Два брата

Велико было изумление старика Ивана Алексеевича, когда, дня через два после объяснения с Григорием Николаевичем, Леночка вошла к отцу в кабинет и сказала ему, что отказала Лаврентьеву. Старик не верил своим ушам, так неожиданно было для него это известие.

– Повтори, повтори, что ты сказала, Леночка? – переспросил он дочь.

– Свадьба наша расстроилась, папенька! – повторила Леночка.

– То есть как же это? Почему расстроилась? Что случилось?

– Ничего не случилось, папенька, просто я раздумала.

– Но как же, однако? Ты дала слово, все знают. Наконец, это, в некотором роде, скандал. Григорий Николаевич, конечно, не бог знает что за партия, но все-таки он человек хороший и основательный. Правда, несколько того… мужиковат…

– Он превосходный человек. Я очень люблю и уважаю Григория Николаевича, – горячо подхватила Леночка, – и считаю, что он – превосходная партия, а не бог знает какая, как вы, папенька, говорите!..

Иван Алексеевич совсем недоумевал и смотрел во все глаза на Леночку.

– Или я, на старости лет, потерял голову, или ты, Леночка, с ума спятила, но только я ничего не понимаю. Сама же ты говоришь, что любишь и уважаешь Григория Николаевича, и в то же время отказала ему. Это что же значит? Или новая какая-нибудь мода такая? Объясни мне, пожалуйста! – с сердцем проговорил старик.

– Мне нечего объяснять больше, папенька! Я просто не хочу идти замуж!

– Не хочу! Не хочу! Заладила: не хочу! Мало ли чего и я не хочу. Уж не хочешь ли ты за принца какого выйти замуж? Так принцев-то на твой обиход нет. Шалишь!

– Я ни за кого не желаю выходить замуж!

– И что это вдруг на тебя нашло? Все была согласна, приданое сделали, всем объявили и вдруг: не хочу! Ой, ой, Елена! Смотри, не к нашему лицу быть разборчивой невестой. Ты знаешь: у меня средств никаких нет, так, кое-какие гроши, а бесприданниц нонче не очень-то берут. В девках сидеть тоже не радость.

– Я знаю это, папенька.

– То-то знаешь. И все-таки отказала?

– Решительно отказала.

– Ну, девка, пеняй тогда на себя. После плакать будешь. Нечего сказать, разодолжила! А я-то думал… Вот тебе новость!.. Ай да выкинула коленце! То-то тетка удивится!.. Послушай, Леночка, ты лучше выкинь дурь эту и напиши скорей Григорию Николаевичу. Он по твоей младости простит.

– Что вы, папенька? Разве я шучу?

– Вот как? Мудрец какой! – ворчал старик.

– Да полно вам, папенька, сердиться!

– Как не сердиться? Сама говорит: хороший человек, и вдруг: не хочу! Или кто другой приглянулся, что ли? – прибавил старик, понижая тон.

Леночка вспыхнула.

– Никто мне не приглянулся.

– Ну, ну. Уж ты сейчас и в обиду!.. Я ведь не гоню тебя; слава богу, будет нам вдвоем места. Любя тебя говорю. Ты знаешь: неволить не стану!.. – совсем уже ласково проговорил отец. – Делай как знаешь, Леночка. А все жаль: Григорий Николаевич человек основательный.

– Оставим этот вопрос, папенька… Я еще имею к вам просьбу.

– Какая твоя такая просьба, говори?

– Вы отпустите меня в Петербург?

– Это еще что за новости? Зачем тебе в Петербург? – удивился Иван Алексеевич.

– Учиться.

– Что?..

– Учиться, папенька…

– То есть как это учиться, позвольте вас спросить?.. Разве дома ты не можешь учиться?

– Я хочу окончить курс. Надо систематически учиться.

– Ой, Лена! Да ты никак в самом деле в книгах одну дурь вычитала… Уж не Вязников ли тебя сбивает?..

– Я сама решила. Никто меня не сбивает.

– Ишь выдумала: в Петербург!.. – удивлялся старик.

– По крайней мере, папенька, я никому не буду обузой. Сами же вы говорили, что у нас средств нет, что бесприданниц не берут…

– Ты не очень-то стрекочи… мало ли что говорится!.. А если я не пущу тебя в Петербург?

– Вы не захотите причинять мне горе! Не правда ли?

– Ей-богу, тетка права, что ты от рук отбилась, Елена! И не воображай лучше, чтобы я когда-нибудь согласился на твою дурацкую просьбу. Знаем мы этот Петербург и разные там ваши курсы! Очень знаем, слава богу! Того и гляди нигилисткой сделаешься: фанаберия, очки, стриженые волосы, а после разные революции – смотришь, и ведут бычка на веревочке!.. Каково-то будет отцу, ты только подумай… И откуда, скажи мне на милость, блажь полезла в твою голову? Замуж не хочу, учиться хочу!.. Жила себе спокойно, прилично, как следует порядочной девице; дала человеку слово; все, кажется, отлично; приданое нашили – и вдруг: папенька, хочу в Петербург! Учиться!.. Мало, что ли, училась!.. Нет, Елена, ты лучше выкинь из головы дурь-то. И не думай. Я не пущу. Слышишь ли? – проговорил старик, возвышая голос.

– Мне очень жаль, что вы не согласны, но я не оставлю своего намерения…

– Не оставишь? – крикнул вдруг старик.

– Не оставлю! – тихо ответила Леночка.

– Так знай же, что и я своего решения не переменю и ни гроша тебе не дам. Чем ты будешь жить в Петербурге?.. Нет, ты лучше не серди меня, Елена!.. Зарядила: хочу да хочу. А я не хочу!

– Но что за причина?..

– Причина? А причина та, что земля кругла! Вот тебе и причина! – вспылил старик. – Ишь выросла упрямая дура. Отец толком говорит, а она: что за причина?.. Как посмотрю, в самом деле нынче вы умней отцов стали. Очень уж умны! Удивительно! И всякая девчонка: «Какая причина?»

Леночка тихо вышла из кабинета. Она хорошо знала характер отца и была уверена, что пройдет время – и старик станет сговорчивей.

Когда Марфа Алексеевна узнала об отказе Леночки Лаврентьеву, то она напустилась на брата.

– Вот, полюбуйтесь, плоды вашего воспитания! Нечего сказать – хороши! Давали девке волю, вот вам и воля. Ах, срам какой! Приданое пошили… Да я бы заставила идти замуж. А вы небось, братец, по головке погладили? Очень хорошо. Теперь на весь уезд осмеют. Любуйтесь дочкой-то! Говорила я, книжки-то эти до добра не доведут. Из-за книжек и бунтуют все, вам же хлопоты. Ну уж и детки!..

Досталось, разумеется, и Леночке. Марфа Алексеевна ее всячески бранила, говорила, что она погубит отца, что теперь, после такого пассажа, никто на ней не женится; одним словом, не давала Леночке покоя и сердилась, что Леночка покорно выслушивала все эти упреки, не отвечая ни слова.