Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

И от помраченного ума моего»

Сразу вслед молитве выступал сам отец наместник, который ставил братию в известность относительно той или иной проблемы, посетившей божьим попущением стены монастыря. Познакомивши таким образом с сегодняшней темой, отец наместник кратенько излагал присутствующим его, грешного отца Нектария, мнение по текущему вопросу. Затем открывались прения, в ходе которых скоро выяснялось, что мнение братии по данному вопросу совершенно совпадает с мнением отца наместника, о чем в протоколе собрания и делалась соответствующая запись.

Затем отец наместник спрашивал у присутствующих, есть ли у кого особое мнение и, выяснив, что особого мнения ни у кого нет, открывал голосование, которое заключалось в том, что один из монахов шел мимо сидящих и собирал в две коробки черные и белые фишки, которые затем относил к отцу наместнику. Подождав, пока шум в трапезной стихнет, отец наместник вытряхивал на стол фишки из коробок и говорил:

«Единогласно».

Затем читалась благодарственная молитва, и соборик объявлялся законченным, а его решения – обязательными к исполнению.

Случалось, правда, что соборики проходили совсем не по этому, всем известному, сценарию, а имели за спиной какую-нибудь запутанную историю, распутать которую было до конца весьма и весьма затруднительно.

Такова была, например, знаменитая в свое время история «коровьего бунта», в которой власть отца наместника на некоторое время даже слегка пошатнулась, а главным действующим лицом всей истории оказался – хоть и против своей собственной воли – духовник монастыря, отец Иов.

А история, вкратце, была такова.

100. Коровий бунт

Никто не знает в точности, откуда взялись эти самые коровы. Большинство считает, что их привез из Финляндии юный отец Николай и что коровы эти были подарены Свято-Успенскому мужскому монастырю каким-то лютеранским экуменическим фондом. Были они, не в пример нашим буренкам, упитанны, длинношерстны и расчесаны, так что поначалу даже казалось, что это не просто коровки, а какие-то выставочные экспонаты, к которым и прикасаться-то было боязно, тем более, что и расцветка была у них особенная – бело-черно-светло-коричневая, и, по уверенному утверждению Цветкова, напоминавшая ирландский флаг, которого, впрочем, никто и никогда в Пушкинских горах не видел.

– Теперь хоть сметаны будет от пуза, – сказал эконом, отец Александр, и даже вытащил свой вечный блокнотик, чтобы посчитать всю ту пользу, которую обещали принести монастырю заграничные буренки.

Впрочем, затея с коровами пришлась по вкусу не всем…

Посетивший как раз в это время монастырь отец Прокопий сказал:

– Своих коровок надо держать, а не таких, которые протестантскую заразу разносят и Бога гневят, не переставая… На что они нам, эти коровы, если у нас своих девать некуда?

– Да ведь своих-то как раз и не осталось уже, – сказал присутствующий при этом Цветков.

– Что это не осталось, очень даже осталось, – сказал Прокопий, компенсируя отсутствие аргументов быстротой и решительностью. – Только отличать надо, какие свои, а какие от дьявола посланы нам во искушение.

– Коровы-то, они, между прочим, тоже божие творение, – не соглашался Цветков.

– Божие-то они, конечно, божие, – снисходительно говорил отец Прокопий, ласково улыбаясь, – да только Дьявол, случается, может и ангелом небесным прикинуться. Тут глаз да глаз нужен.

Впрочем, больших диспутов заграничные коровы не вызывали, а исправно давали молоко, сметану и творог, так что некоторые монахи даже слегка округлились и порозовели и уже не походили на узников печально известных концентрационных лагерей.

Случались, конечно, и неприятные моменты. Например, со временем молока коровы стали давать гораздо меньше, чем прежде, и вид они уже имели не такой товарный, как прежде, да и часто смотрели голодными глазами в ту сторону, откуда их привезли;– все это – как выяснилось из прилагаемой к коровам инструкции – потому, что ко всему прочему заграничных коров надо было кормить особыми добавками, а добавки эти стоили денег и, похоже, денег немалых. Отец Александр, правда, попробовал, проклиная все на свете, попросить денег у отца наместника, но тот только плечами возмущенно пожал, посмотрел с сожалением на небо и ушел, напоследок оделив отца Александра тяжелым красноречивым взглядом.

Это напоминание о корме, за который придется расплатиться своими кровными деньгами, возможно, и положило начало краткому коровьему бунту, печально закончившемуся для коров, которые были виноваты только в том, что родились в стране победившего лютеранства.

Сначала, как водится, поползли слухи.

Благочестивые прихожанки рассказывали, что в лютеранских коров вселились бесы, и отец Иов специально ездил на ферму и долго отчитывал падшее стадо, но, так ничего путного и не добившись, пообещал вернуться с новыми, безотказными молитвами.

Митрич, который, как всегда, все знал лучше других, сообщил по секрету, как отличить падшую корову от не падшей и научил молитве, способной нанести бесу непоправимый вред, на что отец Иов только рукой помахал и ничего не сказал.

Потом стали рассказывать, что коровки эти бедные заражены разными болезнями, которые вместе с колорадским жуком забрасывают к нам протестанты, американцы и НАТО.

«Молиться надо, – говорил отец Прокопий, ласково улыбаясь окружившим его прихожанкам. – Кто много молится, тому Господь подает такие силы, что с ними никакая атомная бомба ему не страшна. Тем более, что у нас и своя есть».

Потом кто-то из монахов обратил внимание, что отец наместник стал что-то довольно часто вспоминать заграничных буренок и даже пошутил однажды насчет того, что, поскольку протестанты в честном поединке одолеть нас не могут, то решили подослать к нам своих буренок, думая сломить нас при помощи молока, творога и сметаны, а главное, при помощи скоромного, каковым они были сами.

«Но не на тех напали», – сказал отец Нектарий и засмеялся, довольный своей шуткой.

Между тем, по ассортименту блюд, которые выставляли на обеденный и вечерний стол, и по разным другим признакам монахи скоро догадались, что денег в казне как всегда нет, и, стало быть, следовало в самое ближайшее время ожидать от отца наместника какой-нибудь, – как говорил отец Александр, «фуртыбляй», на которые отец наместник был всегда большой изобретатель.

И он, наконец, пришел, этот день, когда отсутствие денег в казне и в других местах сделалось просто вопиющим, так что Нектарий собрался с духом и поставил вопрос о продаже монастырского стада.

«Будем смотреть правде в лицо, – сказал отец наместник после обеда, выйдя во двор и собрав вокруг себя небольшую толпу насельников. – Что такое корова?»

Вопрос застал присутствующих врасплох.

«Корова – это постоянная трата денег, – объяснил отец наместник, снисходительно поглядывая на окружающих его монахов. – Это куча времени, которое она съедает, тогда как это время можно потратить на молитву. Это корм, который ей надо покупать. Это ветеринар, который будет с тебя драть кучу денег за справку. Это грязь, которая тоже стоит денег, потому что ее надо вывозить. Это пастух, которому надо платить. Это солома, которую надо собирать на зиму. Ну и все такое прочее».

– А как же молоко? Как же сметана и творог? – сказал о. Николай, для которого протестантские коровы в последнее время стали кем-то вроде родных. – Что, монастырь без сметаны обойдется?

Монахи одобрительно зашумели.

Перспектива остаться без сметаны не радовала никого.

– Что – молоко, что – молоко, – сердито сказал отец наместник, хмуро глядя на отца Николая. – Молоко будем в селихновском райпо брать. И сметану, и творог, – зачем нам с какими-то коровами возиться? От коров грязь и лишние траты. Пастуху – плати, за корм – плати, за все плати, а толку никакого».

– Кроме молока, творога и сметаны, – повторил упрямый отец Николай.

– В общем, так, – сказал отец наместник, слегка поднимая голос и начиная сердиться. – В четверг открываем после обеда собор. Там все и решим.

Неизвестно, как удалось отцу Николаю сагитировать половину монахов, но только в четверг после обеда пятеро из них вошли в трапезную, договорившись между собой стоять за буренок до смерти и не дать отцу наместнику лишить монастырь молока, сметаны и творога. Имена этих героев, которые если и не спасли буренок, то, по крайней мере, спасли монахов от позора, были следующие:

отец Тимофей,

отец Ферапонт,

отец Александр,

отец Маркелл,

отец Мануил.

Возглавлять героев должен был, естественно, отец Иов, но он почему-то задерживался.

– Начинаем, начинаем, – сказал отец наместник. – Нечего ждать опоздавших.

Затем, дождавшись, когда все, наконец, рассядутся после молитвы, он кратенько обрисовал сложившуюся ситуацию и так же кратенько изложил свое собственное мнение, которое заключалось в том, что коров надо продать, а на вырученные деньги покупать в селихновском магазине столько сметаны, сколько понадобится для удовлетворения монашеских потребностей в молочных продуктах, что было и разумно, и аккуратно.

Кроме соображений хозяйственных припомнил коровам отец наместник и то, что они прибыли не откуда-нибудь, а из самой лютеранской Финляндии, где даже коровы исповедуют треклятую лютеранскую ересь.

– Вот так они и начинают войну против православия, – сказал отец наместник, показывая почему-то пальцем за окно, за которым виден был неуютный хозяйственный двор. – Сначала вон коровок протестантских пришлют, а там, глядишь, и школу протестантскую откроют… Может, конечно, кому-то это нравится, но только не мне.