Золотая пряжа

Толпа штурмовала стены, а стражники Амалии даже не пытались сдержать ее.

Потом полетели камни. То, что она могла восстановить разбитое стекло одним мановением руки, лишь распаляло голодранцев. Но Фея хотела показать, как смешон их гнев. Если бы от их криков можно было отмахнуться так же легко…

И ни слова от Кмена.

Молчание лишь подтверждало, что он поверил Амалии. Найти другое объяснение не составляло труда: письма часто перехватывали повстанцы, в конце концов, его ответ мог просто затеряться на долгом пути из Пруссии в Виенну. Но Фея предпочитала смотреть правде в глаза. Солдаты Кмена все еще бродили вокруг ее павильона, но перестали нести караул у дверей. Через забор летели камни, ругательства, но стражники и пальцем не пошевелили, чтобы прогнать подстрекаемую Амалией чернь. Никто не смел заступить ей путь, тем не менее отныне Фея была пленницей Амалии.

«Чертовка, болотная жаба!» – все это она слышала давно. Но теперь добавилось еще одно: детоубийца.

Неужели Кмен поверил, что она извела его сына? Каких сил стоило ей поддерживать в нем жизнь! Она ослабела. И наградой за все – молчание. И боль.

Сестры предупреждали. Она превратится в собственную тень, говорили они. Но она заплатила эту цену за любовь Кмена, даже если стыдилась признаться себе в этом.

Все кончено. Теперь мотыльки – бесплотные тени обманутой любви – ее единственные помощники. Или нет, есть еще один. Стекло хрустнуло под каблуком сапога. Хромой солдат, служивший еще матери Амалии. Такой же отверженный, даже если он сам еще не успел это понять.

– Восстание на севере разгорается. Трудно сказать, когда вернется Кмен.

Фея вытащила из каштановых волос осколок стекла. Теперь она носила ту же прическу, что и ее сестры. Это ради Кмена она одевалась, как смертные женщины, убирала волосы, как они, и спала в их комнатах. Тысячи человекогоилов подарила она каменному королевству, тысячи сыновей! И ее предали. «Кмен» – одно имя имеет теперь привкус яда.

Доннерсмарк прислушивался к доносившимся снаружи крикам. Сегодня толпа вела себя еще развязнее. Над головой осыпались осколки. Фея подняла руку. На мгновение она представила себе, как стекло плавится, превращаясь в прозрачную жидкость, смывающую их всех – голодранцев за стеной, солдат Кмена и гвардию его куклы… Ей все труднее было сдерживать гнев.

– Я не могу поручиться за вашу безопасность.

Доннерсмарк больше не опускал глаза, когда говорил с ней. Теперь он не боялся смотреть ей в лицо.

– Я привыкла полагаться только на себя.

– Весь город в смятении. Амалия приказала сжечь вашу карету. Она распускает слухи, что все связанное с вами проклято.

Кукла демонстрирует природный талант интриганки. Что ж, прекрасная возможность завоевать доверие подданных, сильно подорванное свадьбой с гоилом. Они уже забыли, как ненавидели Лунного принца. Теперь императрица для них – только скорбящая мать.

– Что с ребенком?

Доннерсмарк покачал головой:

– Никаких следов. Трое моих солдат – последние, кому я еще доверяю, – ищут его.

Сама она послала не один десяток мотыльков на поиски принца. Известий нет. Фея разглядывала осколки под ногами. Разбитая клетка. А тот, кто ее в ней запер, бежал. Или нет. Она сама заточила себя в клетке.

Доннерсмарк оставался с ней. Ее рыцарь.

– Что вы собираетесь делать?

В самом деле, что? Узы, которыми она себя связала, разорвать не так просто. Даже если невидимая нить между ней и Кменом сильно натянута.

Фея направилась к деревьям, насаженным по ее приказу, – такие росли только на берегу озера, из вод которого вышла она и ее сестры. Протянула руку в гущу листвы и сорвала две семенные коробочки. Из первой, стоило ее расколоть, выпрыгнули ей на ладонь две крошечные лошадки, такие же зеленые, как скрывавший их плод. Они принялись стремительно увеличиваться в размерах, когда Фея поставила их на мраморную плиту. Из второй выкатилась карета. Она росла, выпуская усеянные цветами и листьями побеги. Колеса и ко?злы были черными, как и кожа, обтягивавшая скамьи внутри.

Доннерсмарк смотрел на волшебство теми же глазами, что и все они: недоверие, восторг, зависть во взгляде. Им тоже хотелось бы уметь такое.

Карета, лошади… оставался кучер. Фея подняла руку, и опустившийся ей на палец мотылек со смарагдовой головкой расправил черные, словно присыпанные золотой пыльцой крылья.

– Хитира, Хитира, – прошептала ему Фея, – ты помог мне его найти, помоги же мне его покинуть.

Она легко коснулась мотылька пальцем, словно поцеловала, и тот, слетев на землю к ее ногам, превратился в молодого человека в черном костюме, будто присыпанном золотой пыльцой, и сверкающем тюрбане смарагдового оттенка. Бледное лицо юноши выдавало, что он давно чужой в мире живых. Хитира… одно из немногих человеческих имен, которые она помнила. Принц Хитира влюбился в Темную Фею больше сотни лет назад и остался верен ей после смерти. Такое нередко случалось с теми, кто попадал под чары фей. Любовь смертных вечна – так привыкли считать она и ее сестры. Откуда же было Фее знать, что чувство Кмена окажется таким мимолетным?

Хитира молча сел на козлы. Доннерсмарк глядел на карету и лошадей с недоумением, словно не мог поверить, что видит их наяву. Но сном была любовь Кмена, и пора пробуждаться.

Фея подобрала платье и огляделась в последний раз. Прах, осколки. Чего она еще ожидала, связавшись со смертным?

Доннерсмарк распахнул дверцу. Фея давно поняла, что он последует за ней, гораздо раньше, чем он сам. Он хотел защитить ее, но в тайной надежде, что и она поможет ему, когда зверь в его груди зашевелится.

Стражи Кмена не успели заступить им путь. Дворцовая гвардия бросилась врассыпную при виде мертвенно-бледного лица Хитиры. Пока Доннерсмарк открывал ворота, Фея смотрела на балкон, с которого Терезия объявляла о помолвке своей дочери. Амалия не показывалась.

Быть может, Фея и оставит ее в живых.

Быть может.

Слишком много псов

Две стычки на границе плюс нападение на Кмена. Хентцау пришлось собственноручно застрелить несостоявшегося цареубийцу, а потом отдать под расстрел никуда не годных телохранителей. Он во всеуслышание пообещал укоротить язык каждому, кто будет распускать слухи, что это как-то связано с нефритовым гоилом. Тем не менее народ шептался: «Нефритовый гоил покинул короля, а теперь еще и Фея… Кмен обречен смерти, как и его сын».

И тот, кто ворвался в королевскую палатку, не принадлежал к людскому племени. Нет, мятежников, что поднялись на борьбу с оккупантами, Хентцау по-своему понимал. Но этот был гоил. Ониксовый. Всего несколько недель назад они объявили одного из своих соплеменников настоящим королем и помазали на царство. Самозванец, ставленник Альбиона и Лотарингии и предатель собственного народа. Ничего удивительного. Ониксы – извечные паразиты. Они всегда высасывали кровь из подданных, и лишь тем, у кого ониксовая кожа, хорошо жилось под их властью.

Хентцау приказал нашпиговать голову убитого окаменелыми личинками и отослать их предводителю. Резиденция Ниясена располагалась в Лотарингии, но его псы шныряли повсюду.

Слишком много псов… Хентцау положил под язык пилюлю, которую дал ему лейб-медик Кмена от боли в груди. Помогали эти пилюли так же мало, как и те, что прописал ему в Виенне доктор Амалии, поэтому Хентцау уже послал одного из своих солдат к рудным ведьмам, в подземный лес к северу от королевской крепости. Их зелья обжигали даже гоильские языки, но только благодаря им Хентцау оправился от ран, полученных в день Кровавой Свадьбы.

Им надо вернуться под землю, где не нужны ни пилюли, ни рудные ведьмы. Но идиот-квартирмейстер устроил его кабинет в башне с окнами, пропускавшими так много света, что у Хентцау болели глаза. Он приказал было замуровать их, но оказалось, что солдаты, понимавшие толк в кладке, как один пали в схватке с мятежниками.

Кмен любил размещать штаб-квартиры в человеческих замках, несмотря на их башни и окна. Из этого они выгнали одного голштейнского дворянина. Перед уходом он отомстил гоилам, пустив в подвалы пораженных заразной болезнью крыс.

Но не по этой причине попали в лазарет тридцать человек личного состава. Они могли спать только на больничной койке, потому что дневной свет разъедал им глаза. Чем дольше они пребывали на земле, тем сильней становились подвержены человеческим болезням – и Ониксы первым делом напирали на это в подтверждение тому, что гоилам нечего делать на поверхности. Что им было возразить? Ни Хентцау, ни король не забыли родных подземелий. Золото, серебро, драгоценные камни, нефть – все, что так любят люди, там в избытке. То, что добывается из-под земли, гораздо дороже того, что на ней произрастает, так уж сложилось.

– Лейтенант Хентцау? – Нессер просунула голову в дверь.

– Что такое?

Он быстро убрал пилюли в стол. Нессер не заслужила такого грубого оклика, но уж слишком упорны в последнее время слухи о том, что Хентцау, верный пес короля, постарел и ослаб. Пусть даже Темная Фея – единственная, кто осмелился сказать об этом Кмену.

Как же Хентцау был рад от нее избавиться.

– Новые депеши. – Нессер остановилась в дверях, пропуская вперед курьера.

После недавнего покушения, во время которого Хентцау получил легкое ранение, король приставил к нему Нессер в качестве личного телохранителя. Разумеется, не спросив самого Хентцау. И теперь королевского пса стерегла девушка, годившаяся ему в дочери. Худшего выбора Кмен сделать не мог. Но надо отдать ей должное, Нессер была куда лучше тех олухов, что защищали самого короля.

Посланник оказался человекогоилом. Из тех, что задержались на королевской службе, несмотря на то что под каменной кожей все явственней проступала мягкая, словно улиточья, плоть. Хентцау давно бы велел их всех перестрелять, когда бы они не зарекомендовали себя хорошими шпионами и курьерами. Вряд ли они много помнили из своей человеческой жизни. Этот был рубиновым гоилом. Камень еще оставался на лбу и щеках, а карие глаза сохранили золотой блеск. Целые орды таких слонялись сейчас по земле и жили грабежами да мародерством.

Наследство Феи. Хентцау радовался, что она оставила короля, хотя и представить себе боялся, чего она может натворить, будучи их врагом.