– Фамилия? (Нина Сергеевна остановилась.) Да вы фамилии не проставляйте. Сама перепишу прошение и тогда… я забыла фамилию…
«О, неправда. Ты помнишь!» – подумал Николай.
– Так вы напишете? Чем скорей, тем лучше… Если можно, завтра к двенадцати часам приходите ко мне.
«Завтра! – вспомнил вдруг Николай. – Завтра!»
– Хорошо, Нина Сергеевна. Я приду завтра, если…
– Без «если». Непременно. Я не люблю этих «если»!.. Да или нет? Я люблю решительные ответы на всякие вопросы, – загадочно произнесла Нина Сергеевна.
– На всякие? – поддразнил Николай.
Он испытывал какое-то раздражающее удовольствие от этой беседы, полной прелести намеков, недосказанных слов, полупризнаний. Эта загадочная Нина Сергеевна была такая изящная, ослепительно красивая, благоухающая… Ему припомнились неясные рассказы об ее замужестве, о гибели какого-то юноши… Наконец сцена в саду с Прокофьевым, ее внезапный отъезд – все это придавало ей какую-то заманчивую прелесть.
– А если вам не ответят?
– Тогда я рассержусь! – проговорила Нина.
– И очень?
– Хотите испытать? – улыбнулась Нина, и в ее темных глазах блеснула искорка.
– Я не боюсь, но только… Однако ж мне пора… Вот и Литейная…
– Подождите. Куда спешить? Проедем еще… Проводите меня, мне недалеко… Надо заехать еще к одному сильному мира…
– И все по просьбе бедной старушки?.. Я бы с удовольствием вас проводил, но мне нельзя… ей-богу… Необходимо увидать одного приятеля.
Он высунулся из окна кареты и приказал кучеру остановиться у подъезда редакции.
– Вы решительно не хотите!..
– Не могу!.. Прощайте, Нина Сергеевна! – проговорил он с особенным чувством, когда карета подъезжала к крыльцу.
Нина удивленно взглянула на него.
– Вы прощаетесь будто навек.
– Кто знает!
– Умирать собираетесь?
– Пока собираюсь отыскать секунданта, – смеясь, проговорил Николай.
– Вы завтра деретесь на дуэли! – воскликнула она с таким сердечным участием в голосе, что Николай был тронут. – И не сказали раньше ни слова? – продолжала она, придерживая руку Николая в своей руке. – А еще мы считаемся друзьями!.. С кем? Из-за чего? Страничка любви, ревности?..
– По правде сказать, я и сам не знаю из-за чего!
– И все-таки делаете эту глупость? Разве нельзя объясниться?..
– Не всегда захочешь объясняться, Нина Сергеевна! – проговорил Николай, вспыхивая.
– О, какой же вы самолюбивый!
Нина остановила на Николае пристальный, ласковый взгляд. Ей было жаль этого красивого, славного Николая. Жить бы ему только, и вдруг глупый случай! Странная улыбка вдруг скользнула в ее глазах.
– Вы свободны вечером? – спросила она.
– А что?
– Проведем вечер вместе! Хотите?
Николай взглянул на Нину.
«В самом деле, отчего ж ему не провести вечер у Нины Сергеевны?»
– С удовольствием! – ответил он.
– Все веселей будет, чем скучать одному и думать о завтрашнем дне! Вы мне расскажите о вашей дуэли, – о, я уверена, что все кончится благополучно! – а я, если хотите, расскажу вам историю одной скучающей женщины… Будете?
– Это так интересно, что непременно буду.
– Так до вечера? – сказал она, пожимая его руку.
– До вечера! – ответил Николай и захлопнул дверцы кареты. – Я вам и записку привезу.
Нина дружески кивнула головой, и карета тронулась.
– Странная женщина! – промолвил Николай, поднимаясь по лестнице.
В редакции он не нашел приятеля, написал ему записку и поехал домой, рассчитывая теперь же написать письма и список своих долгов, чтобы быть вечером свободным и провести его у Нины Сергеевны. «То-то удивится она, когда я объявлю ей о своей женитьбе!..» Во всяком случае, он проведет интересный вечер.
«Может быть, последний в жизни!» – мелькнуло в голове, и снова беспокойные, мрачные мысли овладели нашим молодым человеком, когда он остался один.
Когда он приехал домой и увидал записку Лаврентьева, сердце его радостно забилось. Надежда закрадывалась в его душу. Лаврентьев, быть может, узнал о свадьбе, был у Леночки или у Васи, кто-нибудь из них ему сказал, и… он придет объясниться. О, как бы ему хотелось, чтобы это было так! Да, разумеется, будет так. Зачем же Лаврентьев опять заходил? Он ведь, в сущности, не такой же идиот, этот Отелло!..
В беспокойстве, переходя от уныния к надежде, ждал теперь Николай Григория Николаевича.
Опять резкий звонок колокольчика. Опять Николай вздрогнул, и сердце его замерло в страхе от ожидания. Он старался овладеть собой и скрыть волнение перед «диким человеком».
«Дикий человек» вошел, как утром, не постучавшись в двери. Николай старался по лицу Григория Николаевича узнать решение, но на лице Лаврентьева он ничего не прочел. Николай сделал несколько шагов навстречу, поклонился и, сам не зная к чему, проговорил:
– Секундант мой еще не был у господина Непорожнева. Я жду его каждую минуту…
– Не надо секундантов! Я пришел повиниться перед вами, Николай Иваныч! Я давеча погорячился, набрехал черт знает чего… ну да… А вы не захотели успокоить человека… Теперь примите мою повинную! – проговорил Лаврентьев угрюмо, с некоторым усилием.
Николай тотчас же весело протянул руку. Лаврентьев не совсем охотно подал свою, но Николай под впечатлением радостного чувства не заметил этого.