Воздушный шар. Сборник рассказок

Опять же, знаменитое определение Уинстона Черчилля «Реальность – это галлюцинация, вызванная недостатком алкоголя в крови!» отлично вписывается в общую канву моих опусов.

Во всех предыдущих сборниках я гордо анонсировал:

«Все события, упомянутые в дневниковых записках, происходили при моем непосредственном участии, а фигуранты – друзья, знакомые и родственники. Поэтому присказка „Сам я огурец не видал, но конюх из соседней деревни рассказал, что их барин едал и говорил, что вкусно“ – не про эти рассказки. Правда, в некоторых из них автор слегка отступил от 100% -ой истинности, но, отнюдь, „не ради красного словца“, а оберегая особо ранимых и до сих пор „зашифрованных“ персонажей».

Чтобы окончательно «умыть руки», дополняю вышеприведенный абзац:

«Тождественность всех событий и их участников с действительностью – чистая случайность!»

Предисловие

Каждый раз при сдаче очередной книги в печать я упираюсь в одну и ту же проблему – обложка! Мало того, что с детства я совершенно не отличался на фронтах рисования и черчения, сам ещё и не всегда могу четко сформулировать собственные требования к дизайну, картинке или цветовой гамме. И с решением этой непосильной задачи помогают, честь им и хвала, талантливые дети друзей, а также приятельницы – художницы. Обычно просто отправляю им предисловие и прошу, исходя из его содержания, прислать творческое видение обложки, а потом выбираю, что больше понравилось. Название этому сборнику подарил один из полученных набросков, давший чувствительный толчок памяти и, на мой взгляд, отлично подходящий текстовому наполнению.

Не помню, чтобы я когда-нибудь грезил полетом на воздушном шаре, как любимые герои детских книжек Элли[1 - «Волшебник Изумрудного города» А. Волков] или Незнайка[2 - «Приключения Незнайки и его друзей» Н. Носов]. Единственный подвернувшийся уже в сознательном возрасте шанс среди холмов Каппадокии не реализовался по запамятованным уже причинам, но я об этом особо не жалею.

Никогда не считал себя фантазером-мечтателем, но периодически, во время полетов «по волнам моей памяти», охватывает ощущение, что все описываемые события я наблюдаю откуда-то издалека и сверху, неторопливо проплывая, а иногда надолго застывая над местом действия. Причем, чаще всего не в одиночестве, а в компании невидимого юного собеседника, которому я терпеливо объясняю смысл происходящего, не всегда ему понятный, ввиду эпохальных перемен в жизни. Для умозрительных странствий по запечатленным в памяти местам и временным отрезкам воздушный шар представляется мне самым подходящим транспортным средством.

* * *

«У юности нет возраста!»

    Пабло Пикассо

Хотя в сборнике представлены Рассказки из разных циклов, все они в той или иной мере наполнены воспоминаниями о друзьях. Я очень рано понял, что дружеское общение – главная ценность жизни. И те товарищи, что до сих пор окружают меня, никогда не давали повода усомниться в этой аксиоме. Вдобавок, большинство из них по сей день сохраняют молодецкий задор, яркий, юношеский блеск очей и ощущают себя лет на тридцать—тридцать пять, несмотря на подкравшийся пенсионный возраст.

Лет до 60-ти каждое утро я просыпался в отличном расположении духа и радостном предчувствии замечательного приключения, «что день грядущий мне готовит?». В расчет, конечно, не берется пробуждение с тяжкого многодневного похмелья, но даже тогда сквозь неприятно влажную, сумрачную и тревожную пелену пробивался интерес к чудесам неизведанным. Хотя признаю, что в ранней юности и задорной молодости предвкушение счастливого события или неожиданной встречи ощущалось в разы сильнее. Ближе к 70-ти юношеский пыл несколько остыл, но острота ощущений осталась прежней.

Судя по множеству положительных откликов, в основном, самых превосходных степеней, подавляющая часть приятелей разделяет мою ностальгию по быстро пролетевшей молодости и с удовольствием заново переживает события давно прошедших «совковых» лет. В условиях совершенно другой реальности мы жили, как хотели и могли, и стыдиться в прошлом нам абсолютно нечего.

Жизнеутверждающая цитата одного из любимых писателей и классиков русской литературы, датируемая 19-ым столетием: «Свободы хочется и денег. Сидеть бы на палубе, трескать вино и беседовать о литературе. А вечером – дамы[3 - А. П. Чехов. 1893 г.]», на мой взгляд – истина вне времени и пространства. Она пронзает века?, не утратив сиюминутной злободневности. Уверен, что близкие мне духом товарищи единогласно под ней подпишутся.

К сожалению, не все старинные приятели сохранили крепкую память, или же она с детства не отличалась объемом и глубиной. Зато именно редкие всполохи чужих воспоминаний извлекают неожиданные и совершенно позабытые эпизоды из дальних отсеков собственного мозга. В этом сборнике несколько опусов базируются на рассказах товарищей, слегка дополненных рассуждениями автора.

* * *

Стремительно меняющийся окружающий мир вносит существенные изменения во все области нашего восприятия. Знакомые молодые люди перестали взахлёб поглощать книги ввиду тотального отсутствия свободного времени или чего-то другого и, главное, пропала прежде любовно прививаемая родителями привычка к чтению. Зато появился и бурно прогрессирует новый вид подачи информации – аудиокниги, удобные для прослушивания и за рулем автомашины, и в наушниках в общественном транспорте.

Издатели мои упорно подталкивают создать аудиокнигу, оперируя низкой стоимостью изготовления и стремительно увеличивающимся спросом. Иду в ногу со временем! На записи Гурзуфских Рассказок я ловлю себя на мысли, что реально переношусь во времени и пространстве. При этом в голову помимо воли лезут целые абзацы из «Поисков жанра» Василия Аксенова, где он отлично передал атмосферу Крыма тех лет, мгновенно узнаваемы интонации и говор даже второстепенных персонажей, чего мне никак не удается добиться.

* * *

В период работы над этой книгой покинули наш замечательный мир далекий американский друг Оскар, последние годы восхищавший фантастическим жизнелюбием и неподвластным возрасту и болезням кобеляжем, и Мама ближайшего друга Елена Яновна, в течение сорока лет по-родственному опекавшая, журившая и наставлявшая «на путь истинный».

В проявлениях сентиментальности в течение всей жизни я особо замечен не был, но порой внезапно подступают слезы, когда неожиданно, на бегу, осознаешь, что уже не раздастся телефонный звонок Эдуардика: «Привет, родственничек! Ты как?!» и что больше никогда не услышишь родной голос Андрюшки «Немана». И хотя недавно старинный приятель Игорь вполне «оптимистично» перефразировал текст Розенбаума «Доживем! Чего уж там! Было б далеко!», уход значительной части близких в «долину духов» несколько меня подкосил.

Как же быстро утекает время! Ясное представление о минувших событиях приходит, когда текучка дней, шлифуя память, стирает всё малозначительное, оставляя в воспоминаниях только самое важное, что повлияло на нас и благодаря чему стало частью нашей жизни.

Из цикла: Друзья

К нам приехал, к нам приехал …!

С музыкантом и, в то время, ударником группы «Апрель», репетировавшей в здании соседнего Пищевого института, Колькой «Кукой» я познакомился весной 74-го года на излете второго семестра. Колька, весельчак и балагур, зашел в «Икар[4 - Кафе в Маевском общежитии]» послушать игру нашего факультетского ВИА «Децибел[5 - Вне института известный как «Чисто случайная встреча»]» и сразу предложил продолжить околомузыкальные дебаты у него дома, благо недалеко – в Покровском – Стрешнево. Три новые, еще не телефонизированные многоэтажки возвышались на Волоколамке в пяти трамвайных остановках от здания родного факультета.

С первой секунды светлоглазый шатен Кука завораживал чрезмерной, мягко говоря, величиной «орлиного» носа, унаследованном от грузинского Папы, передавшего младшему сыну и взрывной кавказский нрав. Старший Колькин брат, Александр Александрович, проходивший среди близких как Сандро, напротив, внешне походил на миниатюрную, тихую армянскую Маму, но веселостью и жизнелюбием не уступал младшенькому. Еще обучаясь в Московской Консерватории, Александр увлекся бегами и со временем стал завсегдатаем ипподрома. Как следствие, трудовую книжку по договоренности он положил в одну из Московских музыкальных школ, где объявлялся раз в месяц расписаться в ведомости. На дому Сандро активно занимался репетиторством с бестолковыми ученичками, но большую часть времени проводил на Беговой, где знал всех и вся. Регулярные выигрыши, в силу тесной дружбы с местными «жучками», выявили еще одно пристрастие – рестораны с цыганским хором. Основным местом обмывания успехов стал ресторан «Буревестник», «поплавок» – дебаркадер, пришвартованный напротив кинотеатра «Ударник».

Мы быстро подружились, и я заявлялся к Куке около четырех часов дня после окончания занятий, когда он сам еще не вернулся с работы. Дверь открывал радушный Сандро, быстренько выпроваживал очередное юное «дарование» и доставал колоду карт. Эпизодически звучавший вопрос «Фанэра[6 - Деньги – слэнг.] есть?» означал, что Сашка сидит «на мели» – «лошадки давно не вывозили». После прояснения финансовой ситуации мы садились играть в «дурака» на «поход за водкой» в ближайший, через две трамвайные остановки, магазин, что составляло непременный компонент визита. Кука, как правило, объявлялся к моменту успешного возвращения из «похода» и немедленно присоединялся к «трапезе».

До того времени я вовсю употреблял портвейн, но, благодаря пропетой Сандро хвалебной оде «пользительным» 40-каградусным «эликсирам», в противовес болезням и бедам от пива, сухого и креплёного, немедленно перешел на «божью слезу», за что ему благодарен по «гроб жизни».

За следующей «кегельной» отправлялся Сандро, пока я помогал Кольке решать задачи повышенной сложности по физике и математике – он намеревался осенью сдавать экзамены в МЭИ. Предыдущий год Кука пропустил из-за чрезмерного увлечения рок-музыкой и, спасаясь от призыва, трудился на «ящике[7 - Почтовый ящик – оборонный завод]» неподалеку сменным лифтером. Два года трудового стажа давали существенное преимущество перед желторотыми выпускниками при поступлении в ВУЗ.

На середине второй бутылки Сандро перебирался из-за стола к старенькому пианино и с фантастическим драйвом и нарочитым кавказским акцентом исполнял одну из любимых песенок: «Обязательно я на рыженькой женюсь!», или вещицу схожей тематики типа «К своей хорошенькой жене пришел с упреком я» к общему восторгу слушателей. Как правило, к этому моменту аудитория удваивалась, а то и утраивалась за счет подтянувшихся приятелей, часто с подружками.

Из наших ровесников – Толик «Федор», Шура Клейман, Мишка «Годун», «Маня» и Виталик «Улыбчивый» регулярно проводили время в малогабаритных двухкомнатных хоромах. Что касается соратников Сандро по молодецким забавам, чаще других объявлялся рослый поджарый мужик свободной профессии с симпатичной врачихой. Думаю, что обоим на тот момент сравнялось лет по тридцать, но мне они казались уже запредельно старыми.

Надо отдать братьям должное: традиции кавказского гостеприимства соблюдались свято. Яичница с вариациями – колбасой, хлебом и сыром или помидорами – предлагалась каждому гостю в индивидуальной маленькой сковороде. Никогда не видел такого запаса яиц, как в их холодильнике, да и набор сковородок «на одного» встретил впервые.

Глава семейства в тот период преподавал электротехнические дисциплины в Университете Улан-Батора, а неработающая Мама большую часть дня воспитывала детей разведенного Сандро в квартире, оставленной им жене. Поэтому жилище на Соколе воспринималось как временно свободный «флэт[8 - Свободная квартира (слэнг), от английского слова Flat]» со всеми вытекающими.

* * *

Надвигались Ноябрьские праздники, и словами передовиц «Весь Советский народ готовился торжественно встретить 58-ю годовщину ВОСР». Погодка на улице стояла соответствующая – слякоть и мелкий снег с дождем. Вместе с Малышом и Нильсоном наудачу решили пройтись по центру, посмотреть на разукрашенную Москву. Традиционная поездка выходного дня в Ленинград пугала характерным для Северной столицы перманентным ненастьем.

За прогулку от «трубы[9 - Подземный переход от гостиницы «Москва» до улицы Горького]» до «квадрата[10 - Небольшой садик напротив Мэрии с памятником Юрию Долгорукому]» мы не встретили ни одного знакомого и вымокли практически насквозь. Естественным убежищем послужил «Елисеевский», где, во-первых, согрелись и обсохли, а во-вторых, укупили две бутылочки белой – «чтобы мысль стройней пошла». И в полном соответствии с проверенной теорией[11 - «Чем больше стремаешься, тем скорее повяжут!».] Нильсона решительно раскатали первую из горлышка еще в торговом зале по пути к выходу. После чего незамедлительно решили ехать на Ленинградский вокзал. «Может всё-таки с погодой повезет!», – оптимистично выразил надежду Малыш.

На углу Горького и Пушкинской площади мы удачно заскочили в застрявший на остановке троллейбус запамятованного маршрута, следовавший к Трем Вокзалам. Малыш прислонился к оконному стеклу на задней площадке, а мы с Мишкой присели на крайнее сиденье лицом к нему. Внезапно рьяный гомофоб Нильсон стремглав сорвался с места и наскочил на крепкого мужичка среднего возраста с ярким вечерним макияжем. Завязавшаяся драка задержала отправление, и пока водитель совместно с другими пассажирами наводил порядок в салоне и оттаскивал Мишку от «голубца», в наше окно постучали. Сквозь запотевшее стекло светилась радостная улыбка «Федора», отчаянно машущего руками.

Оторвав Нильсона от двусмысленного пассажира, мы выкатились из троллейбуса. «Я так и знал, что где-нибудь на „стриту“ вас встречу! Айда к Куке! У него курултай!», – и Толик под усилившимся мокрым снежком стремительно рванул к остановке 12-го маршрута на другой стороне площади.

В квартире дым стоял коромыслом. Как ни странно, присутствовали и Колькины друзья и возрастные приятели Сандро, причем никто никому не мешал. Сам Сандро плотно утвердился за пианино и прерывал залихватское исполнение любимых шлягеров только вбрасыванием очередной наполненной в край рюмки. С нашим появлением в большой комнате стало совсем тесно, и мигом закончились напитки. Пока часть гуляющих перебиралась на кухню, нас с Толиком, как самых резвых, отправили пополнить запасы.

Время тяготело к одиннадцати вечера, и, хотя большинство центральных продуктовых магазинов в предпраздничные дни работали в удлиненном режиме, мы, чтобы наверняка, помчались в популярную шашлычную на первом этаже огромного, ныне снесенного дома[12 - На его месте ныне располагается скверик перед рестораном «Макдональдс»] напротив памятника Пушкину. В ней торговали алкогольными напитками с совсем невеликой наценкой до полуночи. Успели в самый аккурат, и даже обратно удалось вернуться на троллейбусе.

Во время нашего отсутствия Малыш за компанию с Нильсоном и Кукой активно применил «улетную узбечку», и, как следствие, его «укачало». «Однокосячники» не нашли ничего лучше, чем положить полностью одетую жертву азиатской травки в ванну с холодной водой – взбодриться. Мы удачно приехали к моменту пробуждения Малыша, у которого зуб на зуб не попадал и колотило так, что стакан с согревающей жидкостью Нильсон заливал ему прямо в рот, а Колька с Сандро придерживали «замерзавца» за плечи, уменьшая амплитуду колебаний.

Отогрев и завернув Малыша в мамин домашний халат, мы с новой силой продолжили бурное веселье под бравурное музыкальное сопровождение. В середине ночи я вышел на кухню и застал хмурого Федора за странным занятием. Распахнув холодильник настежь, с восклицанием «Что-то водка совершенно не цепляет!» он с размаху швырял яйца о когда-то светлую стену, теперь напоминающую картину абстракциониста. С трудом оторвав «совершенно как стеклышко» товарища от необычного развлечения, я препроводил его в коридор, где он стремительно оделся и убыл, продолжая бурчать о кристальной трезвости. Как выяснилось существенно позднее, Толик ушел в «пасхальных», купленных за валюту в «Березке», финских штиблетах братьев, причем в левом Кукином, а правом – Сандро, не обратив внимания на разницу в два размера.

* * *

Новогодний праздник я традиционно отметил дома с родителями, но уже днем первого января отправился поздравить Куку. Его Мама с самого ранья укатила к внукам, и дома я застал только братьев в состоянии некоторого недомогания. По привычке сели за карты. Дважды проигравший Сандро наотрез отказался ехать за «белой головкой», ссылаясь на нездоровье. Но предложил спуститься вниз, на первый этаж в «Овощи-Фрукты» за «Шампанским». Отправились вместе.

Магазин был открыт и совершенно пуст. Единственный продавец, мужчина лет сорока восточной наружности, в полуобморочном состоянии полулежал за кассой с обернутым вокруг головы полотенцем. Из ознакомительной беседы выяснилось, что это сам директор, а, исходя из имени-отчества – Тигран Петросович – армянин. «Ни одна сука на работу не вышла, и даже не удосужились предупредить!», – стонал директор, придерживая сползающее из-за отчаянной жестикуляции полотенце. Кука к месту процитировал известную музыкальную присказку «Без ансамбля, сам тля, один тля!», и мы сразу подружились. Тигран принес из глубин магазина коньяк, Сандро с чувством произнес короткий, но цветастый, тост, напиток быстро закончился. После этого, гостеприимный хозяин вынес из подсобки еще две бутылки, с туманным пояснением «для внутреннего употребления», и уступил нам по себестоимости. С того дня Сандро стал завсегдатаем магазина, да и Кука изредка забегал за помидорами к яичнице.

* * *

Хмурым февральским днем после занятий я по привычке заехал к Кольке. Третья пара второй смены заканчивалась около шести, и за окнами стояла зимняя темень. Кука в одиночестве решал задачи по математике, готовясь к вступительным экзаменам. С одной стороны, я настроился устроить небольшой «праздник жизни»: выдали стипендию, и деньги «жгли карманы»; с другой, не хотелось прерывать полезные и нужные занятия друга.

Шумное появление Сандро со товарищи нарушило благоговейную учебную тишину: «Ну! Кто с нами?! Поехали! Отметим царский выигрыш! Не все гранит грызть! Ещё успеете!». В тот вечер Сашку сопровождала пара его обычных клевретов: рослый молодец загадочных занятий и симпатичная врачиха.