Четыре сезона

Отдышка пропала. Девушка прошла вглубь комнаты. Села на огромную кровать с двумя подушками и осмотрелась. Только теперь она заметила, что на высоких, под самый потолок, витражах изображены обнажённые парочки. Обнимающиеся. Целующиеся. Сношающиеся.

Розовые, фиолетовые и белые стёкла явно должны были настраивать гостей на близость. У Амели защекотало в глазах. Она еле сдержала слёзы. Роджер, сам того не зная, тыкал ей в лицо красной тряпкой. Тряс перед ней жизнью, которой у неё не будет никогда. Жизнью, полной удовольствий, любовных соков, самых разных вкусов. Мир этот был из мяса. Весь такой чувственный, тактильный. А она никогда не сможет коснуться любимого человека, никогда не сможет подарить ему свой горячий поцелуй. Не сможет завести детей. Даже пунша глотнуть вне своей камеры не сможет.

– Лилия в консервной банке…

– Амели, где ты? – голос Марка донёсся из-за нескольких стен.

– В банке было лучше.

Громкие шаги приблизились. Большая чёрная фигура расплылась в витражном окне. Шаги прекратились.

– Амели, ты здесь? – Марк дёрнул круглую ручку, снова и снова. – Дорогая, ты в порядке? – тут он запнулся. «Ты в порядке?» – когда ему стало не всё равно?

В ответ тишина.

– Я же знаю, ты тут!

Амелия подошла к запертой двери. Не дойдя пары шагов, она остановилась.

– Ну же, милочка, открой.

– Мне страшно.

– Всё будет хорошо.

– Они смеялись надо мной.

– Они своё ещё получат. Дорогая, ты впустишь меня наконец?

– Ты… ты не сделаешь мне больно?

– Зачем?

– Я вела себя неуклюже, я… я…

– Всё будет хорошо. Просто нужно привести тебя в порядок, ладно?

Амели шмыгнула носом, расправила испачканное платье.

– Я хочу побыть одна.

– Ну же, милая.

– Я не хочу быть здесь.

– Надо немного потерпеть. Открой дверь.

– Марк, я…

– Пожалуйста… я помогу.

Амели сдалась. Защёлка отодвинулась в сторону. Марк ураганом влетел. Сразу обхватил её, словно чёрное грозовое облако. Нервно трогал её руки, осматривал плечи, приподнимал платье. Пятна там и тут, там и тут. Девушка почувствовала себя в самом центре бури. Как ни странно, именно здесь её было спокойно… и даже приятно. Марк искал на ней повреждения.

– Хотя бы не подвернула лодыжку и ничего себе не сломала. Милая, милая, ты ведь такая хрупкая. Нельзя же на каблуках бегать. Ты могла разбить коленку или стекло скафандра.

– Марк, я такая грязная.

– Это только пятна.

Марк достал из нагрудного кармана платок и вытер подсохший пунш с её шлема. Он промокнул платком её грудь, всю красную. Огромное пятно расплывалось – точно сердце! – подумал Майерс.

– Как ты себя чувствуешь?

– Всё так ужасно, Марк.

– Больше пятен нет.

Он скомкал платок и швырнул его в торону.

– Я выставила тебя таким дураком. И была такой дурой.

– Обо мне не беспокойся. Меня этот гад надул гораздо страшнее. Но сегодня я ему отплачу.

– Как же?

– Он у меня за всё получит.

– Как, любимый?

– Я пришёл к ним не с пустыми руками. Не с пустым ртом уж точно. Мне есть, чем их рассорить.

– Правда? Чем же?

– В таких семьях всегда найдётся целый ворох грязи. Настоящий комок волос и разложившегося семени из ванной. И совсем скоро я подёргаю его за волоски. Вонь разлетится очень далеко.

– Охх, им будет не до смеха, любимый.

– Именно. Стоп, как ты меня назвала?

– Никак… Марк?

– Нет-нет, повтори это слово. То самое.

– Л… любимый.

– Надо же…

До Марка вдруг дошло, что они вот уже две минуты жмутся друг к другу, как…. Как…