Война за Независимость

Война за Независимость
Константин Томилов

Православная Церковь – сама себя называет воинствующей. Битва за душу человеческую происходит внутри, в сердце человеческом. Часто поработившие, победившие несчастного человека бесы, начинают прорываться из него наружу, превращая его тем самым в орудие ада, в солдата сатаны. Но поскольку, в Творении Господа нашего Иисуса Христа, всё разумно сбалансировано, то (как думается автору) непременно должны быть Те, кто противостоят силам тьмы, люди способные охотиться на бесов и убивать их, оправляя их обратно в преисподнюю.Содержит нецензурную брань.

Константин Томилов

Война за Независимость

Посвящается Петру Николаевичу Бурлуцкому подполковнику ВВС и посреднику по строительным работам, человеку, который за четырнадцать лет нашего знакомства совершенно не изменился ни внешне, ни внутренне.

Уловка

Толкование: Уловка – ловкий, хитрый приём, применяемый с целью достигнуть чего-нибудь или уклониться от чего-нибудь.

"Бесшумных засад не бывает. Разбойников выдает скрип тетивы, серые штурмовички неудержимо рыгают от скверного пива, баронские дружинники алчно сопят и гремят железом, а монахи – охотники за рабами – шумно чешутся."

Стругацкие "Трудно быть богом"

Введение в суть дела:

"И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: где ты?

Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся.

И сказал Господь Бог: кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?

Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел.

И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала? Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела.

И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей;

и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем её; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту.

Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твоё, и он будет господствовать над тобою.

Адаму же сказал: за то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедал тебе, сказав: «не ешь от него», проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от неё во все дни жизни твоей;

терние и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою;

в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься.

И нарёк Адам имя жене своей: Ева, ибо она стала матерью всех живущих.

И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их."

(Ветхий Завет; Бытие; глава 3)

– Антон, да ну куда ещё дешевле? И так тебе чисто за символическую плату соглашаюсь хату сдать, – удивлённо вытаращился на незадачливого арендатора сослуживец случайного родственника, – я так то, совсем эту квартиру не сдаю, мне это не надо, стоит она и стоит, пока дочка не подрастёт. Просто Илюха за тебя попросил – вот и…, ну хочешь живи так, чисто за коммуналку.

– Не! Не! Прости, Дима, что-то я совсем видимо заработался, плохо соображаю от усталости. Дурак дураком. На самом – куда ещё дешевле? И так плата считай чисто символическая, – порывшись в портфеле и достав из него кошелёк, – вот, давай я сразу вперёд за…

– Ай! Да оставь ты! Потом, когда месяц проживёшь, – досадливо, как от надоедливой мухи, отмахнулся подполковник следственного комитета, встопорщив парадные погоны, – ладно, всё, некогда мне, побежал, у меня совещание, – встряхнув левой рукой и посмотрев на запястье, – ох, ёкарный бабай! Короче! – ткнув пальцем на висящие крючке прихожей ключи, – вот ключи, разберёшься какие от какого замка. Воду, газ, свет сам включишь – не маленький уже, справишься. Попозже Наталья тебе позвонит и объяснит как коммуналку считать. Всё – бывай! – приобняв и похлопав поникшего, убитого горем мужчину по спине, – короче, обживайся, – уже из-за порога, – если что – звони.

Устало,  как после напряжённого трудового дня опустившись, шлёпнувшись задом на стоящую в коридоре табуретку, Антон опять порывшись в портфеле, вытащил оттуда, спрятанную в отдельный кармашек бумагу. Развернул и, в неизвестно какой раз за последние три дня, перечитал, теперь уже не прячась ни от кого напечатанный на бланке медицинского учреждения "приговор": "неоперабельная опухоль…, определено наличие в крови многочисленных метастаз…, усугубляется склонностью к тромбообразованиям…," и опять, как всегда всё поплыло перед глазами, и трудно дышать от комком душащей, как в детстве, обиды, непонятно за что и на кого. И опять в ушах, отчётливо, голос как две капли воды похожего на доктора Айболита, профессора медицины:

[– А что Вы от меня хотите, Антон Никифорович? В-общем то, я сам в шоке, первый раз в своей практике с подобным сталкиваюсь. С теми результатами обследования, которые я перед собой вижу, люди не живут. Простите меня, но я говорю Вам честно и откровенно, поскольку вижу, что Вы сильный духом, настоящий мужчина. По сути, Антон Никифорович, судя по анализам крови, Вы уже труп. И почему до сих пор живы, мне это и самому непонятно. И скорее всего, оставите этот мир в самое ближайшее время…, процесс шёл безболезненно и почти бессимптомно по причине того, что сердечная мышца нервных окончаний не имеет…, хотя, впрочем, симптомы то у Вас по любому были? Необъяснимая слабость, головокружение? То в жар, то в холод бросало, морозило? Часто? Вот видите…, постарайтесь провести эти дни с пользой, для себя и для близких Вам людей, потому что в любой момент…

– А может ещё и ошибка? – еле сдерживая всплывающую из глубины души чёрную ненависть ко всему и вся, злобно просипел пациент, – может, всё и не так? Чем чёрт не шутит.

– Ага, ага, – понимающе закивал "добрый доктор", – конечно, конечно. Он только и делает, что шутит над нами, так изгаляется, что не дай Бог…

– Кто?!

– Так чёрт же. Вы ж сами про него начали.]

"Забавный дядька," – подумал Антон, убирая бумажку обратно в портфель. Щёлкнув "автоматом" включая свет, закрыв щиток,  разуваясь и проходя внутрь стандартной "однушки", на двадцать седьмом этаже массовой застройки нового района столицы, остановился в недоумении:

"А чего я, как последний дурак торговаться начал?" – спросил сам себя, мельком окинув внутренним взглядом, сосчитав свои наличные и безналичные капиталы, – "у меня же, только тех про которые никто, даже Ленка, не знает, на десять таких квартир, купить их, с лихвой хватит. А если все? То весь этот дом, или даже два таких…, так, ладно, ну его нафиг, сколько можно уже? Только и мыслей в голове что о них, а зачем они мне там? Как блатные говорят: "в гробу карманов нет?" Вот именно. Молодцы ребята, заранее о дочери позаботились, чтобы было ей, сразу же, где жить как вырастет. А мы Сашке так до сих пор своего жилья, на будущее, и не купили, всё рано и рано, всё маленький он у нас и маленький. А какой маленький, когда выше меня уже, а Ленку так давно уж перерос? В кого такой? В дядь Сашу наверное," – невольно улыбнулся вспомнив старшего маминого брата, верзилу два метра десять сантиметров ростом, худущего, неимоверной силищи мужика, отца одиннадцати детей.

[– Мама, кто это?! – испуганно ухватился Антошка за подол маминого платья увидав бегущего по дощатому перрону сибирского полустанка, страшного, похожего на разбойника мужика.

– Брат мой! И твой дядя родной! – сдавленным голосом всхлипнула в ответ рано осиротевшая, овдовевшая женщина, с плачем бросаясь в объятия топающего кирзачами дяди Саши.

– Ну всё! Ну всё! Отпусти, – то плача, то смеясь проговорила мама, побаюканная, покруженная на руках, – ох, Сашка! Ох, Сашка! Ну и силища у тебя, как была так и осталась. Во мне ж сейчас весу больше ста кило, – облегчённо вздохнула поставленная на землю любимая сестра, оправляя помявшееся платье.

– А это кто у нас? – пророкотал басом опускаясь на колени перед пятилетним мальчуганом "страшный разбойник".

– Антон Никифорович, – дрожащим голоском ответил Антошка, во все глазёнки разглядывая в первый раз увиденное, и в то же время до боли знакомое лицо.

– Антон? Никифорович? Ух, ты, – проговорил дядя Саша, нежно и бережно прижимая к себе племянника.

– А ты летать умеешь, Антон Никифорович? – спросил поднимаясь с колен и держа в объятиях, льнущего к нему, почуявшего родную, безграничную любовь мальчишку.

– Как? Откуда? У меня же крыльев нет! – почему-то радостно расхохотался Антошка, как будто предчувствуя то, что сейчас произойдёт.

– Как это нет?! – искренне удивился дядя Саша, – у руки? Руки тебе на что? А, ну-ка, покажи как птичка летает.

Антошка послушно раскинул руки и тут же полетел куда-то, под плывущие по ярко-синему небу облака. Где-то, далеко-далеко, виднелись гогочущий дядя Саша, испуганно охающая мама, любопытно разглядывающая происходящее, привязанная к окружающему перрон забору, неспокойно ёрзающая туда-сюда коза.]

"Может туда, к дяде Саше поехать?" – всплыла в голове нерешительная мысль, – "а нет, не надо, переполошу их всех там незапланированным приездом, дядя Саша и так еле-еле, "на ладан дышит", а тут я ещё. Не выдержу ведь, всё им расскажу. А они меня тут же, в слезах и утопят. Ладно уж, пусть потом, как всё случится…"

Открыв в ванной сердито зашипевшую воду, воспользовался унитазом и пошёл на кухню.

– Эх, ты! Ну надо же! А я уж думал, их таких нигде и не найдёшь, – удивился вслух увидав до оскомины знакомые обои.

[– Лена! Ну что ты в самом деле? Что ты так орёшь? – пытался успокоить свою истерично визжащую жену Антон, – ты же обещала потерпеть. Сразу же был разговор, что ремонт недели три займёт, не меньше. Я тебе предлагал на это время снять квартиру, чтобы…

– Да с хуя ли бы я должна по съёмным хатам шляться?!