Заговор жрецов

Алексеев кивнул головой.

– Все ясно… Дела складываются таким образом, – начал он. – Из подходящих в Харбин подкреплений значительная часть направляется в Приморскую область. У меня есть все основания полагать, что против Владивостока японцы все же направят значительные силы…

– А если нет, Евгений Иванович, – не то возразил, не то спросил Абазов. – Подумайте сами. Они уже добились выполнения своих целей. Корея была главным камнем преткновения в отношениях между нами. Сегодня Корея в их руках. Они овладели Ляодунским полуостровом вместе с Порт-Артуром. Да!.. А то забуду. 26 апреля, то бишь два дня тому назад, в бухте Вен-Фанг эскадра Небогатова присоединилась к эскадре адмирала Рождественского и они взяли курс на Владивосток. Теперь я хочу задать вопрос: что в такой ситуации важнее для Японии: закрепить за собой уже достигнутые успехи или продолжить войну не зная, чем она закончится?

Алексеев немного подумал.

– Трудно сказать, Александр Михайлович… Я бы на их месте остановился, – сказал он. – Выиграть затяжную войну Японии будет трудно. Если верить западным газетам, токийское правительство уже израсходовало на войну не один миллиард долларов и задолжало странам Европы и Америке огромные суммы.

– Вот-вот-вот!.. – воскликнул Абазов. – А если еще добавить ко всему сказанному, что они в качестве победного приза потребуют от нас Сахалин, Командорские острова и Камчатку!.. Какой им смысл продолжать войну?

Алексеев даже растерялся от услышанного. Ему показалось, что Абазов приехал не ради того, чтобы определить истинное положение дел, а проговорить, на всякий случай, условия капитуляции перед Японией.

– Александр Михайлович, это ваше предложение или… – начал, было, он, однако Абазов энергично замахал руками.

– Только мое умозаключение и не более, – ответил он.

– Но это высокая цена миру… – возразил Алексеев.

– За поражение платят дорого, Евгений Иванович… Поэтому я склонен думать, что войсковые резервы, если таковые у них еще есть, японцы будут направлять в Маньчжурию, а не к Владивостоку. Я буду в Харбине еще два дня. Прикажи, пожалуйста, подготовить на имя его императорского величества донесение, в котором должны быть изложены ваши соображения по всем делам наместничества… С учетом того, о чем мы сейчас говорили, – добавил Абазов.

Когда Абазов уехал, Алексеев вдруг понял, что донесение государю – это формальность чистой воды. Судьба этой войны уже решена, и теперь подбирается только вариант для публичной порки России на глазах у всего мира.

И снова невольно мысли Алексеева перенесли его к событиям, которые происходили в последние полгода при дворе. Он был немало удивлен, узнав от императрицы Александры Федоровны о том, что у государя на столе лежит проект закона об отчуждении части помещичьих и государственных земель для распределения выкупа среди крестьян. Его удивление возросло вдвое, когда императрица сказала, что автором проекта этого закона был Главный управляющий земледелием и землеустройством Кутлер, а соавторами – директор департамента имущества Риттих и профессор Кауфман.

Этот, как окрестил его Алексеев, немецко-кутлеровский проект закона предполагал изъять у помещиков и государства до двадцати пяти миллионов десятин пахотных земель. И было естественно, что на проекте закона Николай II наложил резолюцию: «Кутлера с должности сместить. Частная собственность должна оставаться неприкосновенной».

Алексеев догадался: авторы проекта закона были уверены, что император его не подпишет. Значит, расчет их оправдался. Отклонение проекта закона должно было вызвать гнев среди крестьянства и дать пищу для демократической печати еще раз обвинить императора в его косности. А в качестве жертвы преподнесли Кутлера. «Выходит, игра стоила свеч…» – подумал Алексеев. И вдруг другая, куда более страшная, мысль обожгла мозг. – «…А не является ли все это: и война с Японией, и смута, раздуваемая в России, звеньями одной цепи?»

…На следующий день контр-адмирал Абазов снова приехал к Алексееву. На этот раз разговор был ни о чем. Сначала Абазов посетовал на то, что в России уже целые губернии голодают из-за прошлогоднего недорода хлеба, страсти в деревне накаляются и как бы не вспыхнул бунт – весна в России всегда была голодной, а тут еще и такой неурожай…

На вопрос Алексеева, как относится к этому государь, Абазов ответил:

– Не верит, что в России может быть голод. Говорит, «для этого надо очень постараться, что бы Россию оставить без хлеба».

– А он прав, – поддержал мнение императора Алексеев. – Россия сама может прокормить хлебом и себя, и кого угодно. Неурожай от людей не зависит. Это божья воля. А вот голода можно избежать, если этого захотеть. Очевидно, наше сельское дворянство не очень волнует, как живет крестьянин.

Последние слова Алексеев произнес с некоторой иронией, что осталось не незамеченным контр-адмиралом Абазовым.

– А вы их не любите? – подметил он.

– Сельское дворянство? – переспросил Алексеев. – А за что их любить? Испокон веков они доводили крестьян до бунтов. Вы полагаете, реформа 1861 года дала крестьянам свободу? Нет, Александр Михайлович. Наше уважаемое сельское дворянство сделало все, чтобы крестьянин не получил плодородную землю. Им отдали в основном пустыри, а пахотную милостиво разрешили взять в аренду на условиях опять-таки кого? Сельского дворянства!.. Отчего же крестьянам не бунтовать? Если в прошлом году сгорела тысяча помещичьих усадеб, в этом году сгорит две. Вспомните мои слова, – сказал Алексеев и безнадежно махнул рукой. Потом, словно спохватившись, добавил: – Не о том мы завели разговор… Нам бы уже надо подумать и о себе…

Абазов внимательно посмотрел на Алексеева, не пытаясь скрыть своего удивления.

– Вы это серьезно, Евгений Иванович?.. Хуже были времена. Враг под престольной стоял, однако выжила Россия…

– Да она и на это раз выживет, – мрачно ответил Алексеев. – Только без нас…

– Нет! – возразил Абазов. – Без нас она не выживет. Храм славится своими жрецами. А мы с вами и есть жрецы…

Глава VII

1

– …Ну что, голубчики, добились своего? – спросил Николай II после того, как великий князь Михаил Александрович уселся за обеденный стол. И продолжил, уже обращаясь к императрице. – Можешь себе представить, вчера на сельскохозяйственном комитете под председательством горохового шута Сельского хозяйства осудили мой манифест, который вот эти родственнички, – и он кивнул в сторону Михаила Александровича, – заставили меня подписать чуть ли не силой!.. Так вот, чтобы они больше не умничали, я распорядился закрыть сельскохозяйственный комитет. Пусть знают, когда надо тявкнуть, а когда лизнуть! И наш премьер Витте был. Сидел, словно в рот воды набрал! – в сердцах добавил Николай II.

Великий князь Михаил Александрович в ответ пожал плечами.

– Комитет ты можешь закрыть. А в отношении Витте ты не прав. Покойный Александр III, царство ему небесное, любил его и доверял во всем…

– У покойного прародителя были свои взгляды на деятельность Сергея Юльевича. Да и время другое было! А я уже начинаю побаиваться своего премьера. Он становится чуть ли не злым гением моего царствования! – неожиданно признался Николай II.

Молчавшая до этого времени императрица Александра Федоровна мягко упрекнула обоих.

– Вы, как только соберетесь вместе, ни о чем, кроме политики, не говорите. – И добавила: – В Мариинском театре «Щелкунчика» ставили. Говорят, одна актриса…

Николай II умоляюще глянул на императрицу, и она умолкла. Однако скрыть своей обиды не смогла.

– … Ну хорошо, – проговорила она. – Тогда я оставлю вас. Ко мне должна приехать княгиня Оболенская. С ней куда интереснее, чем с вами.

И вышла из-за стола.

– Обижаете супругу, ваше величество, – усмехнулся великий князь Михаил Александрович. – Как здоровье наследника Алексея?

– Все хорошо, – ответил Николай II. – Было что-то вроде воспаления легких, однако уже, слава богу, прошло… Так вот, на этом заседании прохвост Сольский, – продолжил Николай II, – меня обвинил не прямо конечно, а косвенно в либерализме! Что я теперь должен делать? Одни обвиняют меня в либерализме! Другие требуют от меня жесткости и сохранения устоев монархии! Третьи ратуют за Государственную Думу! Им, видите ли, теперь понадобилась Дума!..

Великий князь неторопливо допил вино из фужера, поставил его на стол перед собой и только после этого сказал:

– И то плохо, и другое не лучше… Однако манифест на какое-то время, я полагаю, сбил накал страстей. Газеты пишут, что сегодня по всей России, в Варшаве, Ревеле и Риге бастуют около миллиона рабочих. А представляешь, что было бы?..

– Газеты врут, милостивый сударь! – возмущенно прервал князя Николай II. – А что было бы, я представляю… Ничего не было бы! В январе ввели же в столицу 500 рот и 250 эскадронов кавалерии!..

Великий князь Михаил Александрович пристально посмотрел на Николая.

– И ты бы приказал их пустить в дело? – спросил он.

– Не колеблясь! На то я и монарх! Меня обязаны или уважать, или бояться. Если понадобится, я прикажу стрелять и здесь, и в Варшаве, и в Риге, и везде, где понадобится!

Великий князь откинулся на спинку стула и, вдруг, усмехнулся.

– Что смешного я сказал? – сердито спросил Николай II. – Или, может, я уже выгляжу клоуном?

Михаил Александрович согнал улыбку с лица и, посерьезнев, произнес.

– Нет, ты не клоун. И ничего смешного от тебя я не услышал. А усмехнулся я потому, что представил нас с тобой людьми, которые ходят по натянутому канату, как в цирке. Они знают, что когда-нибудь все равно упадут, но ходят, потому что не знают, когда это случится…

– Это тоже не смешно, – уже спокойно заметил Николай II. – Все мы когда-нибудь сорвемся вниз. Но не хотелось, чтобы это произошло именно сейчас… На днях мне принесли лондонскую «Таймс». Знаешь, что она пишет? «Битвы на Востоке отзовутся далеко на огромном пространстве, и расы непрощающего Востока будут вспоминать их в своих легендах». Вот так, милостивый сударь!.. Мы в глазах Европы самодержцы и деспоты, а они – восточные сказочные герои!..