Цвет мести

Они остановились на самом захудалом постоялом дворе Омбры. Каморки тут провоняли плесенью и мышами, а через выбитые окна проникала едкая вонь от чанов расположенной неподалеку дубильни. Большую часть денег, которые им выдавал Орфей, Ринальди предпочитал пропивать в городских тавернах. Он где-то украл для них медвежью шкуру, на которой и храпел, когда Сланец вернулся с последней деревяшкой.

Ринальди был рослый, крепкий мужик, обрюзгшее лицо которого еще хранило следы былой привлекательности. Пряди волос, свисавшие у него с затылка, были слишком черны (он красил их соком бузины с вином), зато губы часто были красными от дешевого вина, которым он оглушал себя весьма охотно. Бальдассар Ринальди похвалялся тем, что с пяти лет был уже отменным вором, а с одиннадцати – весьма успешным убийцей. Он уверял, что больше сотни мужчин и женщин спровадил на тот свет (место, по мнению Бальдассара, подобное огромному трактиру, поэтому он своим жертвам, можно сказать, оказал большую любезность), и часами мог распространяться о том, какое трудное это ремесло – убийство. Кроме того, он любил драться и распевать крайне сентиментальные куплеты под аккомпанемент до того неблагозвучной игры на лютне, что стеклянный человечек тайком затыкал себе уши клочками шерсти.

Сланец посмотрел на деревяшку, за которую чуть не поплатился, и повернул ее так, чтобы не видеть лица. Даже по его стеклянной коже пробегал мороз от одного ее вида. Ринальди хранил мешочек с остальными в футляре от лютни, но когда вчера Сланец хотел их пересчитать, Ринальди его отогнал:

– Что? Не суйся сюда, Обломок, – прикрикнул он.

А вдруг там не хватает пары деревяшек? Свои-то Сланец точно пристроил и потом вернул назад, а насчет Ринальди такой уверенности у стеклянного человечка не было. А ведь Орфей обрушит свой гнев на них обоих, если его указания не будут исполнены! Сланец покосился на футляр от лютни, который стоял рядом с Ринальди. Если он проснется и застукает его, можно будет отговориться необходимостью положить туда последнюю фигурку.

Да, так он и сделает. Вот только Сланец за весь день не съел ничего существенного, потому был слаб, а все деньги, которые выдал им Орфей, Ринальди держал при себе, в мешочке на поясе… Орфею бы не понравилось, что Ринальди тратит их в основном на свои увлечения, а его преданный стеклянный человечек вынужден довольствоваться хлебом, черствым сыром и кислым вином. Определенно, он бы этого не одобрил.

Медвежья шкура, на которой храпел Ринальди, позволила бесшумно к нему подкрасться, а кошелек был еще туго набит. Одной-двух монет уж он не хватится. Кроме того, в счете Ринальди был силен так же мало, как и в правописании.

Сланец сунул свою крохотную ручку в кошель, вытянул две монеты и – медленно, очень медленно – погрузил их в свой заплечный мешок. Ринальди сонно похрюкал, но глаза его так и остались закрытыми. Сланец скользнул к футляру от лютни. Футляр Ринальди всегда держал рядом. Иногда даже обнимал его, будто деревянную возлюбленную.

Крышка была тяжелая, но стеклянный человечек приложил усилие и уже почти забрался внутрь, как вдруг его схватили огрубевшие пальцы.

– И что ты себе думаешь, Блескучий, как это называется? – прорычал Ринальди, поднося стеклянного человечка к налитым кровью глазам. Голос его звучал тягуче, как кипящее, прогорклое масло. – Я все-таки продам тебя, пожалуй, разъезжим торговцам. Они таких, как ты, на рынках выпускают на бои со скорпионами. Им постоянно требуется пополнение, потому что от вашего брата редко остается что-то, кроме пары осколков.

О да. У Бальдассара Ринальди было мрачное сердце.

– Отпусти меня! Я хотел только спрятать мою последнюю деревяшку!

Ринальди вытащил ее из заплечного мешка Сланца и стал разглядывать крошечное лицо.

– Ах, ты гляди-ка, – прохрюкал он. – Дочка Перепела. В лучшем виде.

Он сунул деревяшку ко всем остальным и захлопнул футляр так резко, что стеклянные конечности Сланца звякнули.

– И что? – спросил Сланец, когда Ринальди наконец поставил его на пол. Стеклянный человечек в два быстрых прыжка умудрился занять безопасную позицию. – Я свою часть списка отработал. А как насчет тебя? Когда бы я ни вернулся с задания, ты лежишь тут на шкуре и храпишь.

– У меня все схвачено, все под контролем, не ломай над этим свою стеклянную голову, – ответил Ринальди, натягивая сапоги поверх дырявых носков. – Но сегодня мне надо сделать кое-что другое. Черный Принц дает аудиенцию всем, кто хотел бы примкнуть к комедиантам, и я исполню там мои песни.

– Твои песни? А как быть с деревяшкой Принца?

– Не волнуйся. Все давно сделано. Сегодня я нанесу королю комедиантов визит по личному делу! – Ринальди достал из кармана серебряное зеркальце, которое всегда носил при себе. – Бальдассар, – пробормотал он, плюя себе на ладонь и приглаживая свои крашеные волосы. – Ты все еще чертовски хорош!

Полированное серебро выдало ему щадяще мутное отражение, а хмельной разум дополнил его, иначе ничем нельзя было объяснить самодовольства Ринальди. Сланец не уставал удивляться, как много тщеславия скрывается за разрушенным фасадом этого человека. У него водилась даже расческа (из слоновой кости) и – кто бы мог представить – зубная щетка.

– О нет, нет! – сказал Ринальди, когда Сланец собрался уютно угнездиться на медвежьей шкуре. – Ты пойдешь со мной, Блескучий. Наверняка все сложится удачно, если иметь при себе собственного стеклянного человечка.

Ну прекрасно. А ведь Сланец смертельно устал после всех злоключений!

– Боюсь, это не очень хорошая идея, – вздохнул он с наигранным сожалением. – Черный Принц недоброжелательно ко мне настроен. Он даже слушать твои песни не станет, если увидит меня, и что тогда? Ты хочешь пожертвовать своей будущей славой из-за старой вражды Принца с Орфеем?

Обычно Ринальди был недоверчив, но как только речь заходила о его сочинительстве, он был готов поверить во что угодно.

– Это было бы досадно, – пробормотал он. – Ну, хорошо, ты останешься здесь, Обломок. Но смотри, не валяйся тут без дела. Мне нужны новые струны для моей лютни!

Ну вот. Мало ему терзать чужой слух своими стишками. Любая кошка, стоит только наступить ей на хвост, издаст более мелодичные звуки, чем Ринальди извлекает из своей лютни.

– Для этого мне нужны деньги. – Сланец требовательно протянул руку.

– Деньги? Чепуха! Я никогда не плачу за струны. Укради их! – Ринальди подхватил футляр. – Сегодня вечером мы передадим деревяшки Великому Бальбулусу. Не надейся понапрасну. Мы встретимся с ним за пределами крепости. Его мастерскую ты не увидишь.

Он подмигнул Сланцу с насмешливой улыбкой.

Вот подлец! И дернуло же стеклянного человечка рассказать Ринальди, что ему обидно только затачивать перья и писать аккуратные буквы. Все они, работники в канцелярии или библиотек, мечтают сделаться когда-нибудь именитыми иллюстраторами. Пока что это никому не удалось, но если бы только Сланец мог взглянуть на мастерскую Бальбулуса! Он бы многое сумел там подсмотреть!

Бальдассар захлопнул за собой дверь. Вот досада! Сланцу опять придется выбираться через прореху в овечьем пузыре, заменяющем стекло на окошке.

Укради их. Переулок, в котором занимались своим ремеслом инструментальщики Омбры, лежал южнее квартала дубильщиков кож. Там работали и портнихи, которые шили наряды для благополучных жителей Омбры с помощью бесчисленных стеклянных женщин-белошвеек. Временами какая-нибудь из них соглашалась на маленькое любовное приключение. Сланец вздохнул. Он тосковал по дому. По своему выдвижному ящику, устланному мягкой обивкой, и по своей жизни без Бальдассара Ринальди. Злоба Орфея была намного увлекательнее.

Слишком много тайн

Пальцы чешутся. К чему бы?

К посещенью душегуба.

    Уильям Шекспир. Макбет (Пер. Б. Пастернака)

Сажерук с Фаридом до глубокой ночи и весь следующий день искали стеклянного человечка, которого застукали под кроватью Мегги. Даже Черный Принц и Мортимер в какой-то момент сдались, но не Сажерук, тот слишком хорошо помнил ненависть на лице Орфея, когда они столкнулись в последний раз. Его огонь лишил врага всего: силы, влияния, богатства. А еще Сажерук отверг дружбу Орфея и выказал ему свое презрение, вступив в союз с его противником. Нет, появление стеклянного человечка и деревяшек не предвещало ничего хорошего. Орфей был жив и жаждал мести, теперь у Сажерука не оставалось в этом сомнений. Знать бы еще, что задумал этот негодяй!

Я думал написать для тебя роль получше, но ты и слышать не хотел об этом! Много воды утекло с тех пор, как Орфей бросил ему этот упрек, но Сажерук не забыл звучавшую в его голосе обиду. И почему им всем так хотелось написать его жизнь? Сперва Фенолио, потом Орфею. Играй ту роль, Огненный Танцор, какую мы тебе укажем. Сажерук не хотел себе никакой роли. Он всегда жил одним днем, без цели, позволяя минутам сменять друг друга, а годам – лететь. Может, потому они и сочинили его историю – что он был как чистый лист, без собственных планов, всегда лишь играючи управлявшийся с тем, что подбрасывала ему жизнь. И что, Сажерук? Разве это плохо?

Фарид исчез, как только Сажерук сказал ему, что приостанавливает поиск стеклянного человечка. Орфей ранил и Фарида, но тот был незлопамятен и легко отходчив. Даже когда Сажерук напомнил ему о подземелье, в котором негодяй едва не приказал его убить, Фарид только посмеялся:

– Ну и что? Мы же тогда обвели Двоеглазого вокруг пальца. И снова сделаем это, если он планирует какую-то подлость!

Сделаем ли?

Роксана не скрывала гнева, когда он снова явился домой лишь под вечер. В сборе урожая оливок у нее было только два помощника – он и Йехан. Йехан поцеловал мать на прощанье и вернулся в свою мастерскую, не удостоив Сажерука даже взглядом.

Сам виноват, Сажерук! Гнев Роксаны и Йехана, их непонимающие взгляды, когда он пытался им напомнить, насколько опасен Орфей… Вот к чему привело его молчание. Даже взгляд Нияма с недоумением вопрошал, стоит ли так тревожиться из-за стеклянного человечка. Но Сажерук все эти годы просто не знал, как объяснить им правду! И теперь вся его затянувшаяся ложь стояла между ним и теми, кого он любил.

Я был в другом мире. Орфей тоже оттуда родом. Его голос вернул меня сюда. Человек, которого вы называете Чернильным Шелкопрядом, написал книгу, которая рассказывает обо всех нас. Орфей так ее любит, что предпочитает ее своему собственному миру и вчитал себя в нее.

И как бы это прозвучало? Как будто Огненный Танцор лишился разума. Хорошо, он мог попросить Мортимера, Мегги или Элинор подтвердить его историю, может, даже Фенолио, хотя ему-то доверия по-прежнему не было. Но никто из них не видел, как на пустой проселочной дороге Орфей с заплаканными глазами признался, что он, Сажерук, был героем его безутешного детства.

И что только мог замыслить Орфей?

На следующее утро Сажерук с Роксаной принесли к прессу оливки, которые она собрала вместе с Йеханом. Поговори с ней, Сажерук! Расскажи ей, наконец, все! – подталкивал он сам себя, пока золотое масло сочилось из пресса в бутылки. – Объясни ей тот страх, который она видит в твоих глазах.

Но он молчал. Как молчал все эти годы. Он так и остался трусом. Этого не изменила даже смерть. Белые Женщины избавили его лишь от страха перед миром, но не перед собственной слабостью.

Встреча в ночи

Если бы можно было выразить это словами, незачем было бы писать это красками.