Свинью подложили

Свинью подложили
Константин Рассомахин

Ольга Гончаренко

Местами смешная, местами грустная история о женщине, которая долгое время искала и с огромным трудом нашла своего принца на белом коне.

Сопливый Телескоп

Когда и кто впервые произнес сакраментальную фразу о том, что моим женихом станет не простой смертный, а принц на белом коне, я уже не помню. Помню только, что с ранних лет я поверила в реальность этих слов. Еще в ясельном возрасте набросав в воображении приблизительные приметы жениха, я сама себе объявила принца в розыск и, словно Шерлок Холмс, с головой ушла в сыскную работу. Если бы кто-нибудь поднял меня среди ночи в возрасте около 7 лет и спросил бы, как должен выглядеть в отдаленном будущем мой предполагаемый избранник, я бы, не взирая на усталость, безотлагательно предоставила вниманию вопрошающего детально разработанный фоторобот разыскиваемого с подробным описанием внешности и черт характера: волосы светлые, кудрявые, летящие, овал лица совершенный, глаза ясные, мечтательные, небесно-голубые, нос прямой, решительный, губы манящие; рост высокий, телосложение атлетическое, осанка гордая, из особых навыков можно отметить прекрасное владение мечом и щитом, а также копьем, луком со стрелами и прочими видами вооружений в сочетании с ловкостью и изяществом в движениях; характер фантастический, благородный, к драконам и всякой сказочной нечисти беспощаден. Ну, и конечно, золотая корона на голове плюс кипельно БЕЛЫЙ КОНЬ как неотъемлемая часть натуры. Обычно в таком виде принц являлся мне во сне, усаживал рядом с собой в седло и увозил в свою чудесную сказочную страну.

Мой первый принц – Шурик – идеально соответствовал этому образу: рыжеволос, зеленоглаз, ниже меня ростом на целую голову, без коня и короны, зато в очках с толстыми линзами, отчего старшие ребята прозвали его Телескопом, и с соплями до колен. Милый, трогательный, я просто сгорала от любви! В то время я с папой и мамой жила в семейном общежитии строителей, и Шурик был моим соседом по этажу. Двадцать комнат на одну кухню с туалетом, теснота и грязь общаги, ругань и пьянство соседей, по будням – ужасы детсадовского одиночества, по выходным – радостная, щедрая жестокость уличных мальчишек, – лучшей почвы для взращивания мечты об отпрыске венценосных кровей невозможно было придумать.

Как-то раз, пригласив меня с Иркой Козловой, белобрысой, жидковолосой девочкой, к себе в гости, он разрешил нам играть в кубики, а сам занялся грузовой машиной. Отец Шурика был на работе, мама стирала белье в коридоре у двери, мы в комнате остались одни. Небольшому дворцу из кубиков оставалось только пристроить башню, как вдруг Телескоп, позавидовав плодам наших стараний, подъехал со своим грузовиком к стройке и обратился с требованием:

– Дай кубик.

– Не дам, – твердо сказала Ирка.

– Дай кубик.

– Не дам, – встала Ирка с пола.

– Дай.

– Не дам, – ответила та и шагнула к нему.

В следующую минуту Ирка вцепилась бы в него зубами или плюнула бы, как она обычно это делала в подобных ситуациях, но Шурик опередил ее криком:

– А-а-а… мама!..

Слезы и сопли брызнули из него одновременно и незамедлительно. Тут же с мокрым полотенцем в руках в комнату вбежала тетя Галя, мать Шурика.

– Что тут у вас?

– Она меня стукнула, – пожаловался Шурик, тыча в Ирку пальцем.

– Ты его стукнула? – спросила тетя Галя, схватив Ирку за шиворот и развернув ее к себе.

– Нет, он кубики хотел отнять, – ответила Ирка.

– Дай кубики, – протяжно всхлипнул Шурик и выдул из левой ноздри один за другим три больших пузыря.

– Что тут у вас? Она его стукнула, Сима? – с надеждой в голосе обратилась тетя Галя ко мне.

– Нет, – лаконично ответила я, продолжая строить дворец. – Ирка только кусается и плюется.

– А что, она его укусила? – испугалась Шуркина мать, выискивая на сыне следы от укусов.

– Нет, она не успела.

– Хочу кубики! – отчаянно завопил Шурик и, упав на пол, распластался на деревянных досках.

– Ах ты, зараза! – вскрикнула тетя Галя, и мокрое полотенце заплясало по рукам и ногам Шурика. В следующий момент маленькая, пухлая женщина одним рывком выволокла, как тряпичную куклу, бьющегося в истерике сына в коридор и захлопнула за собой дверь.

Выражение плаксивости на лице Телескопа присутствовало постоянно. Сколько бы раз в детстве он ни попадал в объектив фотокамер, всегда он оставался запечатленным с неизменной кислой улыбкой на лице и глазами на мокром месте. Но любила я его, естественно, не за это, а за его миролюбивый характер, за то, что в ожесточенных детских ссорах и потасовках, когда каждый норовил наподдать другому как можно сильнее, он никогда не давал сдачи.

Серьезным препятствием на пути моей любви к Шурику являлись четыре соседки по общежитию, причем ситуация усугублялась тем, что осенью мы все дружно собирались пойти первый раз в первый класс, где количество соперниц угрожало перерасти все мыслимые и немыслимые пределы. Поэтому перед тем, как разъехаться на лето по бабушкам и дедушкам, я решила официально застолбить за собой все права на Телескопа.

Майский солнечный денек своим веселым чириканием из открытых окон сулил мне надежду на скорое воплощение мечты. Собрав своих подружек в коридоре, я объявила им, что скоро начнется бал принцесс, и девчонки кинулись наряжаться. Шурик, узнав про наши приготовления, появился из своей комнаты в солдатской пилотке, с большим пистолетом в руке и сказал, что он, как и положено красноармейцу, будет защищать меня от бандитов. Разрядив в меня несколько пистонов, Шурик согласился надеть на себя красную занавеску, поблагодарив за отличную плащ-палатку. Я тоже накинула на себя красную скатерть, украсив ее большим розовым бантом. Остальные принцессы явились на бал в нарядах, сооруженных из полотенец и маминых халатов. Предоставив сливкам общества пару минут пофорсить друг перед другом в невообразимых убранствах, я огорошила всех новым заявлением:

– Сегодня по случаю Солнечного Дня самый прекрасный принц выберет себе в жены самую прекрасную невесту.

Красноармеец, не поняв, что речь зашла о нем, пальнул в воздух еще один пистон и посмотрел вокруг, ожидая появления принца.

– Меня, меня! – закричали наперебой принцессы. – Это мой принц, мой.

К недогадливому бойцу со всех сторон потянулись любящие руки.

– Ура! Бей фашистов! – прорвав оцепление, заорал красноармеец. Убежал к себе в комнату и, вернувшись с новой порцией пистонов, открыл беспорядочную стрельбу по претенденткам на руку и сердце. Девчонки с визгом бросились врассыпную.

– Стойте, стойте, – замахала я руками в отчаянии, рванувшись к Шурику, и заслонила собою дуло пистолета. – Принц выберет себе в невесты ту принцессу, у которой наряд такого же цвета, как и у него.

Красноармеец посмотрел на меня с нескрываемым восторгом. Ему еще ни разу в жизни не доводилось наблюдать за тем, как люди бросаются на амбразуру.

– Он должен выбрать меня, – настаивала я на своем. – Ну, что, выбираешь?

Зародившийся интерес к новой, увлекательной, но непонятной игре вступил в противоречие с просыпающейся неосознанной досадой. До Телескопа медленно стало доходить, что его спутали с кем-то другим, но выразить свое смятение словами он был не в силах.

– Выбираешь? – повторила я свой вопрос.

В ответ Шурик скуксился и приготовился зарыдать.

– Он согласен, – сообщила я всем, кто не понял, решение принца. – И по этому поводу объявляется пир на весь мир.

Мысль о еде успокоила потрясенного принца, а вместе с ним и отвергнутых принцесс. Обедать сели прямо в коридоре, притащив из своих комнат детские столы и стульчики и выстроив их в ряд. На праздничный стол легли припрятанные в закромах у родителей монпансье, печенье, аскорбинки, плитки гематогена, ириски «Кис-кис» и даже два ванильных пряника. Моя мама и тетя Галя, узнав о готовящейся свадьбе, посмеялись, но принесли к столу пироги, плюшки и свежий вишневый компот.

– А на свадьбе обычно кричат «горько», – ехидно заметила Светка Баранкина.

– Зачем? – нестройным дуэтом спросили мы с Шуриком.

– Чтобы целоваться, – прыснула Светка и со стыда сползла под стол.

Все с любопытством посмотрели на нас. Под перекрестными взглядами подружек мне вдруг тоже стало не по себе.

– Я при всех целоваться не буду!

– Зачем при всех? – захихикала Ирка. – Надо уйти за дверь и там целоваться.

Оскорбленная ее неприличными словами, я гордо вышла за дверь, на лестничную клетку, где действительно обнаружила очень уютную нишу для поцелуев, которую раньше почему-то не замечала. Постояв немного в нерешительности, я размечталась, что это и впрямь было бы неплохо, если бы Шурик последовал сюда за мной. Спрятавшись за дверь, стала ждать. Телескоп появился нескоро, дожевывая липнущую к зубам ириску, и как честный человек со слезами на глазах признался, что не может меня поцеловать, потому что давно уже целуется с Иркой. Так впервые в жизни меня постигло разочарование от расхождения мечты с реальностью.