сбежали к более безопасным берегам.

Мужчины оперлись на мечи, изображая усталость, и вознесли благодарственную молитву тайфуну, спасшему их. Ведущий актер поднял голову.

– Семь лет минуло, прежде чем монголы вернулись. Вторая война походила на первую. Цусима, потом – Ики, за ним – залив Хаката. Они сели в лодки и устремились к берегу, словно блохи. Наши стрелы осыпали их волна за волной, но монголы продолжали грести к берегу. Каждый сраженный монгол служил товарищу щитом. Враги швыряли тела своих погибших в нас и атаковали, укрываясь за ними. Монголы нахлынули, словно море, и живых было бы не отличить от мертвых, если бы в глазах одних не бушевала ярость, уже угасшая в глазах других. Когда они подошли слишком близко для наших стрел, мы взялись за мечи и принялись рубить эту ужасную орду, но оказались не в силах сдержать напор. Мы падали, нас стаскивали с коней и убивали. Строй нарушился, бойцы отступили под прикрытие леса, оставив берег. Пляж был усыпан телами убитых с обеих сторон. Но когда уже казалось, что все пропало, небо вновь затянули тучи. Море потемнело, поднялись волны с гребешками пены. Когда ударила первая молния, корабли монголов уже раскачивались, сначала опасно кренясь на один борт, потом едва не опрокидываясь на другой. Капитан одного из кораблей совершил ошибку и развернулся поперек волны. С опушки леса мы видели, как корма судна взмыла вверх и опрокинулась вперед. Толстая главная мачта треснула от удара о воду, и палуба разлетелась в щепки. Из разорванного днища дюжина монголов с криками посыпалась в бурлящее море, бесславно уйдя из нашего мира в мир иной. Еще один корабль опрокинулся и целиком ушел под воду с тихим шумом, похожим на биение сердца умирающего. Остальные капитаны действовали решительнее, быстро подняв якоря и позволив ветру отнести их в более спокойные воды открытого моря. Монголов на берегу охватила паника. Несколько десятков опрометчиво устремились к кораблям, бросаясь в бурные воды. Проплыв совсем немного, они уходили под воду и тонули. Другие рассеялись вдоль берега в обе стороны. Но большинство стояли на месте до тех пор, пока мы не подняли луки и не успокоили лошадей. Следующие несколько дней мы рубили монголов на берегу и в лесах. Выследили их всех до единого и прикончили. Никогда более их корабли не возвращались к нашим берегам. Вновь «Божественный ветер» выступил на стороне Японии и смел наших врагов.

Весь зал встал с радостными криками. Актеры сняли шлемы и низко поклонились сначала стоявшим на помосте, потом в обе стороны, потом снова помосту и, пятясь, вышли той же дорогой, которой и пришли. Нобунага горделиво вскинул подбородок, словно описанную только что победу одержал он сам. Один из мужчин в зале поднял свою чашку в сторону Нобунаги и прокричал: «Тенка фубу!»

Крик подхватили другие, и вскоре все собравшиеся в зале уже стояли, поднимая чашки в честь Нобунаги с криками:

– Тенка фубу! Тенка фубу!

Я не сразу понял, что это значит.

Тенка фубу.

Земля под властью одного меча.

Глава 7

Когда я вернулся в иезуитскую церковь в сопровождении четырех воинов Нобунаги, время уже было позднее. После повествования о «Божественном ветре» собравшиеся ненадолго притихли, но вскоре атмосфера кутежа воцарилась вновь. Один из мужчин, сидевших вдоль стены, смело потребовал от чужеземца украсить вечер своим рассказом, и я, по настоянию Нобунаги, согласился.

Я уразумел, что в зале, к моему облегчению, были в основном воины. Политики всегда вызывали у меня неловкость, но в компании солдат я чувствовал себя спокойно. Я принялся рассказывать о том, как победил султана с парой телохранителей. Все они были верхом на верблюдах. Если в японском языке и было слово «верблюд», то я его не знал, поэтому описал огромных лошадей, на полторы головы выше японских скакунов, с короткой лохматой шерстью и горбами на спине, в которых они хранили запасы воды, позволявшие целыми днями ходить по пустыне и не пить. По залу понеслись удивленные шепотки, когда я описывал высоких коней с горбами, несущих правителей и воинов, подробно рассказывал о пышных одеяниях и искривленных клинках моих врагов.

Я попытался воспроизводить драматические жесты актеров, рассказывая об этом бое, и, когда я снова сел на татами рядом с Нобунагой, собравшиеся радостными криками приветствовали мою победу. Особенно громко они кричали, когда я описал, как выбил султана из седла, ударив его верблюда по морде голой рукой. Когда Нобунага обернулся ко мне и тихо спросил, сколько правды в моем рассказе, я ответил: «Ни единого слова, мой господин», на что Нобунага широко улыбнулся и снова наполнил чашку.

Когда под конец пира меня отпустили, я попятился к выходу из зала, кланяясь своим хозяевам, но глубже всего Нобунаге. В дверях я громко ударился затылком о притолоку, чем рассмешил напоследок собравшихся, и ушел.

Теперь, стоя у ворот церкви, я глубоко вдыхал ночной воздух и собирался с мыслями. Я был не слишком пьян, но сильно устал еще до начала пира, и глаза слипались, а мысли в голове еле шевелились. Воин постучал в дверь, и во дворе послышались шаги ног, обутых в сандалии. Меня ждали.

Ворота открылись, и по другую сторону я увидел брата Органтино. Сначала он посмотрел на меня с облегчением, потом – с любопытством. Он чуть поклонился воинам, которые развернулись и ушли, не проронив ни слова.

Органтино коснулся моего рукава.

– Ты пил?

– Мне показалось, что отказаться будет неучтиво.

– Отец Валиньяно будет недоволен. Идем. – Органтино вздохнул, но мне показалось, что на его губах играет слабая улыбка.

Ворота захлопнулись за мной, и мы вошли в здание. По знаку Органтино нам принесли чай, и чашка с горячим напитком почти полностью скрылась в моих толстых пальцах. Валиньяно и впрямь был недоволен, и лицо его выражало презрение. Однако за время, проведенное среди моряков, он научился быть менее требовательным к добродетельности других. Во всяком случае, если эти другие были ему полезны.

– Судя по всему, тебя приняли хорошо.

Я кивнул. Больше всего мне хотелось лечь на циновку и уснуть, но этому желанию не суждено было исполниться. Я пил чай, наслаждаясь его теплом.

– Там было много народу, они несли дары, стремились засвидетельствовать почтение. Но впустили немногих. В зале было где-то две дюжины мужчин, которые сидели на полу, еще трое – на помосте, и над ними – сам Нобунага.

– Что тебе удалось узнать о нем?

Я умолк, пытаясь обобщить свои наблюдения и понять, что из этого могло быть полезным. И понял, что, по правде говоря, Нобунага не выдал почти ничего.

– Он был дружелюбен. Вел себя скромно, хотя по тому, как смотрят на него остальные, ясно, что его боятся. Он поддерживал пьющих, но сам пил мало. Как и говорил брат Амброзиу, ему нравятся иноземные дары. Он очень гордится картой, которую подарил ему брат Органтино.

Органтино благодарно кивнул.

– Жестокий или милосердный? Мудрый или глупый? Наблюдательный или наивный? – нетерпеливо спросил Валиньяно.

– Я слишком мало видел, чтобы что-то утверждать.

Валиньяно фыркнул.

– А те трое, что сидели на помосте перед ним?