Искушение любовью

– Договорились. – Уэстон протянул руку. Неужели он и вправду надеялся, что Джессика ее пожмет?

Она вдруг вообразила, как хватает кочергу, стоящую у камина, – так соблазнительно близко – и обрушивает ее на ладонь Уэстона. Изо всех сил. Как он падает на колени… Видение было настолько ярким, что Джессика вздрогнула.

– Договорились, – сказала она и встала.

К руке Уэстона она так и не прикоснулась.

Глава 2

Шептон-Маллет

Две недели спустя

Покой. Наконец-то.

Сэр Марк Тёрнер пешком дошел от своего небольшого домика на северной окраине Шептон-Маллет до самого центра городка и при этом обратил на себя не больше внимания, чем любой другой приезжий, вышедший на рыночную площадь рано утром. Пару раз ему дружелюбно кивнули, пара местных жителей одарила его долгим взглядом. Но ни толп поклонников, ни криков узнавания, к счастью, не было. Никто не следовал за ним по пятам, поражаясь и ужасаясь тому, что сэр Марк ходит по улицам без сопровождения почетного караула из двенадцати слуг.

Он хотел побыть вдали от всех, чтобы как следует обдумать предложение, которое он только что получил. Вступить в Королевскую комиссию по делам бедных. Ему нужны были тишина и покой. И здесь он их получил.

Он остановился посреди площади и огляделся. Завтра ее заполнят мясники и торговцы сыром. Сегодня на площади царило блаженное спокойствие; вокруг было всего несколько человек.

Марк вырос в Шептон-Маллет. Он прекрасно знал историю этой площади, представлявшей собой интересную смесь нового, старого и откровенно древнего. Трактир, стоявший несколько в стороне, был построен за несколько веков до рождения Марка. Возвышавшееся в самом центре сооружение, в эту минуту служившее прибежищем от солнца для какой-то пожилой леди, носило название Маркет-Кросс. Это было любопытное сочетание готических шпилей и шестиугольного каменного павильона. Самая высокая из башен была увенчана крестом. Маркет-Кросс напоминал заблудившегося, сбитого с толку, застрявшего посреди площади племянника каменной церкви, расположенной в углу.

За те два десятилетия, что Марк здесь не был, городок заметно изменился. Люди, которых он смутно помнил с детства, значительно постарели. Он миновал здание, в котором раньше была большая, всегда кипевшая работой валяльня. Теперь от дома остались только руины – здесь поработал сильный пожар. И тем не менее эти метаморфозы только подчеркивали, как медленно на самом деле в город приходили перемены. Шептон-Маллет находился очень далеко от суетного Лондона. Здесь никто никуда не торопился. Даже овцы, которые встречались на пути Марка, казалось, блеяли медленнее, чем лондонские.

Пара человек прохаживались по площади, беседуя. Он не мог разобрать слов, только напевный сомерсетский говор, и Марк вдруг подумал, что… вернулся домой.

Он не приезжал в Шептон-Маллет больше двадцати лет. Достаточно долго, чтобы забыть местный акцент – теперь ему казалось, что он говорит слишком быстро, слишком резко. Достаточно долго, чтобы почувствовать себя чужаком, непрошеным гостем в этой знакомой до боли обстановке. Лондон несся вперед на немыслимой скорости, гремя поршнями, выпуская клубы пара; Шептон-Маллет шествовал неторопливо, с достоинством, словно стадо коров, возвращающееся с поля после долгого жаркого летнего дня.

Если бы кто-то из жителей городка услышал его имя, они бы непременно припомнили его мать. Вполне вероятно, они бы даже вспомнили, как выглядел его отец, притом что воспоминания самого Марка об отце были смутными. Возможно, местные не забыли и самого Марка – бледного, худенького мальчика, который часто сопровождал мать, когда она обходила город по делам благотворительности. Никто бы не подумал о сэре Марке Тёрнере, человеке, которому королева Виктория пожаловала титул, авторе «Практического пособия по целомудрию для современного джентльмена», светоче чистоты и добродетели.

И слава Господу Богу. Ему удалось сбежать.

Марк не спеша огляделся. Был четверг, раннее утро, но рынок выглядел точно так же, как в его детстве. Без сомнения, эти столетней давности прилавки – грубые деревянные скамьи – по-прежнему используются по назначению. За те века, что они прослужили, никому и в голову не пришло заменить их на новые. Им не меньше лет, чем здешнему трактиру.

– Сэр Марк Тёрнер?

Марк обернулся. Человек, стоявший чуть поодаль, с нерешительно вскинутой в приветственном жесте рукой, был ему совершенно незнаком. Это был довольно полный мужчина в черном, с жестким белым воротничком одеянии священника.

Незнакомец опустил руку.

– Меня зовут Александр Льюис. Я настоятель церкви Святых Петра и Павла. Пожалуйста, не удивляйтесь так. Я ожидал вашего прибытия в родные края с тех самых пор, как стало известно, что ваш брат, герцог, приобрел старое поместье Тамишей.

На самом деле это было старое поместье Тёрнеров, а вовсе не Тамишей. Но вряд ли настоятель об этом знал. Скорее всего, он поселился в Шептон-Маллет не так давно. Все же в городе время от времени появлялось что-то новое. Ничего удивительного, что приходской священник интересуется теми, кто приезжает или, наоборот, покидает город, и его любопытство вполне естественно. Марк немного расслабился. Это не очередной почитатель.

– Я много слышал о вашей семье от своего предшественника, – сказал настоятель. – Добро пожаловать в Шептон-Маллет. Рады видеть вас снова.

Значит, он не более чем блудный сын, вернувшийся под отчий кров. Отлично. Так даже лучше.

– Город почти не изменился, – заметил Марк. – Все кажется таким же, как раньше. Но разумеется, вы осведомлены лучше. Каковы последние новости?

Как он и подозревал, Льюис не нуждался в дальнейшем поощрении. Из его уст полился нескончаемый поток слов, причем Марк обращал внимание едва ли на половину. В этом не было никакой необходимости. В конце концов, они оба знали, что единственные перемены, происходящие в Шептон-Маллет, касаются только состояния старых мельниц, с каждым годом все больше и больше ветшавших.

– Но мы понемногу поднимаем голову, – продолжал Льюис. Речь шла как раз о пресловутых мельницах. – Появилась новая обувная фабрика. И шелковые мануфактуры получают теперь в два раза больше заказов. После того как ее величество изволили заказать в Шептон-Миллс шелк для своего свадебного наряда, к нам проявляют гораздо больше внимания.

Типично для маленького провинциального городка. Бракосочетание королевы вряд ли можно было назвать недавним событием. Это лишний раз доказывало, как медленно движется жизнь в сонном Шептон-Маллет. Здесь свадьба ее величества по-прежнему оставалась новостью номер один, хотя произошла более года назад.

Да, он не ошибся, приехав сюда. Может быть, в городе и слышали что-то о его книге и пожалованном титуле, но здесь его не будут преследовать такие толпы поклонников, как в Лондоне. Здесь его наконец-то оставят в покое.

Возможно – о чудо! – местные жители даже будут считать его вполне земным человеком, а не святым. Человеком, который иногда совершает ошибки и грешит.

– И все мы испытываем к вам огромную благодарность, – неожиданно заключил священник.

Марк ощутил смутную тревогу. В его буколические видения ворвался первый тревожный сигнал.

– Благодарны? – изумленно переспросил он. – Мне? Но за что? С какой стати кто-то должен испытывать ко мне благодарность?

– Какая скромность! – просиял Льюис. – Но ведь все знают, что ее величество обратила на нас свое высочайшее внимание только благодаря вам! – Он чуть подался вперед и дотронулся до лацкана сюртука Марка.

Марка охватил ужас. Это был не дружеский жест, не простодушное похлопывание по плечу. Льюис коснулся его так осторожно и благоговейно, будто опускал палец в чашу со святой водой.

– О нет, – решительно возразил он. – Нет-нет. Уверяю вас, здесь нет никакой связи. Я…

– Мы, жители Шептон-Маллет, обязаны вам всем. Если бы шелковые мануфактуры потерпели неудачу… – Льюис развел руками. Марк снова огляделся. Несколько человек, позабыв о своих делах, таращились на него, и в их глазах читался живейший интерес.

Боже, нет! Только не это. Неужели все начинается снова? Он приехал сюда, чтобы скрыться от низкопоклонства и лести, а не подвергнуться… чествованию.

– Этот город в неоплатном долгу перед вами. Все с нетерпением ждали, когда я представлюсь вам и познакомлю вас с другими. И позвольте мне начать с этого молодого человека.

Льюис сделал широкий жест, и один из мужчин, прохаживавшихся возле Маркет-Кросс, вдруг поднял голову и заспешил к ним. Несмотря на внушительный рост, это был совсем еще юноша, неловкий и нескладный. Он так торопился, что даже несколько раз споткнулся. На вид ему было не более семнадцати. Кто бы он ни был, этот юноша хорошо одет, отметил Марк. На нем даже был цилиндр. Он то и дело поправлял его, словно еще не привык к этому головному убору. Ну конечно, он ведь столько лет носил картуз, как все мальчики.

– Сэр Марк Тёрнер, – высокопарно произнес Льюис, – разрешите представить вам мистера Джеймса Толливера. – По его тону можно было подумать, что говорит как минимум епископ.

К цилиндру Джеймса Толливера была прикреплена изящ ная голубая кокарда в форме розы. Надежды Марка на мир и покой, вознесшиеся было на высоту церковного шпиля – не меньше восьми этажей! – рухнули вниз и вдребезги разбились о вымощенную булыжником площадь. Пожалуйста, только не голубая роза. Все что угодно, но не голубая роза. Но может, это просто совпадение? Может, роза ничего не означает? Может, какой-нибудь заезжий торговец распродал партию таких кокард, не объяснив, что они символизируют? Потому что в ином случае всему конец. Значит, ему не удалось сбежать от шумихи, от почитателей, зевак и газетных сплетен. Эта мысль была такой страшной, что Марк постарался тут же ее прогнать. Он приехал в Шептон-Маллет, чтобы отдохнуть от суеты Лондона в этом относительном безвременье.

Но Толливер таращился на него широко раскрытыми, сияющими глазами. Марк знал этот восторженный взгляд слишком хорошо – в нем было абсолютное, чистое восхищение. Так ребенок смотрит на подаренного ему на Рождество пони, не в силах дождаться того момента, когда ему наконец разрешат в первый раз прокатиться. И в данном случае в качестве пони выступал Марк Тёрнер. Он не успел произнести ни одного слова, как Толливер пылко сжал его руку.

– Сорок семь, сэр! – пискнул он.

Марк озадаченно посмотрел на юношу. Кажется, эти слова имели какое-то особое значение.

– Сорок семь чего?

Еще сорок семь человек пристанут к нему на улице? Должно пройти сорок семь месяцев, прежде чем в обществе забудут, кто он такой?

Лицо молодого человека вытянулось.

– Сорок семь дней, – робко пояснил он.