Необычный астроном

– Не может быть. Николас настолько предан мне, что не позволяет себе отойти от меня дальше чем на шесть футов. Но всё равно прошу выделить мне отдельную каюту.

Гримлер всё ещё не мог поверить, что Николаса больше с ним нет. Он стал ходить по коридорам «Наполеона» и звать слугу, но никто не откликался ему, кроме других присутствующих на корабле, раздражённых его криками. Было уже поздно, Николас уходил от господина всё дальше и дальше.

Гримлер стал упрекать себя. «Если бы я внимательно смотрел за своим слугой и окликнул его до того, как сел на “Наполеон”, то этого бы не случилось» – думал он. Он привык полагаться на верность Николаса, и она впервые за всё время, что он находился у Гримлера, подвела его. «Мне нужно было следить за своим слугой, и всего этого бы не случилось» – беспрестанно повторял он у себя в голове. Но это никак не могло помочь.

Вскоре к нему подошёл матрос и предложил пройти в каюту. Гримлер согласился, рассеянно ответив «Да», так как думал совсем о другом.

В каюте была низкая кровать с одеялом такого же цвета, как у капитана, столом с несколькими ящиками, удобным стулом, а также небольшим столиком, на котором стояла керосиновая лампа. Гримлер также рассеянно поблагодарил матроса и попросил передать благодарность капитану за оказанную услугу, а затем оставить его, Гримлера, наедине с собой и своими мыслями.

Оставшись один, он стал мерить шагами свою каюту, продолжая размышлять о столь внезапном «расставании» с Николасом. Но через некоторое время он смирился с потерей слуги, и в голову будущего учёного постепенно пришло чувство тревоги за Николаса. Поначалу туда лезли очень страшные мысли: что якобы он упал в воду и утонул, или его кто-то нечаянно или даже специально толкнул в безбрежный океан, что на него напали и увезли в плен, и прочее. Однако затем рассудительность взяла верх, и Гримлер стал уверять самого себя, что его слуга очень осторожный и не будет ходить так близко к воде, чтобы можно было утонуть, и разбойников в порту не было, а если и были бы, то Гримлер сразу бы заметил их и хорошо проучил. «Скорее всего, он просто по своей забывчивости сел на другое судно. Вопрос в том, что оно может следовать куда угодно, например, в Южную Америку, откуда он не выберется, если не найдёт нужный корабль. Но будем надеяться на лучшее» – размышлял он.

Обед, данный у Морфона, был великолепным, однако теперь, когда наступил уже глубокий вечер, Гримлер почувствовал, что от него в его желудке не осталось и следа. Он решил отужинать едой, взятой им из дома и купленной в лавках городов, встретившихся ему на пути в Кале, среди которой были консервы с мясом и различные фрукты и ягоды.

Утолив голод, он вышел на палубу, чтобы поглядеть на закат и подышать свежим морским воздухом.

«Наполеон» уже давно отплыл из Кале, и берег Франции с каждой секундой отдалялся от Гримлера. Корабль плыл быстро, поэтому Гримлера сильно обдувало потоком воздуха. Побережье ещё было видно, но корабли, стоявшие в гавани, уже стали едва различимы, а людей и вовсе нельзя было увидеть.

Вечер почти кончился, и на горизонте была видна только тускнеющая алая полоса и постепенно заходящее за горизонт красное солнце. На противоположной стороне уже вовсю одна за другой белыми точками загорались звёзды. Так как и днём, и вечером по небу почти не проплывало облаков, было холодно, и Гримлер то и дело ёжился.

Он подошёл к краю палубы и вновь стал думать о своём слуге. Ему вновь стали приходить в голову тревожные мысли: на корабль, на котором находится Николас, напали пираты, или начался шторм, и он затонул… Гримлер старался отгонять их, и со временем это у него получилось.

Примерно через час солнце полностью зашло, и на небе стало появляться всё больше звёзд. Берегов Франции уже почти растворились в темноте. Стало ещё холоднее, поэтому Гримлер поспешил уйти с палубы. После всего, что случилось в этот день, он чувствовал себя невероятно уставшим, поэтому, придя в свою каюту, сразу же повалился на кровать и почти мгновенно заснул.

Николас же, когда корабль, на который он сел, стал отходить от берегов, начал прогуливаться по его палубе, думая, что его господин скоро подойдёт к нему и прикажет идти за собой. Но время шло, а Гримлер всё не появлялся. Через пятнадцать минут слуга стал беспокоиться, но всё равно оставался на палубе, однако ещё через тридцать минут он уже всерьёз забеспокоился и решил сам поискать господина. Он спустился внутрь корабля и стал искать Гримлера по всем коридорам, а затем стал заглядывать во все каюты, двери которых были открыты (порой получая замечания от их обитателей), но нигде не мог найти господина. Наконец, утерянная память стала возвращаться к Николасу, и он стал сомневаться, что попал именно на тот корабль, на который ему нужно было садиться. Он вернулся на палубу и подошёл к матросу, проходившему мимо, с просьбой сказать название корабля.

– «Филипп Четвёртый», – кратко ответил он.

«Кажется, когда мы приехали в Кале, мой господин разговаривал с каким-то матросом» – вспомнил он пятью минутами спустя. «Господин указал на какой-то большой корабль, и матрос сказал, что он называется… Наполеон» – ещё через пять минут воскресил он и это событие в своей памяти. «А этот корабль зовут… Нет!»

Только сейчас Николас понял, что ошибся кораблём. «Господи» – думал он. «Что же я наделал! Не стоило мне отходить от господина и предаваться бездумному восхищению! Ох, мне нужно было стоять на месте и ни на что не отвлекаться»

Он ещё долго так увещевал самого себя, за то, что не последовал за Гримлером, так как он никогда не прощал себе любые, даже самые мелкие проступки. Николас начал метаться по судну, выкрикивая разные проклятия в свой же адрес. Другие находящиеся на палубе удивлялись и старались отходить от него, принимая нашего несчастного слугу за помешанного.

Спустя десять минут бессмысленных упрёков тот понял, что этим дело не исправить, несколько успокоился и решил спросить у того же матроса о направлении «Филиппа Четвёртого».

«Это судно идёт в Новый Орлеан» – всё так же кратко ответил он.

«А тот “Наполеон”, кажется, отправляется… в Саванну» – вспомнил Николас ещё через полминуты. «Новый Орлеан и Саванна разделены примерно тысячей миль. Это много, но не может быть, чтобы в таком большом городе не случилось так, чтобы я не мог найти экипаж, могущий довезти меня в Саванну. Я хочу непременно воссоединиться с господином» – размышлял он. «Он точно не отправится дальше, не найдя меня и останется в Саванне меня ждать. Он давно знает о моей верности и подумает, что я непременно отправлюсь к нему. Мне остаётся только найти экипаж, когда это судно прибудет в Новый Орлеан».

Подумав так, он ещё немного успокоился и, вместо безумного метания по палубе, стал просто спокойно, хоть и с небольшим беспокойством, прохаживаться по ней.

Но вскоре он стал опасаться за самого себя. У его господина была шпага, с помощью которой он мог защищать Николаса, если им встретится неприятель. Сейчас же, когда Гримлер и его слуга оказались разделены морской гладью и бортами кораблей, на которых они вынуждены оказаться, Николас оказался без защиты. У него не было ни шпаги, ни другого оружия, а схватываться врукопашную он не умел. Вдобавок, некоторые пассажиры «Филиппа Четвёртого» были, по всей видимости, злопамятными, так как, приняв Николаса за помешанного, теперь странно косились на него. Приняв это за открытую угрозу, он поспешил убраться с палубы.

Внутри он узнал, что капитан судна отвёл ему отдельную каюту и теперь его приглашают пройти туда. Николас был рад, но, когда он вошёл, в свой временный дом, увидел, что его состояние не очень хорошее. Стены были несколько обшарпаны, на столе и стульях были трещины, хоть и не слишком частые, а одеяло было слишком тонким.

Николас был немного опечален, но просить новой каюты у капитана не стал, считая, что привыкнет и к этому.

Так же, как и Гримлер, он почувствовал, что хочет есть, и также поужинал едой из своего рюкзака. Однако ел он без особого увлечения, так как к нему возвратились мысли о Гримлере и о своей беззащитности. После еды он не стал выходить на палубу, как его господин, а стал ходить взад-вперёд по каюте, а когда это ему наскучило, сел на свою постель, а ещё через двадцать-тридцать минут попытался уснуть, однако это ему долго не удавалось: он смог забыться сном только в одиннадцать часов.

На следующий день Гримлер окончательно смирился с неожиданного для него расставания с Николасом. Он надеялся, что его корабль сможет прийти туда, куда направляется, где бы это место ни находилось, и сможет найти его без приключений.

Своё время на «Наполеоне» он проводил почти также, как дома. Просыпаясь, он сразу же ел, затем, как и раньше, принимался сочинять стихотворения (но если «Наполеон сильно качало, он не брал в руки перо) или начинал тренировать свои умения во владении шпагой. При этом раздавался сильный шум. Соседи Гримлера вынуждены были слушать его, и многих он раздражал, и некоторые даже заходили в его каюту, однако, увидев его занятия, спешили уйти оттуда. Заметив это, Гримлер старался как можно реже упражняться со шпагой. После обеда он продолжал эти занятия, иногда делая перерывы, а после ужина ложился спать. Есть он старался поменьше, стараясь не истощить слишком рано взятое им из дома продовольствие. Отличием от домашней жизни были вышеупомянутые жалобы соседей, а также то, что ему приходилось всё делать самостоятельно. Время от времени он выходил на палубу, чтобы подышать воздухом, однако если на небе было много облаков и дул сильный ветер, то недолго оставался там. Он почтительно здоровался со всеми находящимися на корабле и старался не загораживать им дорогу (но с некоторыми ему пришлось объясниться по поводу шума из-за тренировок со шпагой).

Гримлер рассказал о себе, о своей цели и о приключениях капитану. Тот выразил сожаление, но в то же время восхищение, так как ему ещё не приходилось везти будущих учёных, впрочем, «Наполеон» был ещё новым судном.

Николасу сначала было очень скучно. Он не знал, чем заняться, так как не привёз с собой почти ничего, кроме еды. Поэтому, после завтрака он принимался ходить по кораблю, чтобы хоть как-нибудь занять себя. К тому же, у него стало развиваться чувство того, что любой человек, которого он встретит, непременно будет стараться сделать ему что-нибудь неприятное, поэтому старался как можно реже выходить из своей каюты, а когда ему не хватало воздуха, просто открывал окно. Однако скуке удалось побороть Николаса, а также и этот его страх, и он стал просить одолжить ему книги у остальных находящихся на борту «Филиппа Четвёртого». Благо, нашлись те, которые согласились дать их ему на некоторое время. Николас был глубоко им благодарен, и, приходя к себе, сразу принимался за их чтение, и вскоре у него стало развиваться пристрастие к чтению, раньше не наблюдавшееся. Он сначала читал всё без разбору, но вскоре стал отдавать предпочтение рассказам средней длины.

Занимая книги, Николас понял, что не все люди сразу же будут нападать на него при первой же встрече с ним. Это покажется странным, однако я забыл сказать, что эта боязнь людей была отчасти простимулирована тем, что (как, надеюсь, помнит читатель), когда он пришёл в Париж, все, кто ему встречались, смеялись над ним как над бедняком в лохмотьях, оскорбляли, а некоторые даже пытались ударить его. Поэтому даже когда Николас уже не выглядел как бедняк, у него всё ещё сохранялся небольшой страх перед людьми, усилившийся сейчас из-за потери господина. Однако теперь, успев поговорить с десятком пассажиров, которые были весьма доброжелательны к нему, он понял, что ошибался. Поэтому, всего за пару дней Николас стал более общительным, стал говорить с каждым встретившимся ему. Он также встретил тех, кто ранее счёл его выжившим из ума и извинился перед ними. Сейчас Николас больше не переживал по поводу «разделения» с господином.

Был тёплый и солнечный день. Облаков на небе почти не было. «Наполеон» уже прошёл половину своего пути. Прошла уже неделя с момента его отплытия. Гримлер встал, когда восход уже закончился, и солнце уже во всей своей красе сияло на небе. Гримлер быстро поел и сразу же вышел на палубу.

Сегодня он любовался морской картиной сильнее, чем в предыдущие дни, так как такого ясного дня ещё не было с момента его посадки на «Наполеон». Он был как никогда счастлив и вежлив, уступал дорогу всем попадавшимся ему. Капитан и порядочная часть команды «Наполеона» также были здесь.

Гримлеру же было очень приятно, и ему хотелось резвиться, как маленькому ребёнку. Он даже закрыл глаза от удовольствия, как вдруг услышал довольно громкий грохот, звучавший как разрушение дерева грубым ударом. Он вывел Гримлера из оцепенения, и он открыл глаза.

Команда «Наполеона» также услышала грохот, и г-на Дерни он очень встревожил. Он приказал на время бросить якорь. Капитан сразу же определил, что его источник находится не на корабле, так как ничего изнутри не могло издать такой громкий звук, чтобы он был отчётливо слышен с палубы. Поэтому он встал на правый борт, со стороны которого и раздался возмутивший спокойствие грохот, и посмотрел на воду, но почти сразу поморщился и отправился к группе матросов, стоявших около носа.

– Я вижу что-то белое, – начал он. – но не могу точно разглядеть, что, так как я уже стар, и мои глаза неслабо подводят меня. Кто из вас может сесть на шлюпку и узнать, что было причиной грохота? Всех она не выдержит.

Три матроса вышли вперёд.

– Отлично, – сказал капитан.

Вскоре шлюпка была вытащена, и эти трое сели в неё. Средний сразу же вызвался грести. Остальные взялись за рымы, и вскоре она была спущена на воду.

Матросы плавали около десяти минут, и за это время от них не было слышно ни одного слова.

Только через десять минут снизу донёсся печальный и обеспокоенный голос:

– Можете нас поднимать…

Несколько матросов, оставшихся на палубе, почувствовав тревогу, сразу же налегли на рымы, и вскоре шлюпка была поднята.

Один из матросов сразу же вышел из неё и сказал также опечаленно:

– Разрешите доложить, товарищ капитан!..

– Разрешаю, – ответил господин Дерни, приготовясь внимательно слушать своего матроса.

– В корпусе судна на уровне трюма была найдена пробоина длиной в четыре фута и шириной в семь. Она появилась из-за столкновения «Наполеона» с куском льда (который был куском, отколовшимся от большого айсберга, которые могут ещё существовать в этих широтах). У него есть очень острая часть, которая и задела наш корабль. Она находится на полфута ниже уровня воды, поэтому вода постепенно заливает трюм.

Если бы прямо на палубу «Наполеона» упало ядро пиратского корабля, это бы поразило капитана Дерни и остальную его команду меньше, чем то, что они только что услышали. Пробоина, судя по словам матроса, была небольшой, и немного заходила за ватерлинию, но всё равно она давала путь в трюм морской воде, и его может полностью залить, что приведёт к неизбежному потоплению «Наполеона». Большинство матросов стояло с раскрытыми ртами, и они даже забыли начать предупреждать пассажиров. Впрочем, все спастись не смогут, так как шлюпок было всего три, и они не способны вместить всех находящихся на «Наполеоне». И к тому же, никого из них, кроме Гримлера, на палубе почему-то не было, поэтому они не слышали слов спустившихся на шлюпке матросов.

Капитан стал винить во всём произошедшем только себя. Он мысленно проклинал себя за то, что предался, как глупец (по его мнению), дурману природы. Господин Дерни вменял в свои обязанности смотреть на океан и сообщать команде обо всём, что было способно угрожать «Наполеону», и сейчас очень злился, что не смог с ними вовремя справиться. Ярость на самого себя капитану удавалось сдерживать, но это давалось очень тяжело, и господину Дерни казалось, что она разорвёт сковывающие её цепи и одолеет его, и капитан начнёт бешено метаться по палубе, насколько ему позволяли это его годы.

Гримлер увидел капитана и догадался о его чувствах, и ему стало очень жалко г-на Дерни. Но в то же время он беспокоился за «Наполеон», а также и за свою жизнь. Однако ему удалось обуздать свои чувства, а затем он кое-что вспомнил.

Почти сразу же после знакомства с «Наполеоном» Гримлер решил лучше исследовать его с целью удовлетворения своего любопытства и лучшего понимания устройства корабля. Он заходил во все уголки судна, которые были ему доступны, и члены команды в этом ему не препятствовали. И когда два дня назад он зашёл в трюм корабля, он увидел около дюжины ящиков, каждый высотой в половину его роста, и шириной в четыре фута, а также один маленький ящик, который доходил ему только до колена, у всех не было верхней части. Гримлер заглянул внутрь и увидел в больших ящиках доски, на ощупь просмоленные, а в маленьком – молоток и гвозди. Он посмотрел на стены трюма и почти сразу же догадался, зачем эти доски были нужны.