С любовью за любовь. Сборник рассказок

Меня многое удивило в планировке помещения. Из небольшого коридора двери вели в совмещённый санузел с крошечной сидячей ванной и две комнаты. Через бо?льшую гости попадали в ещё одну маленькую комнатку и на кухню, из которой в ванную открывалась форточка на уровне середины стены. Задумку архитектора я оценил на третий день пребывания, когда днём после возвращения из города, насквозь промокший и продрогший, уселся в ванну под горячий душ греться. Внезапно распахнувшаяся форточка явила мне руку брата со стаканом согревающего «пшеничного» напитка.

Рано умерший отец хозяйки служил на торговом флоте, «ходил в загранку», и это чувствовалось во всей обстановке квартиры. Невиданный настенный холодильник висел в кухне прямо над полезной форточкой, да и в комнатах наличествовало изрядное количество привозных вещиц. Борька с Ириной обосновались в отдельной комнате при входе, а мы с Людой заняли маленькую дальнюю. С утра девушки отбывали на учёбу в Мед. Академию, а мы с братом уходили гулять по городу. С погодой нам повезло, только однажды на полдня зарядил холодный частый дождь. Встречали мы своих подружек днём в центре и шли обедать в сразу приглянувшуюся двухэтажную шашлычную, отдалённо напоминавшую место нашего Московского старта.

По сравнению с нашей районной «Шашлычкой» еда существенно уступала и по качеству и по размеру порций, но само заведение приятно радовало чистотой и интеллигентной публикой. На удивление – к распитию принесённых с собой напитков в кафе действительно относились резко отрицательно. Выправлял положение Борькин джинсовый комбинезон, в нагрудный карман которого идеально помещались две чекушки. Как правило, после трапезы мы вчетвером посещали кино или музей по выбору дам, а уже затем отправлялись домой ужинать и праздновать любовь. Особых гастрономических изысков студентки готовить не умели, так что дома мы каждодневно довольствовались вермишелью с жареными куриными ножками, что в сочетании с водкой и домашними соленьями нас вполне устраивало.

В каждый визит "Северная Венеция" открывалась мне с новой стороны. В этот раз она порадовала на удивление тёплой сухой погодой и непривычной уютностью, никогда прежде мною не замечаемой. Скорее всего, причиной этого нового ощущения являлась любовь и ласка, которыми нас окружили наши питерские пассии. Людмила стала для меня и замечательным экскурсоводом, и заботливой подругой, и нежной, сперва неумелой, но быстро постигающей науку страсти наложницей. Разница в семь лет и мой богатый жизненный опыт слегка пугал юную медичку, но виду она не показывала и всячески уверяла меня в свободе наших отношений. В Гурзуфе застенчивая студентка сторонилась буйной компании ветеранов – завсегдатаев, но её лучшая подруга без памяти влюбилась в Борьку, и Люда была вынуждена проводить время в нашем обществе и постепенно привыкла к «абсолютно отвязным москвичам». Мой внезапный приезд явился для неё нежданным сюрпризом, но мы на удивление быстро притёрлись друг к другу, тем более, что постоянного серьёзного ухажёра у девушки не было. Борька со своей Иркой каждый раз отрывались друг от друга с болью, что положительно влияло и на наш союз.

В грядущий понедельник утром «как штык» я должен был объявиться на службе, поэтому ещё в пятницу купил билет на воскресную «Красную Стрелу». Что означает купе категории «полулюкс», кассирша объяснить мне не смогла, но в любом случае других билетов уже не было. С самого утра в воскресенье вчетвером мы сели «тризновать» разлуку. Кто больше печалился о расставании – сказать трудно, но обе ленинградки к середине дня горевали навзрыд. Устроив вечером затянувшийся прощальный ужин в полюбившемся кавказском заведении, мы едва успели к отходу поезда. Расцеловавшись со всеми на прощание, я влетел в своё купе. На первый взгляд «полулюкс» напоминал половину обычного купе, только верхний ярус в нём располагался существенно выше, и к нему вела стационарная лесенка. Интеллигентного вида мужчина средних лет, стоя на ней, застилал верхнюю полку, собираясь отойти ко сну. Бросив сумку под свою нижнюю, я рысью пролетел несколько вагонов в поиске ресторана. Кухня не работала, но бутылку коньяка мне отпустили. Не видя смысла сидеть одному в ресторане, я побрёл обратно в свой вагон, решив угоститься напитком в компании соседа. Каково же было моё удивление, когда открыв дверь купе, я узрел сидящего на моей полке Борьку, деловито обсуждающего с попутчиком климатические особенности обеих столиц. Не дожидаясь вопроса, брат спокойно объяснил: «Я подумал – Тебе одному будет грустно возвращаться, и решил составить компанию!» «А как же Ирина?» «Пообещал через пару недель приехать – навестить!». Про проход в вагон и проводницу я у него не спрашивал, зная, что обаять любую даму для Борьки труда не составляло. Зашедшая вскоре приятная девчушка в ладно сидящей форменной мини-юбке подтвердила мою догадку, принеся дополнительный комплект белья и открыв над нашими головами ещё одну – третью полку, расположенную между нижней и верхней. В таком «полулюксе» мне путешествовать ещё не доводилось. Расположенная в противоположной стене дверца скрывала крохотный туалет с унитазом и раковиной, что придавало поездке дополнительный комфорт. Нашему соседу пришлось несладко – практически до утра, подогреваясь коньяком, мы обсуждали прошедший визит и строили планы на будущее. В Москве, условившись созвониться, я поехал на службу, а Борька на учёбу.

Трудовая неделя прошла в штатном режиме, и в пятницу вечером после службы я заехал в «Клешню» отдать долг Мише. В трамвае по пути на Абельмановку встретился Вовка «Афанасий», с удовольствием ко мне присоединившийся. В пивбаре я с удивлением узнал, что ещё в среду брат рассчитался с поваром и после недолгих, но бурных посиделок вместе с Мишкой «Дедом» стартовал в Питер. Изрядно выпивший и потому сразу возбудившийся «Афанасий» со словами «А чем мы хуже?!» стал настаивать на немедленной поездке вдогон. У Вовки с «Дедом» присутствовало серьёзное соперничество, особенно в части девиц.

Удивление Борьки и потрясение «Деда», открывших нам дверь Иркиной квартиры ранним утром следующего дня, не поддаётся описанию!

Ещё с полгода мы с непредсказуемой периодичностью навещали наших подружек в славном городе на Неве, в каждый заезд находя что-то новое и интересное….

«Orient» на жизнь

Небольшая сага о Велозаводской

«Я всегда твердил, что судьба – игра

Что зачем нам рыба, раз есть икра.

Я сижу у окна. За окном осина.

Я любил немногих. Однако – сильно»

    И. Бродский

Весной 84-го после стремительного развода я впал в затяжную «жизненную коллизию». С детства приученный отцом к строгому порядку, я, едва повзрослев, постарался наладить правильный устойчивый режим жизни, включающий интересную работу и любимую семью. Как только одна из основных составляющих исчезла, мой привычный мир рухнул.

Дома у родителей раздражало абсолютно всё, особенно самые близкие, а альтернативной жилплощадью я не располагал. К счастью, на службе к ситуации отнеслись с пониманием, и трудовые будни не действовали мне на нервы. Но непривычная пустота, обычно заполненная общением с женой и дочкой, меня угнетала. Пустившись на недолгий период во все тяжкие, я быстро устал от калейдоскопа весёлых компаний и всевозможных участливых и любвеобильных дам. Облегчения это не принесло. Паскудная мартовская погода – «развезюха», говоря словами моей маленькой дочурки, вкупе с серой Автозаводской действительностью также настроения не улучшала.

Как ни странно, путь выхода из «коллизии» указал мне слабо знакомый мясник Пашка, практикант из нашего магазина «Продукты». В тот тяжёлый понедельник он встретился мне в полвосьмого утра в мясном отделе, куда я с «заднего крыльца» зашёл к друзьям, «работникам ножа и топора», купить «из под полы» бутылку водки, задолго до открытия винного отдела. «Где собираешься подлечиться?», – спросил Павел, явно набиваясь составить мне компанию. «Ты же не пьёшь в рабочее время!», – резко отсёк я намечающееся предложение. Но неунывающий молодец не обиделся: «Я думал тебя познакомить с одной разведёнкой из дома наискосок. Не пожалеешь!».

По дороге Пашка рассказал, что накануне «склеил» совсем юную девчушку, зашедшую купить мяса в самом конце трудовой вахты. Быстро сменившись, он проводил симпатичную покупательницу домой, где был ошарашен наличием её трёхлетнего сына. Барышне оказалось уже двадцать пять лет, и двадцатилетнему мяснику, активно занятому поиском будущей спутницы жизни, она, ну никак, не подходила. Встречая меня ежеутренне и зная побудительную причину напасти (моя бывшая проживала над магазином, и наш развод обсуждал весь двор), Павел, по-мужски сочувствуя, решил поделиться находкой. А вдруг?!

Девушка оказалась дома и встретила нас приветливо. Среднего роста с отличной, слегка прикрытой коротким халатиком фигурой, она казалась высокой за счёт стройности и длинных красивых ног, сразу привлекающих внимание. Огромные серые глаза светились на симпатичном скуластом лице, увенчанном шапкой тёмно-русых волос. Как позже выяснилось, дома той весной Аля находилась почти постоянно, на время оставив работу для устройства сына в детский сад. В контексте мужских привязанностей – она была совершенно свободна: за год до описываемых событий Аля развелась с сильно пьющим мужем, бывшим сотрудником милиции, а ныне хроническим пациентом районного наркологического диспансера.

Занимая с сынишкой просторную комнату с вместительной лоджией в трёхкомнатной коммуналке, она вполне удовлетворялась своими жилищными условиями, но соседняя, никем не занятая, жилплощадь не давала ей спать спокойно. Бывшему супругу, ещё в бытность его на хорошем счету, в Райсполкоме обещали со временем выдать ордер на пустующее помещение, но водка раньше выселила его из квартиры навсегда. Предприимчивый сотрудник органов, договорившись в домоуправлении, даже сумел заблаговременно обзавестись ключом от запертой двери, который теперь хранился у Али.

Всю эту информацию я с трудом воспринял только на следующее утро.

Кратко представив меня «Знакомься, Аля! Отличный мужик! Константин! Только что развёлся!», Пашка отправился рубить мясные туши, даже не притронувшись к «пшеничному» вину. Хозяйка быстренько накрыла на стол, порадовав меня домашними огурцами и помидорами выдающегося засола и квашеной капустой с клюквой и виноградом. В начале застолья тет-а-тет девушка выпивала наравне со мной, потом стала пропускать. Через полчаса хождения вокруг да около разговор упёрся в тему личного одиночества, близко затронувшую обоих. Перебираясь ко мне поближе, Аля пересела на диван, который на мой нетрезвый взгляд волшебным образом мгновенно разложился сам. Вспышка чувств и ощущений была настолько сильной, что я практически лишился чувств в момент апогея и сразу крепко заснул.

Разбудил неописуемый аромат домашних пельменей, который воздействовал на меня как запах валерьянки на кота.

У меня, не избалованного маминой стряпнёй, к самодельным пельменям присутствовало особое отношение. Когда бывшая тёща, большой мастер кулинарии, лепила мои «любимки» – я брал на службе три дня отгулов и, сидя дома, по несколько раз в день поглощал только одно блюдо, преимущественно в бульоне.

Алины пельмени не уступали тёщиным. Непродолжительно, но активно применив «Столичную» под моё любимое горячее, мы быстро переместились на диван и повторили утренний опыт. Эффект превзошёл все ожидания, и я снова отключился.

Ближе к вечеру я проснулся в одиночестве с ощущением пустоты и не сразу вспомнил, где нахожусь. Открылась дверь, и вошла Аля, одетая в пальто и сапоги: «Я в садик. Скажу, что до пятницы сына на пятидневку оставлю. И в магазин заскочу, а то у нас горючее закончилось!».

Ситуация нравилась мне всё больше и больше. Я не испытывал привычного раздражения, присущего состоянию «после многодневного вчерашнего», чистота и так любимый мною порядок в комнате радовали глаз, и впервые за многие дни в душе разлилось непонятное умиротворение.

На волне наступившей эйфории я позвонил домой начальнику и отпросился на положенную мне за сверхурочную работу в совхозе неделю отгулов, чем окончательно закрыл проблему «завтрашнего дня». После возвращения Али из магазина уже привычный и радующий цикл «стол-диван» повторился неоднократно.

Главными качествами любой девушки, критичными и необходимыми для меня при совместном проживании, всегда являлись чистоплотность и страсть к порядку. Сразу выяснилось, что у Али с любимыми образующими идеального быта – полный ажур. Весь следующий день я нарезал по квартире в набедренной повязке из полотенца: моя одежда, за исключением «Аляски», оказалась выстиранной и сохла на лоджии.

Три дня пролетели как в забытьи. Вследствие регулярного неумеренного употребления бодрящего сорокаградусного напитка, у меня возник известный каждому плотно выпивающему мужику эффект «сухостоя», так подробно описанный Аксёновым: «В конце недельных приключений, после бесконечных восторгов, отлетов, улётов, мужских прений с рыготиной, махаловок, побегаловок, всякого разнообразия напитков, в конце всей этой свободы руки и ноги очень слабели, голова весьма слабела также, но в крестце появлялась исключительная тяга, совершенно удивительная бесконечная тяга. Выдающийся генератор. Даже так случалось иногда, что измученное тобой существо засыпает, а ты все еще в активе!». Аля была вне себя от восторга, особенно в самые ранние часы дня, когда эффект проявлялся наиболее ярко. Её восхищённый рефрен «Я никогда не верила, что такие мужики, вообще, бывают!» очень грел мне сердце и заставлял особенно усердствовать.

В пятницу сладкие утренние ласки были прерваны затяжным звонком у входа в квартиру. Аля, накинув халатик, выскочила из комнаты, прикрыв за собой дверь. В коридоре с девушкой вступил в диалог напористый мужской голос, показавшийся мне знакомым. Я едва успел натянуть джинсы, когда в комнату по-хозяйски зашёл мой младший брат Борис, с интересом оглядывая помещение. Аля, настороженно глядя на него, быстро произнесла: «Я сказала, что никого у меня нет! Но он увидел в коридоре твои кроссовки, и начал надсмехаться!». «Такого высокого „Адидаса“ на Автозаводской только два: у него и у меня! Я сам их у Ленки в „Берёзке“ выбирал!», – уверенно заявил Борька, с довольным видом присаживаясь к столу. «Знакомься, Аля! Это мой младший брат, Борис!». Алин взгляд заметно потеплел, и она умчалась на кухню.

Минут через десять она вернулась, неся сковородку с жареными в яичнице пельменями. Борька к этому моменту уже завершал пространное изложение своего замечательного дедуктивного метода, приведшего его к Алиной двери. Испытывая непрерывный прессинг со стороны мамы, трагически воспринявшей моё неожиданное исчезновение «по делу» рано утром в понедельник, Борис, примерно представляя мой маршрут, путём выборочного неторопливого опроса потенциальных свидетелей, а именно «добрых бабулек», добрался до Пашки, который и выдал моё текущее убежище.

На первый взгляд, фраза «Москва – большая деревня!» не соответствовала действительности, но то, что в её маленьких анклавах – микрорайонах и дворах – все и всё друг про друга знали, с некоторой натяжкой являлось истиной. Вышеприведённое утверждение вне всякого сомненияотносилось к многочисленным бабкам, постоянно сидящим в засаде у своих подъездов и перемывающим кости всем проходящим. В состоянии тяжёлого похмелья, когда обострялись все чувства, я почти физически ощущал источаемые ими негативные флюиды, да так, что перед лавкой у меня начинали заплетаться ноги. «Опасную» зону я всегда норовил проскочить побыстрее. Брат, наоборот, очень любил, подойдя к лавочке, в ответ на их «Здравствуй, Борис!» весело поприветствовать осуждающий всех и вся престарелый контингент фразой классика: «Ну что, живы ещё? Вас уж давно на том свете заждались – с фонарями ищут!». Несмотря на это, а может, именно поэтому, бабки к Борьке благоволили, но остерегались.

Разделяя мою любовь к пельменям, брат, подчистив быстро опустошённую сковороду куском хлеба, поинтересовался у влюблённо смотрящей на него Али «Как насчёт добавки?». Пока хозяйка хлопотала на кухне, мы, выпив «утреннюю для здоровья», обсудили: какую версию ему стоит изложить родителям, и когда я собираюсь навестить отчий дом. Поставив перед Борькой теперь уже глубокую тарелку с пельменями в бульоне, Аля, восхищённо глядя на него, произнесла: «Какой красавчик! Просто игрушка!».

При имеющемся внешнем сходстве, брат отличался от меня более тонкими правильными чертами лица, ни разу не ломаным прямым носом и шапкой густых вьющихся тёмных волос. Дополняли облик большие синие глаза с длинными девичьими ресницами и белоснежная кожа. Одетый в редко встречающуюся на Автозаводской яркую одёжку Борька очень походил на фигурку юноши из набора ГДР-овских игрушек – социалистический эрзац Кена, дружка американской Барби. Несмотря на небольшой рост, брат был очень востребован женским полом. Деликатность в общении и сразу ощущаемая тонкая душевная организация действовали на дам неотразимо. Недавно встретившийся мне плохой перевод фразы современного американского классика «При взгляде на него у девушек влажнело междуножье!» наиболее точно отражал эффект, производимый Борькой на барышень.

Доев пельмени и выпив в процессе «за здоровье», «за хозяйку» и «на посошок», Борька на прощанье одобрительно хлопнул хозяйку по мягкому месту и убыл, провожаемый обволакивающим взглядом Али.

На этом неожиданности не закончились: «Сегодня к нам заедет мама!». «Проведать и Серёжку на выходные забрать!», – опередила Аля мой вопрос. «Пожалуйста, будь с ней пообходительней!». Камень в мой огород явился следствием моей неожиданной встречи в коридоре с соседкой по дороге в туалет в один из «забытых» дней. Невыразительная дама предпенсионного возраста принялась выяснять, что делает посторонний мужчина в неглиже в местах общего пользования. Не «видя её в упор», я, тем не менее, доходчиво объяснил, куда ей следует идти, дополнив посулами, после которых она стремглав скрылась в своей комнате, заперев дверь на всякий случай.

«Мама – моя палочка-выручалочка и единственный кормилец. Если бы она не помогала, как бы я сейчас с сыном проживала только на убогие алименты!», – разворачивала Аля «родственную» тему. «А я на что?!», – в подогретом алкоголем порыве самоутвердился я. «Сегодня – ты есть, а через две недели?», – вопрос, заданный тоном умудрённой жизнью пророчицы, прозвучал риторически.

Я начал торопливо собираться, знакомство со следующей «тёщей» не входило в мои планы. «Пойду домой – проведаю родителей!», – объявил я опешившей девушке. «Вечером придёшь?», – уже совсем другим, расстроенным голосом, спросила она. «Наверное. Как дома карта ляжет!».

Но к родителям совершенно не хотелось. Выйдя из Алиного подъезда, я прямым ходом направился к другому крылу огромного дома. Там на первом этаже размещалось ателье, где трудился брючником мой лучший друг Костя «Малыш». Тёзка собирался на обед домой, в огромную сталинскую семиэтажку наискосок через Велозаводскую площадь. Увидев меня, он поменял планы, и мы вместе зарулили в «Шашлычную», находящуюся в центре небольшого скверика.

Излюбленное место «культурного» распития всего нашего микрорайона и таксистов 5-го столичного таксопарка, кафе никогда не пустовало. Нам с «Малышом» порекомендовал заведение его отец дядя Толя, проводя обзорную экскурсию по ближайшим злачным местам в период нашего взросления. Предвкушений «Шашлычка» ни разу не обманула: кормили всегда очень вкусно и обильно, хотя выбор блюд был небогатым. Типовая одноэтажная «стекляшка» с металлическими «рельсами» вдоль стойки, двигая по которым подносы с готовыми холодными закусками и подаваемыми поварами «с пылу, с жару» горячими блюдами, клиенты на финише попадали к кассе, за которой восседала Катя.

Невысокая пухленькая блондинка неопределённого возраста, Катя олицетворяла собой общеизвестную поговорку «Маленькая собачка – до старости щенок!». Увидев её впервые, когда мне только стукнуло 17, я был твёрдо уверен, что она старше меня лет на 15 – 20. По прошествии одиннадцати лет она выглядела всё на те же тридцать пять и являлась вожделенной мечтой большинства завсегдатаев и случайных посетителей мужского пола. Всегда задорная и приветливая, модно одетая и причёсанная а-ля Мерилин Монро, Катерина оставалась неизменной приметой меняющегося с годами Велозаводского ландшафта. Про неё ходили разные слухи: и самый богатый человек на Автозаводской; и хорошие знакомые всегда могут занять у Кати приличных денег на длительный срок, – но «Малыш» и я любили её именно за душевность и весёлый нрав.

С самого первого дня, когда мы впервые переступили порог «Шашлычки», и дядя Толя подвел нас, тогда ещё двух несовершеннолетних «щеглов», прямо к кассе и представил «Знакомься, Кать! Это мой сын, Костя, и его лучший друг, тоже Костя, наш сосед по двору!», Катерина относилась к нам обоим как любящая старшая сестра к двум не всегда путёвым, озорным и задиристым младшим братьям, нуждающимся в ласке и опёке. Ей очень нравился наш тандем, импонировал зашкаливающий кураж и, когда мы долго не появлялись, она волновалась и передавала нам весточки через друзей. Постоянные поклонники и обожатели у аппетитной кассирши не переводились, но она со всеми держала одинаковую дистанцию, оставаясь верной женой никогда не виданному нами мужу и заботливой матерью единственной дочки, с которой Катя меня познакомила существенно позднее описываемого времени.

«А вот и мои Косточки пожаловали!», – громко промурлыкала Катя, едва мы нарисовались в дверях. «Что сегодня изволите? Полную программу или что-нибудь на выбор?», – Катя всегда по-женски слегка заигрывала с нами, при этом неуклонно выдерживая роль старшей сестры. «Два чахохбили с луком и два шашлыка! И компоту – четыре!», – весело объявил «Малыш», и повернувшись ко мне: «Пить будем?». «А ты, Костюша, всё никак не угомонишься?! Пора уже успокоиться! В жизни всякое бывает! Вон хоть у Толи, у Анатолия Михайловича спроси!», – поправилась Катя, имея в виду папу «Малыша».

К моему отцу Катя относилась с уважением и немного побаивалась. За год до этого, в выходные, папа с мамой, возвращаясь с прогулки на стадионе с моей маленькой дочкой, проходили с коляской мимо стекляшки, где, как назло, мы с Костей осуществляли распитие по-быстрому. Отец, оставив маму с коляской на улице, зашёл в кафе и отчитал нас по первое число. Когда Катя, не разобравшись в ситуации, попробовала за нас заступиться, мол «ребята ведут себя тихо, никому не мешают», то и она получила свою порцию отточенных чеканных фраз про правильный режим питания, здоровый образ жизни и моральный облик, произнесённых негромко, но весьма убедительным тоном.

Анатолий Михайлович потом рассказал, что во время его очередного визита в «Шашлычку» Катя выясняла у него «в каких чинах ходит Костин отец». Ничего вразумительного дядя Толя ей сказать не мог, что окончательно уверило её в правильности своих догадок. После этого случая Катя стала относиться ко мне ещё сердечнее, видимо, жалея.

«Ты ещё сто раз найдёшь себе хорошую девушку. Хочешь, я прямо сейчас позвоню, у меня у подруги дочь замечательная!», – продолжала утешать меня Катя. «Кать, да у этого не залежится!», – скаламбурил тёзка. «Так что будем пить?». Катя, неодобрительно покачала головой и, крикнув повару «Георгий, присмотри! Я на минутку!», скрылась в подсобном помещении. Забрав поднос с едой, я пошёл к единственному свободному столику у окна, а «Малыш» остался у кассы ожидать Катю, чтобы расплатиться. К столику они подошли вместе. «Я дома у своего законного бутылку забрала импортную, кто-то ему в подарок привёз. Дай, думаю, моему разведёнцу жизнь подслащу! Так что, нечего вам белой травиться!», – с этими словами Катерина незаметно передала мне завёрнутую в газету бутылку. «Только на стол не выставляйте!», – и пошла к себе за кассу. Распеленав под столом напиток, мы с Малышом опешили. Ни он, ни я такого ещё не видели: в бутылке необычной формы переливался синеватого цвета напиток, напоминающий разбавленный денатурат. «Это что? Прочти на этикетке! А то, вдруг, какая-нибудь ерунда!», – искушённый в импортных напитках Костя, мама которого работала в ресторане гостиницы «Интурист» на улице Горького, иностранными языками не владел, но зарубежного алкоголя навидался достаточно. Необычного цвета спиртное оказалось голландским ликёром «Блю Кюрасао», вкусным до безобразия. Почти опустошив Катин подарок за затянувшимся обедом, мы с «Малышом» обсудили перспективы моей дальнейшей личной жизни, и я решил пустить всё «на волю волн». Когда я подошёл к Кате проститься, она, по привычке целуя меня в щёку, негромко произнесла: «Если у тебя, Костюшка, проблемы с деньгами, только скажи! И, вообще, заходи почаще! Просто перекусить! Не пропадай!».

Диковинный ликёр оказал на меня неожиданное действие – потянуло в отчий дом. Понимая, что мой не совсем трезвый вид никого особенно не порадует, я свёл общение с родителями до минимума и быстро скрылся за дверью Борькиной комнаты.

Применительно к нам с Борькой замечательная фраза «Брат – это друг, дарованный природой!» даже в малой степени не отображала ту незримую, но очень прочную, сплетённую из множества проявлений нежности и дружбы искреннюю привязанность, соединяющую нас. Иногда мне казалось, что мы можем читать мысли друг друга, а уж понимать с полуслова, а, иногда, вообще, без слов со временем стало совершенно естественным. Являясь существенно более тонкой и ранимой натурой, брат очень переживал мой развод, может быть даже сильнее меня, волнуясь за судьбу обожаемой им маленькой племянницы, очень любившей прыгать у него на коленках. Излюбленным совместным развлечением являлся танец юного дяди под песню «Внезапный тупик» группы «Карнавал» с малышкой на руках. Во время особенно отчаянных «па» Лялька заливалась весёлым смехом, летая в крепких Борькиных объятиях.