Жизнь как фотоплёнка. Рассказки

Самыми проблемными «клиентами» всегда являлись друзья и хорошие знакомые.

Наш приятель с Варшавки «Никки Фингерс», он же Коля «Эмерсон», всегда настаивал, чтобы его очередные брезентовые «джинсы» содержали все «последние навороты»: и пояс «ласточкин хвост», и «плетёнку» в задних карманах, и четыре шва на каждой штанине. Объяснить ему, что ни одна фирма так не шьёт, не представлялось возможным.

Друг Шуры «Помидора», обаятельный мачо Серёга Аккерман привёл шиться одну из своих многочисленных пассий. Готовое изделие при сдаче через две недели (очень много заказов), почему-то не сходилось в поясе, хотя было выполнено точно по размерам заказчицы, и пришлось немного расставить, благо небольшой запас имелся. Когда ещё через две недели позвонил Серёга и пожаловался на вновь возникшую проблему «узости в талии», я поинтересовался, не находится ли его подруга в «интересном» положении. Для Аккермана это прозвучало громом с ясного неба, он и не предполагал такого развития событий. Как далее развивались их взаимоотношения, я не в курсе, но больше клиентка рекламаций не выставляла.

Первой джинсовой «ласточкой» явился отрез, привезённый мамой из командировки в Болгарию. В магазинах Софии уже свободно продавалась настоящая «трущаяся» джинсовая ткань итальянского производства. Куска индиговой рогожки хватило на джинсы мне, моей жене Галке, «Малышу» и на джинсовую юбку его супруге. Мой младший брат получал школьный аттестат и праздновал выпускной в специально сшитых к этому событию дизайнерских джинсах-брюках.

«Малыш» немедленно вытребовал в своём ателье турпоездку к «бра?тушкам», где на все обмененные деньги закупился «джинсухой». В результате заезда были облагодетельствованы настоящими джинсами все самые близкие друзья и родственники. Из оставшихся неформатных остатков «Малыш» сконстролил мне джинсовый полушубок. Две цигейковые подкладки мальчуковых китайских пехорок мы пустили на меховую основу, которую знатный дизайнер покрыл джинсовой рогожкой. Воротник оригинального изделия напоминал боярский, виданный на картинах кисти российских классиков: в поднятом положении он закрывал не только уши, но и всю голову вместе с шапкой.

Крайне редко, но случались досадные проколы. Обмеряя разгорячённое любовью девичье тело, я впопыхах иногда допускал промашку. Как следствие, изделие не садилось на клиентку, и исправить дефект не представлялось возможным. Тогда вызывался друг Миша «Леннон», обладающий потрясающими коммерческими талантами, то, что сейчас называется «продажник от бога». Миша отправлялся в самый конец Варшавки, за окружную, где размещался кемпинг «Южный» – традиционное пристанище водителей-дальнобойщиков из Юго-Западных регионов Союза. Они привозили в столицу на продажу щедрые дары Юга и ожидали попутного груза в обратный рейс. Шофёры и экспедиторы, не скупясь, сметали любой дефицит, а джинсы – в первую очередь. Отсутствие экспертов-специалистов облегчало Мишину задачу, и «самострок» шёл за милую душу, и «Леннон» снимал свой карбач. Ещё задолго до того, как появились настоящие чёрные джинсы, кавказские джигиты, любители всего чёрного, перекрашивали стандартные джинсы индиго в «радикальный».

К концу 70-х в магазинах изредка стали появляться финские джинсы «James», а однажды выбросили бразильский «Levi’s», расхватанный за секунды со смертоубийством.

На Олимпиаду-80 всех волонтёров приодели в итальянские джинсовые костюмы «Jesus», мгновенно заполонившие чёрный рынок.

И только в начале 80-х окружающий мир ярко раскрасился цветом «индиго». Меня познакомили с замечательной молодой женщиной Верой, покойный папа которой являлся первым начальником отдела кадров «СовТрансАвто». Дома у Веры на стене висел огромный поясной портрет отца в парадном мундире с иконостасом орденов, при виде которого сразу становилось ясно, что человек это был непростой. Этот факт подтверждался тем, что многочисленные водители-дальнобойщики, «ходившие в загранку», везли семье давно усопшего всё, чего их душа пожелает, по вполне умеренным расценкам. Именно так у нас с «Малышом» появился регулярно подвозимый настоящий джинсовый материал, доставляемый откуда-то из Европы. Наступил «аутентичный» джинсовый период.

Но! Настоящей «джинсухе» необходимы соответствующие «родные» нашивки и другая оригинальная фурнитура.

Мой друг, летавший стюардом Аэрофлота по всему миру, первым притаранил откуда-то из Азии рулон флажков «Lee» и упаковку заклёпывающихся пуговиц того же бренда. Кроме этого, стараясь помочь, он же выпарывал и отрывал с каждой вещицы, встречавшейся в отелях и иных заведениях, «лейблы», несущие надпись «100% Cotton», для вшивания во внутренние швы.

Но настоящий праздник наступил, когда мой трудившийся в Мавзолейной лаборатории свояк в очередной раз поехал в загранкомандировку проводить профилактику мумии «Дядюшки Хо». Из Вьетнама он навёз товарное количество полных комплектов фурнитуры, включая заветные рулончики тканых «лейблов», для джинсов «Wrangler», «Levi’s» 501 модели и ещё неизвестных нам брендов «Texwood», «Lee Spencer» и «Super J’T».

Ни разу не видев настоящего изделия «Texwood», мы шили джинсы этой торговой марки, пока не закончилась фурнитура. Только в 2000 году, первый раз посетив Таиланд, в самом крупном торговом комплексе Бангкока «Isetan», я впервые увидел целый отдел бренда «Texwood», к тому времени отнесённого мною к категории мифических.

Практически одновременно с Вьетнамским «сюрпризом», в полном соответствии с поговоркой «Деньги к деньгам», младший брат стюарда, служивший в то время проводником международных вагонов, начал завозить из Польши и ГДР полные комплекты фурнитуры для особо востребованных джинсов «Montana» и «Super Perry’s».

Более популярных джинсов, чем «Montana», я не помню. В Союзе на них разразился бум, и востребованность зашкаливала. В подтверждение приведу популярный анекдот того времени. «Трудновоспитуемого подростка по окончании ПТУ определяют на завод. В первый день, встретивший его на проходной мастер, провожая его на рабочее место, показывает родное предприятие: «Это машиностроительный корпус, где Ты будешь работать!». В ответ раздаётся: «П….ц!». «Это наш металлический цех!» «П….ц!» «Это Твой токарный станок!» «П….ц!» Наставник не выдерживает и раздражённо спрашивает: «А Ты ещё какие-нибудь слова знаешь?» «Знаю – Монтана!» Озадаченный мастер спрашивает: «А это что такое?» «Это – просто П….ц!».

Обилие фурнитуры в корне изменило расстановку приоритетов. Если раньше узким местом «фирменного» стиля являлись комплекты фурнитуры, то теперь всё снова упёрлось в наличие рогожки.

Мой младший брат Борис пошёл по моим и «Малыша» стопам. Шитьё далось ему также легко, как и всё остальное в жизни. Вместе с Мишкой «Дедом» они закупили какое-то фантастическое количество специфической ткани, называемой в ценнике «Тик под перо» по рубль двадцать за метр. Достоинствами этой «рогожки» являлись ярко-выраженный рубчик и грязно-белый цвет, поддающийся окраске в любые тона. Далее, окрасив в химчистке ткань во всевозможные яркие цвета, они нашили десятки дамских джинсов «Levi’s», востребованной модели «бананы», не соответствующей ни одному фирменному каталогу, но со всеми присущими бренду наворотами и лейблами. Наш друг Игорь «Бамбина» в одиночку реализовал их за одни выходные в Парке Горького «по дешёвке» – 120 рублей за пару. Охочие покупательницы рвали «фирму» из рук!

С организаторами подпольных производств, так называемыми «цеховиками», но небольшого размаха, жизнь сводила меня трижды.

Первого подвела к «Малышу» его люберецкая родня. Николай, так звали оптового заказчика, раз в неделю привозил Косте 12 метров импортной ткани («джинсухи» или вельвета) и объявлял перечень размеров. А через семь дней мы вдвоём с Костей сдавали ему десять пар джинсов «Levi’s» или «Montana», в зависимости от имеющихся на тот момент комплектов фурнитуры, и получали свой гонорар. «Малыш», будучи творческой личностью, не смог в режиме конвейера работать одинаковую продукцию, очень его утомляющую, и продлилось сотрудничество недолго – всего месяца три.

Мой институтский приятель «Фёдор» познакомил меня со своим бывшим одногруппником Давидом и его братом Семеном. Братья происходили из клана ювелиров, и всей мешпухой собирались на ПМЖ в Америку, а пока зарабатывали стартовый капитал для открытия собственного бизнеса драгизделий на новой родине. Теперь уже Сёма, коренастый мальчуган суровой мужской красоты и шрамом через всю щёку, подвозил на видавшей виды «Двойке» два рулона материи и фурнитуру. Тканью могла быть непилящаяся «джинсуха» или толстая чёрная плащёвка, а «бренд» абсолютно неизвестным – началась эра «варёнки». У братьев была прихвачена химчистка, и имелось своё место на Рижском рынке. Я договорился сразу с пятью друзьями-портняжками, и за неделю мы выдавали двадцать пар штанов пяти самых ходовых размеров, причём для большего удобства каждый отшивал только один размер. «Афанасий», «Бычман», «Дед», «Джефф» и, эпизодически, «Малыш» полтора года без особых проблем тянули эту лямку. Но всё хорошее имеет обыкновение кончаться, и в начале 90-х братья сдёрнули за бугор.

Перед исчезновением Давид прислал следующего «цеховика» Володю, человека с больши?м размахом. Он с порога предложил мне и моим друзьям поменять специализацию: перейти с «джинсухи» на трикотаж. А также уволиться с постоянной работы и трудиться только на него. Всем моим подельникам он пообещал купить новое высокопроизводительное оборудование для трикотажа, но озвучил высокую планку и жёсткие требования по готовой продукции. Посовещавшись, «советская малина врагу сказала нет!».

Больше «цеховики» мне не встречались.

После Олимпиады-80 в «Берёзке» появились в продаже отечественные джинсы «Новинка», сшитые по образу и подобию «Lee», но с небольшим отличием, из хорошего импортного «денима» со всеми необходимыми атрибутами настоящих джинсов. На маленьком флажке, вшитом в правый задний карман (как у «Levi’s») чётко читалось «иностранное» слово «Novinka». Ушлые коммерсанты из моих знакомых, покупая эти джинсы за 30 сертификатов (на чёрном рынке сертификат ВТБ стоил два рубля), продавали их оптом ровно вдвое дороже за 120 рублей, всего лишь аккуратно срезав с «лейбла» две крайние буквы. По их отзывам на огромной толкучке в Малоярославце, куда приезжали на закупки оптовики с Юга России и Украины, джинсы «ovink» являлись самыми востребованными.

Наконец, в середине 80-х случился прорыв одновременно на двух направлениях: в магазинах «Ткани» эпизодически стала продаваться импортная джинсовая ткань, и наша швейная промышленность из этой же ткани, преимущественно греческой, начала отшивать джинсы, куртки и юбки под названием «Тверь».

В силу любви отечественного потребителя к заграничному дефициту я, как и большинство друзей-портняжек в тот период, был вынужден заниматься вшиванием фирменных «лейблов» в отечественные джинсовые изделия, а также заменой пуговиц на «родные».

На моей памяти в продажу поступал «деним» производства Греции, Испании и Японии. Японская рогожка стояла колом, при регулярной носке ломалась на сгибах и обладала исключительно стойким красителем. Продукция греческих ткачей отличалась очень красивым цветом, не очень плотным переплетением нитей и хорошо шилась даже на «легкошвейках», но быстро линяла. Испанский «деним» по своим качествам находился посередине между двумя упомянутыми, и, именно из него (долго припасаемого куска) я сшил себе последний «самострок» в 1995 году.

Уже на излёте 20-го столетия я всё ещё периодически застывал в общественном транспорте, встречая на людях джинсы моего собственного производства. У меня не существовало фирменного значка, но по мелким, одному мне известным, деталям, я сразу узнавал своё «детище».

Сейчас, когда уж очень начинают «чесаться руки», я сажусь за машинку и «починяю» старые джинсы или перешиваю отжившую рубашку в «дизайнерскую».

Первая практика

Летом после окончания второго курса нам предстояло пройти первую производственную практику. Названия четырёх выбранных заводов объявили сразу после летней сессии второго курса. Студенты сами могли выбрать ближайший «ящик» на предстоящие три недели, исходя из территориального принципа. Моей радости не было предела, когда выяснилось, что одно из означенных предприятий вплотную примыкает к моему дому. Своим названием наша улица как раз была обязана этому «Велозаводу», который, как и каждое закрытое предприятие, обязательно выпускал ещё и товары народного потребления. В данном случае – детские велосипеды.

Ещё одной приятной новостью оказался отъезд отца в командировку на Урал, пересекающийся по датам с отпуском мамы. Маме выдали путёвку в приморский пансионат, и она, захватив младшего брата, отбывала в Крым, так что на две недели практики я становился счастливым обладателем свободного «флэта».

Уточнив у отца дату его возвращения, я оповестил всех друзей и знакомых о намечающемся «празднике жизни».

Практика началась без каких-либо неожиданностей; нас распределили в электромонтажный цех, где практиканты целыми днями вкручивали металлические сердечники в катушки индуктивности. Мигом перезнакомившись с молоденькими радио-монтажницами, мы особо не скучали, так что рабочее время пролетало незаметно, тем более, что, к моей радости, смена длилась с 7:45 утра до 15:15.

Уже на второй день я подружился с двумя симпатичными девушками: секретаршей начальника цеха, восемнадцатилетней Наташей, которую студенты сразу ласково прозвали «Утёнком» за миленький вздёрнутый носик, и двадцатишестилетней Мариной, носившей в цехе прозвище «Мальвина». Но, на мой взгляд она больше напоминала Янину Жеймо в роли Золушки в одноимённом чёрно-белом советском фильме.

Наташа, не поступив в ВУЗ, устроилась по знакомству на секретарскую должность и планировала получать высшее образование, «не отходя от кассы», в расположенном на родном предприятии филиале ВЗМИ. Девушка проживала со строгими родителями на Каширке, поэтому могла забегать в гости только сразу после работы, и то ненадолго.

Марина, успешно окончив институт, трудилась в цехе экономистом и после раннего брака и скоротечного развода «холостяковала» в коммуналке на одной из Кожуховских улиц. Она с удовольствием посещала нашу весёлую квартирку, периодически принимая на себя роль хозяйки, и с охотой оставалась на ночь.

Ежедневно к четырём часам дня на квартирку начинали подтягиваться наиболее незанятые друзья и подруги.

Кроме самых близких территориально (Кости «Малыша», Андрюшки «Крекса», Вовки «Афанасия» и других) и по духу (двух Мишек – «Нильсона» и «Хиппи», Борьки «Ра» и Вовки «Во») на «флэту» гуляли «родная душа» некровная сестра Маша со своим другом Славкой Берж-нским и многочисленные подружки всех вышеупомянутых молодцов. Трое моих одногруппников и коллег по практике периодически отъезжали домой, но основную часть времени также проводили под гостеприимной крышей.

Отдельные «картинки с выставки» и сейчас видятся особенно ярко.

Андрюшка «Крекс», которому предстояла пересдача очень неприятного экзамена по Сопромату, приходил каждый день около пяти часов дня, предварительно отоспавшись дома, «чтобы вместе с Костей заняться подготовкой к пересдаче», как он объяснял перед уходом маме. Андрей занимал стул за кухонным столом и, водрузив перед собой учебник, честно начинал «повторение пройденного» вслух: «Двухтавровая балка на четырёх опорах…». В голос «Крекс» был вынужден учить потому, что, сидящий напротив на своём постоянном месте у окна Борька «Ра», вернувшийся с дневной вахты постановщика декораций в недавно открывшемся ДК ГПЗ (впоследствии известного всей России как «Норд-Ост»), сразу начинал мучить гитару с целью повышения класса собственной игры. Едва заслышав Андрюшкины «заклинания», «Ра» немедленно прерывал музыкальные упражнения и чуть не силой заставлял упёртого студента выпить с ним рюмочку, после чего Андрейка приступал уже сызнова: «Двухтавровая балка на четырёх опорах…». Забегавшая на кухню «пеструшка-невозможница» Ленка «Дура», ещё одна постоянная участница «праздника», упорно зазывала «Крекса» в партнёры для танцев, устав от сексуальных притязаний Вовки «Афанасия». Залетевший за ней «Афанасий» увлекал её вновь в дебри квартиры, предварительно заставив уже слабо сопротивляющегося «двоечника» осушить с ним бокальчик. Тем не менее, упорная тяга к знаниям не переставала терзать Андрея: «Двухтавровая балка на четырёх опорах…».

Как правило, к шести вечера заявлялся со своей практики «в полях» студент Тимирязевки «Нильсон», кроме всего прочего, с целью помыться (у него на Соколе отключили горячую воду), и со словами «Ну что, Андрюшка! Всё грызёшь гранит! Давай по маленькой!», наливал себе и «Крексу» стаканы в край. Отказать Мишке не мог никто, и, начав было «Двухтавровая балка на четырёх опорах…», Андрюшка с возгласом «Гуд бай мама давай!!» утыкался носом в учебник и выбывал из соревнований.

Забредавший под вечер «Во», почти постоянно проживающий в квартире со своей «потенциальной» невестой Иришкой, аккуратно оттаскивал недвижимое тело Андрея в большую комнату на экспериментальный диван и, усаживаясь на освобождённый стул, затевал с «Ра» пространную полемику о современной рок-музыке, в которой оба оппонента считали себя крупными специалистами. Вышедший из душа после полуторачасового принятия водных процедур, «Нильсон», про которого моя мама, хорошо знакомая с привычками периодически проживающего у нас непримиримого идеологического борца с собственным отцом, говорила, что «если все произошли от обезьяны, то Миша – от утки», подливал масла в огонь. Налив всем круговую и объявив, что «С „Аквалангом“ всё равно сравнить нечего!», вызывал новый всплеск споров.

«Отдельным кабинетом» в квартире выступала шестиметровая лоджия: туда выставляли две крупногабаритные колонки от стереорадиолы «Ригонда», из которых по улице разносился тяжёлый рок. На выставленных стульях восседали отдыхающие с бокалами и заигрывали с проходящими внизу симпатичными дамами. Возвращающегося с работы соседа Женьку «Емелю» втянули на балкон за руки, квартира располагалась на высоком первом этаже «сталинского» дома.

Как-то в разгар гулянья я решил подсчитать количество находившихся в квартире гостей, но будучи не до конца трезв, на семнадцатом сбился.

В выходные с самого утра заявлялся Вовка «Бычман», студент-вечерник, который в будние дни работал почти круглосуточно. Вовка практически не пил, поэтому все квартиранты сразу переходили на «сухое с фруктами» – так «Афанасий» называл портвейн, подававшийся с Вовкиной фирменной яичницей с помидорами, которую тот жарил на всю компанию. Оригинальный рецепт включал ещё и лук, но для Борьки делали послабление: «Ра» не употреблял лук категорически, ни под каким видом.

Около семи на кухне воцарялся «Малыш», успевавший после техникума забежать в соседний подъезд к себе домой за продуктами. Он начинал готовить общий ужин. Чуть позже прибывала «Мальвина» и прямиком шла помогать Косте у плиты.

В первый же вечер «Малыш» приготовил мясо с макаронами на принесённой из дому огромной сковороде, сначала поджарив по привычке лук. Борька первым зацепил своей длиннющей рукой большую ложку ещё дымящийся еды из стоящей в центре круглого стола посудины и уже собирался съесть, когда углядел жареный лук. С воплем «Там же лук!», он немедленно метнул ложку обратно.

Несмотря на наступивший «праздник жизни», обычные будничные события никто не отменял и не игнорировал. Позвонивший в один из дней Мишка «Дед» оповестил, что в ЦУМе продаётся авизент приятного шоколадного цвета.

Московские «портняжки» с удовольствием использовали «авизент», ткань менее грубую, чем обычный брезент, для пошива «джинсов». Тем более этот уже был покрашен фабричным способом. Стандартный брезент цвета хаки далеко не все московские химчистки принимали в окраску, а те которые брали, не давали гарантии. У нас на Автозаводской единственное ателье службы быта, расположенное во дворах на улице Трофимова, принимало ткань в покраску только в грязно-коричневый и тёмно-бордовый цвета.

Собрав со всех желающих деньги и отпросившись у мастера цеха, я катнулся на Петровку. В ЦУМовском отделе тканей, располагавшемся в торце нынешнего Петровского Пассажа, тянулась длинная очередь за байкой. По разговорам, большинство покупателей брало с запасом на халаты. Ничего похожего на брезент ни на прилавке, ни на полках в зале я не увидел, но к очереди пристроился. Когда, наконец, подошёл мой черёд, я поинтересовался авизентом, и из подсобки вынесли три рулона коричневой ткани. Пока для меня отмеряли двенадцать с половиной метров (на десять пар), я давал импровизированную пресс-конференцию на тему «для чего нужен авизент». После не очень понятных окружающим объяснений про «самопальные» джинсы, трое стоявших за мной в очереди сообразительных персонажей, тем не менее, раскупили всю оставшуюся ткань для «хозяйственных нужд».