Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба

Англичанин: Ну, то-то же. (Приветствовав Горацио поднятой кружкой, пьет).

Горацио (задумчиво): Я никогда там не был, но, странное дело, сколько я себя помню, меня всегда туда тянуло, как будто там мой дом. Не странно ли?.. Правда ли, говорят, что у вас иногда бывает такой туман, что не видно даже вытянутой руки?

Англичанин: Иногда даже кончика носа… Кстати, о тумане. Вон там сидит весьма подозрительная троица, которая время от времени очень выразительно смотрит в нашу сторону. Они не похожи ни на мастеровых, ни на матросов.

Горацио: Где?

Англичанин: Вон там, левее, рядом, за колонной… Осторожней.

Горацио (оглянувшись): Я их знаю. Во всяком случае – одного наверняка. Он служит при дворе, в охране.

Англичанин: Тогда вопрос – почему в такой день они здесь?

Горацио: Почему?.. Вы что-то очень подозрительны, сегодня.

Англичанин: Достаточно пожить здесь несколько дней, как начнешь подозревать даже собственную тень. Я вам скажу, тут даже воздух… (Не находит слов). Нет, ей-Богу, какой-то не такой.

Горацио: Чтобы им дышать, нужна привычка.

Англичанин (разливая вино): Скорее уж отвычка. (Подошедшему к столу пьяному). Что вам угодно, сударь?

Пьяный: Мне нравится твое лицо, старик. (Поднимая свой стакан). Выпьем, как датчанин с датчанином.

Англичанин: Я подданный британской короны, если вам угодно.

Пьяный: Британец? (Несколько разочарованно). А лицом прямо вылитый датчанин. (Горацио). Чудеса!

Англичанин: Надеюсь, я вас этим не огорчил?

Пьяный: Сказать по правде, мы, датчане, ничего не имеем против вас, британцев. Но все-таки никто не станет спорить, – датчане лучше.

Англичанин: Чем же?

Пьяный: Да, помилуйте, сударь, уж тем одним, что они датчане!

Англичанин: С этим, действительно, не поспоришь.

Пьяный: Так выпьем?

Англичанин: Обязательно.

Пьяный: За Данию!.. (Кричит в сторону зала, поднимая стакан). За Данию!..

Собравшиеся отвечают ему криками: «За Данию!..» «За Данию и короля!..» Все пьют.

(Поставив стакан на стол): Мы великая нация, сударь. И даже еще больше. Да, что там… Достаточно сказать, что мы ведем свое происхождение прямиком от самих этрусков, если вы еще этого не знаете.

Англичанин: Очень может быть, сударь. Один мой знакомый вел свое происхождение прямиком от Юлия Цезаря, но при этом оставался весьма порядочной скотиной… А чем они прославились, эти, как вы изволили выразиться, этруски?

Пьяный: Вы меня обижаете, черт возьми. Своею древностью!

Англичанин: Я хотел спросить, чем они прославились при жизни?

Пьяный: Сказать по правде, то есть, положа руку на сердце и со всей прямотой, этого я не знаю. Мы люди не ученые, сударь. Но думаю, что в первую очередь тем, что они этруски. Разве этого мало?

Англичанин: Вот теперь вы меня убедили.

Пьяный: Так выпьем?

Англичанин: Обязательно.

Пьяный: За этрусков!.. (Горацио). Почему бы вам тоже не взять в руки свой стакан и не выпить вместе с нами?

Горацио: Мне кажется, пить за столь прославленный предмет из такого маленького стакана, значило бы проявить к нему неуваженье.

Пьяный: Ага. (Подумав). Он прав. (Рассматривая свой стакан). Посуда и вправду маловата. (Подумав). А что, господа британцы, если за этот предмет выпить много маленьких стаканов?.. (С довольным смехом). Вот видите! Мы, этруски, найдем выход из любого положенья!

Англичанин: Будь по-вашему.

Пьяный (кричит, подняв бокал): За этрусков!..

Влетевшая из соседнего зала цепь танцующих, увлекает Пьяного за собой. Короткая пауза, в продолжение которой танцующие, сделав круг, со смехом и криками, исчезают.

Англичанин: Святой Христофор!.. Где бы я ни плавал, везде одно и то же. Кого ни возьми, – итальянцев, шведов, московитов, галлов, немцев или испанцев, – все, как один твердят, надувшись, о преимуществе своей крови, так словно их национальность – это что-то вроде хорошей породы, как у лошадей. Да, и мы, британцы, признаться, ничуть не лучше.

Горацио: Вы обижаете лошадей, капитан. У них, по крайней мере, нет привычки резать себе подобных, только за то, что они другой породы.

Англичанин: Нет, это, в самом деле, любопытно. Как будто все изо всех сил стремятся не отстать от иудеев. Но у тех есть хоть крепкий козырь. Их выбрал Бог, как сказано в Писанье. А этих кто?.. Ну, в самом деле, что за помешательство?

Горацио: Обыкновенное. Замешанное на страхе и на лени… Когда у человека не остается ничего, кроме бездны под ногами и пустого неба над головой, и когда ему не на что опереться внутри себя, потому что он находит в своем сердце ту же пустоту, что и снаружи, то он жаждет в страхе уцепиться хотя бы за что-нибудь, чтоб удержаться и не упасть. За что же, как не за то, что всегда под рукой?

Англичанин: Ага. За кровь.

Горацио: Как зверь бежит в свою нору, заслышав лай собак, так и человек скрывает свое ничтожество, прикрываясь своим происхождением. Чему здесь удивляться? Он не понимает ни себя, ни того, что с ним происходит и что его окружает. Кто он? Зачем он здесь? Откуда? Почему? Его ничтожность – безмерна, бессилие – ужасающе, надежды – смутны. Но вот он говорит – «я – испанец», или «я – галл», и все меняется. Теперь он знает, что ему ответить на вопрос: кто ты такой? Теперь ему не надо опасаться ответственности и принимать решения на свой страх и риск. Среди себе подобных он чувствует себя на месте, словно вырвавшаяся из сетей рыба. Знаете, в чем прелесть рыбьей жизни? В простоте и ясности происходящего. Плыви себе, куда плывут другие, – без мысли, без сомненья, без труда. И вот, расправив плавники, он мало-помалу начинает бредить о своем величии, распевает гимны, смотрит свысока на соседей, похваляется военной мощью, вспоминает о том, что его предки разрушили Трою или основали Париж, и при этом исполняется таким чувством собственного достоинства, что, наконец, серьезно начинает думать, что Бог создал его народ для того, чтобы он был примером для всех остальных… Но кто он сам? По-прежнему – никто. Пустое место. Создание страха и безмыслия по имени «Испанец», «Шваб», «Фламандец»…

Англичанин (грозит Горацио пальцем): Злой язык!

Горацио: Нет, в самом деле. Что может быть проще, чем быть испанцем? В конце концов, на это способен любой испанец. Быть человеком – много труднее. Испанцев – море. А человек – всегда один, – вот этот.

Англичанин: Я понял вашу мысль, сударь. Но вот какой вопрос. Испанца создал страх, но кто же тогда создал человека?

Горацио: Боюсь показаться вам весьма пресным, сэр. Бесстрашие.

Англичанин (поднимаясь): Не обижайтесь, друг мой, но если вас когда-нибудь повесят, то будет за что… Мне надо торопиться в гавань. Вы со мной?

Горацио: С вашего позволения, я еще останусь. Мне кажется, у меня здесь есть еще одно небольшое дело.

Англичанин: Будьте осторожны. (Выходя из-за стола). А если что не так, то не стесняйтесь доверить свою судьбу своим ногам. Мне бы не хотелось лишиться такого прекрасного собеседника… (Негромко). Те трое так и едят нас глазами… До встречи. (Уходит).