Капитан (растерян): Я на посту, ваше сиятельство.
Трувориус (подбросив монету, многозначительно): Золотой.
Капитан: К тому же, ваше сиятельство, у меня при себе только фартинг.
Трувориус: Так не тяните время, ставьте его поскорее.
Капитан кладет фартинг на пол. Прищурившись, Трувориус швыряет золотой.
Ага… Я выиграл. Сделайте одолжение, подайте мне мой выигрыш.
Капитан поднимает с пола фартинг и золотой, протягивает их Трувориусу.
(Забирая деньги). И не забудьте передать вашему начальству, что я назначил вам сутки на гауптвахте, за то, что во время дежурства вы играете в азартные игры… Это недопустимо, друг мой. Если не противиться искушениям, то дьявол в два счета оседлает нас и погонит прямиком в пекло. (Идет к дверям, обернувшись). Нет. Трое суток. Трое. (Уходит, оставив капитана в глубокой задумчивости).
Действие третье
9.
Декорации четвертой картины – комната Горацио.
На стульях, постели и подоконнике сидят четверо или пятеро актеров; ближе всех к авансцене – Первый актер. Все они смотрят на Горацио, который сидит в кресле возле двери.
Долгая пауза.
Горацио: Ваша пауза что-то уж больно затянулась.
Первый актер: На то мы и актеры, ваша милость, чтобы соблюдать паузу, потому что если ее не соблюдать, то весь эффект пойдет псу под хвост. Вы нам рассказали нечто немыслимое, а значит, и пауза должна соответствовать рассказанному. (Театрально, схватившись руками за голову).
О, боги! Боги…
Боль терзает плоть.
Трепещет сердце, отступил Господь.
Блуждает взор, повержен долу слух.
В борьбе с собой изнемогает дух.
Горацио: Это неплохо.
Первый актер: Не правда ли? И все потому, что вовремя была соблюдена пауза. (Поднявшись со своего места, декламирует).
Сомнений горечь разрывает грудь.
В глазах темно. Куда направить путь?
Ночь на земле и ночь в душе моей,
Которая из них, скажи, темней?
Горацио: Мне кажется, достаточно.
Первый актер (садясь): Как пожелаете, милорд.
Горацио: Теперь скажите мне, наконец, что вы об этом думаете?
Первый актер: Мы?.. (Обернувшись к сидящим актерам). Ничего особенного. Такое случается и, надо сказать, довольно часто.
Горацио: Вот новость! То вы полчаса молчите, выпучив глаза от изумления, а теперь говорите так спокойно, как будто вам приходится видеть призраки каждую неделю.
Первый актер: Хоть вы, может быть, и не поверите, но иной раз гораздо чаще. Все зависит от пьесы, которую мы играем.
Горацио: А как же тогда ваша хваленая пауза?
Первый актер: Согласитесь, что она была очень и очень к месту.
Горацио: Теперь я, кажется, понял. У вас болезнь, свойственная всем профессионалам. Врач смотрит на всех людей, как на своих пациентов, а для портного мир – это только большая гардеробная… Ставлю фартинг, что вы сейчас приметесь уверять меня, что между театром и жизнью нет никакой разницы.
Первый актер: Во всяком случае, она не больше той, которая существует между жизнью и смертью, милорд. То есть, как вы справедливо заметили – никакой. (Декламирует).
Смерть пляшет на подмостках бытия,
А жизнь танцует на могильных плитах.
Одна и та же мягкая земля
Хранит живых и стережет убитых.
Смерть разыгрывает свою пьесу перед живыми, милорд, а живые – перед смертью, – так какая же разница?
Горацио: У этой новости есть только один недостаток: она вчерашняя.
Первый актер: Была бы она завтрашняя, я бы отдал вам ее подороже.
Горацио: Черт возьми! Кроме того, она еще и не к месту. Мы говорили о другом.
Первый актер: Разве?.. (Посмотрев на актеров). Вы что-то путаете, милорд, – о том же самом. В конце концов, это всего лишь слова и ничего больше. Расставьте их так и получите одно, переставьте – и вместо ангела вылезет черт или даже что-нибудь похуже.
Горацио: А что-нибудь еще кроме слов?
Первый актер: То, что между ними, милорд.
Горацио: Иначе говоря, молчанье.
Первый актер: Да, еще какое, черт возьми! С рыданьями, воплями, проклятьями, с кровавыми слезами, раскаяньем, обидой, ненавистью, желчью… Клянусь подмостками, вы судите, как заправский актер.
Горацио: Вы мне льстите, сударь.