Последняя точка судьбы

Степь русская, степь-матушка! Сколько голов было сложено на твоих просторах, сколько стонов слышала ты среди ковыльного шелеста! И сто лет назад, и тысячу лет назад, шла война. Беспощадная, жестокая. Жизнь побеждала смерть, смерть побеждала жизнь….

А красному казаку Барыкину нужна была жизнь. Нужна была именно сейчас, потому что кроме него никто не мог сообщить командарму Блюхеру о беде, постигшей отряд Кучеренко.

Пуля ударила сзади прямо в спину. Перехватило дыхание. Пытаясь удержаться в седле, Барыкин припал к Воронку, слабеющими руками пытался обнять его за шею. Почувствовав это, конь замедлял свой бег.

Но внезапно смолкли выстрелы. Тишина, словно неимоверно тяжёлый груз, повисла над степью. Барыкин медленно оглянулся, с трудом оторвав  голову от гривы остановившегося коня, и мутнеющим взглядом увидел, что навстречу белоказакам мчался отряд неизвестных всадников.

Всадники летели над степью. Барыкин слышал, как копыта лошадей, не касаясь земли, рассекали горячий, пропитанный травами, воздух. Он видел, как, сливаясь воедино, над неясными очертаниями летучего эскадрона, сверкали клинки. Без лиц, без знаков различая....

" Как из ада…" – мысленно шептал Барыкин.

Опешившие белоказаки стояли  молча, лишь изредка успокаивая стременами пофыркивающих лошадей. Казачий есаул, обводя взглядом своё немногочисленное войско, молился вслух и всё шептал: « Кто же это, братцы?!»

Без остановки, не встретив никакого сопротивления, неизвестный эскадрон опрокинул белоказачьи разъезды. И снова стонала степь от топота десятков коней, снова летело над жухлым ковылём такое страшное «ях-х!», и падала в траву буйная казачья головушка.

Молоденький есаул пытался вырваться из обречённого круга, пристав на стременах и размахивая шашкой, но пролетел мимо неизвестный всадник, с оттягом сверкнул клинком, безмолвно выдохнул рядом, и упало возле ног вздыбившегося коня безвольное тело. Казак. Чей-то сын, чей-то брат….

Барыкин видел, что летучий эскадрон уже мчался дальше, без остановки, не поднимая пыли, мчался прямо в сторону солнца, постепенно растворяясь в его лучах.

« Господи!» – Барыкин хотел перекреститься, но силы покидали его.

…На десятки вёрст растянулись по степи позиции красных. Цепи вырытых окоп окутали окраины нескольких деревень.

– Дядя, гляди – конный! – молоденький парнишка указал пальцем в сторону степи.

– Точно, конный!

К ним приближался всадник. Обняв за шею своего вороного коня, он не подавал признаков жизни. Конь же, окровавленный, с оторванным пулей ухом, казалось, не чувствовал боли, и медленно брёл к окопам, стараясь не уронить своего хозяина.

– Что же ты, казак! – пожилой красноармеец осторожно снял всадника из седла и, положив его на землю, зычно крикнул:

– Санитара!

– У него пакет! – удивлённо вскрикнул паренёк, первым заметивший всадника.

– Это не наше дело, Сёмка! Неси бумагу комиссару!

Прибежавший санитар всё пытался привести в чувство раненого, рванув гимнастёрку, начал накладывать бинты, но потом вздохнул и медленно поднялся с колен.

Красный казак Барыкин уже умер.

Отряд

Утром на центральный пульт не вышел на связь оператор станции «Анагма». Напрасно Осокин, дежурный радист, заученно и монотонно отправлял в эфир традиционное: «Чир-2,Чир-2, я – Чир-1! Как слышно, приём!»

Аверьянов, начальник сейсмоотряда, тревожно ходил из угла в угол, и изредка поглядывал на Осокина. Тот молча разводил руками, а в эфир по-прежнему уносилось «Чир-2, Чир-2!»…

На «Анагме» работало два человека – оператор Костик Ершов, бывший студент одного из вузов, отчисленный за неуспеваемость, да Игорь Белов, в прошлом охотовед, человек опытный и находчивый, проведший не один месяц практически в полном одиночестве.

Станция регулярно выходила на связь вот уже в течении трёх месяцев. На неё готовилась замена, которая должна была состояться через два дня. А вот сегодня на запрос радиста ответа не последовало.

– Спят они там что ли, Василий Матвеевич? – тревожно ёрзал на стуле Осокин.

– Не знаю, Коля, не знаю…,– Аверьянов всё пытался раскурить свою погасшую трубку.

Над Гальским хребтом хозяйничал февраль. Внизу, в долине, кружили снег очередные сезонные метели, солнце выходило на небосвод урывками, а затем снова исчезало в серой пелене колючего мелкого снега. Ещё продолжала своё шествие зима, и до весны, казалось, было так далеко…

– Метеосводку запрашивал? – Аверьянов озабоченно уставился в окно.

– Да,– откинулся на спинку стула Осокин,– Ещё два дня такой кутерьмы!

– Это плохо! – Аверьянов чертыхнулся.

А Костик Ершов страдал от одиночества. Целый час пытался выйти на связь с базой отряда, но в наушниках слышалось только мелкое пощёлкивание посторонних волн. «Чир-1» молчал, и от этого становилось неуютно и одиноко.

Игорь Белов уже три дня, как ушёл в горы. Это, конечно, было грубейшим нарушением всех инструкций. Но кто проверит затерянную в горах станцию, когда до ближайшего населённого пункта целых двести пятьдесят километров, да ещё занесённую снегом по самую крышу?

« У чёрта на куличках!» – Костик твердил эту фразу, пытаясь отвлечься от тревожных мыслей. Как там Игорь? Где он? Ночью опять шёл снег. Это там, внизу, гуляют метели, а здесь только снег да небольшая позёмка! Впрочем, и её достаточно, чтобы потерять тропу в однообразном и бесцветном горном пейзаже. Игорь, конечно, таёжник опытный, и не раз бывал в различных переделках, да то в тайге, а здесь – горы!

Костик и себя причислял уже к этаким суровым и мужественным людям, которые способны найти выход из любой, даже самой сложной ситуации. А сейчас почему-то стало страшно. Связи нет, Игорь не вернулся.… А ведь говорил, что всего на три дня!

Ершов откинул пока ненужные наушники. Проверил калематоры, сложил в трубочку и запечатал снятые сейсмограммы. Скукота! Подкинул в печку несколько сухих берёзовых чурок. Даже дрова поставляются вертолётом!

Решив подышать воздухом, Костик накинул на плечи зимний бушлат, небрежно щелчком выбил из пачки сигарету и, прикурив, вышел на улицу. Позёмка ещё мела, но совсем другое привлекло внимание Ершова. Мимо станции, метрах в двадцати от Костика, двигался… отряд.

Их было пятеро. Поднятый позёмкой снег, скрывал ступни ног, поэтому казалось, что они просто плыли над поверхностью. Словно зомби, в полном молчании, отряд двигался мимо, не обращая на Костика никакого внимания.

– Вы, это… – пытался, было, окрикнуть Ершов.

« А ведь они меня не видят!» – с ужасом дошло до него. Костик даже не заметил, как из открытого рта выпала только что прикуренная сигарета, как слетел с плеч накинутый бушлат.

Отряд шёл. Снег падал на их лица, но не таял. Он просто оседал на щеках, бровях, подбородках. Как одетые в снежную маску, лица людей безразлично смотрели куда-то вдаль, совершенно не глядя по сторонам. Пустые рюкзаки за плечами провисли под тяжестью снега, и было видно, что это не свежий снег, а трёхдневной, а, может, и недельной давности.

Ведущий отряда, а было видно, что это начальник, смотрел пустыми глазницами перед собой. Костик знал, что там Аншук, трудный и очень тяжёлый перевал, про который Игорь рассказывал множество историй. Да, пустыми глазницами… Костик заметил это сразу, только не сразу понял, что это так.

"Мёртвые!" – колотилось в воспалённом мозгу.

Без единого вдоха, без снежного хруста… Сапог у одного из проходивших перетянут шпагатом, вторая нога, без сапога, выделялась своей чернотой на фоне белоснежного покрова. "Гангрена!" – дошло до Костика.

Последней шла девушка. Ершов, полный ужаса, заметил, как она всё-таки повернулась в его сторону. Равнодушно скользнув взглядом, опять уставилась в спину идущего впереди парня. « Лет восемнадцать» – для чего-то автоматически определил Костик.

Выскочивший из неоткуда какой-то пёс бросился к девушке и…пролетев сквозь неё, растаял в снежной пелене белого безмолвия.

В ноздри пахнуло запахом истлевшей одежды. Этого испытания Ершов уже не выдержал. Он дико закричал, пытаясь оторвать от земли, онемевшие враз ноги. Но очень сильно закружилась голова, и, уже теряя сознание, он увидел, что крик его не был услышан, и мёртвый отряд продолжал своё бесшумное движение по своему, только ему известному маршруту.

– Ты чего, сынок?! –  Игорь Белов отчаянно пытался привести в чувство Ершова.

Костик открыл глаза. В печке радостно потрескивали дрова. Мерно тикали кем-то завезённые на станцию ходики. Увидев Игоря, который, присев на топчан, пытался поднести к его губам только что заваренный ароматный чай, Ершов  вдруг заплакал: