С любовью за любовь. Сборник рассказок

С запада на восток

Посвящается Н. К.

«От Москвы до самых до окраин…»

Мой друг и однокурсник Пётр производил на девушек неизгладимое впечатление. От родителей ему достался острый ум, усидчивость и способность к принятию нестандартных решений, и уже ко второму курсу он вполне заслуженно получал Ленинскую стипендию. А вот с интеллигентной внешностью вышла промашка. Про подобные, крупной «лепки», лица, обычно говорят, что образ вытёсывался топором. При знакомстве с девушками Петюня представлялся студентом, и они начинали недоверчиво улыбаться, а когда добавлял, что Ленинский стипендиат – хохотали в голос. При этом, его грубоватое лицо вкупе с бросающейся в глаза физической мощью действовали на дам на редкость притягательно. Да и сам Петюня руководствовался в общении с прекрасным полом замечательной фразой «Ни одну женщину нельзя обижать невниманием!».

За шесть лет нашей институтской учёбы произошло немало замечательных эпизодов Петюниной «влюблённости», лишь малая часть которых описаны в этой рассказке.

***

Петькины родители, страстные дачные «подёнщики», пластались на своих шести сотках каждые выходные с первых мартовских оттепелей и до крепких ноябрьских заморозков. Учитывая их место службы (Министерство Сельского Хозяйства СССР) и полученное высшее образование (оба окончили Тимирязевку), такая тяга к земле вполне объяснима. Петькин отец (в то время освобождённый ПредМесткома Министерства) в молодости овладел специальностью винодела, поэтому все четыре угла крохотной кухни их малогабаритной квартиры в Текстильщиках занимали выполненные под размер из деревянных брусков колонки, содержащие по три двадцатилитровых бутыли с самодельным вином. Каждая ёмкость обозначалась наклейкой с подробным описанием исходного материала и датой изготовления. Уровень содержимого контролировался пластилиновой риской. Приходящим дамам очень нравился самодельный напиток, в который Петюня «для верности» добавлял немного водки. Главное – не забыть передвинуть метку.

***

Наш общий приятель Мишка «Дед» с целью преодоления конкуренции других «утюгов»[2 - «Утюг» – спекулянт-фарцовщик, занимающийся скупкой носильных вещей у иностранных туристов с целью перепродажи.] выучил на курсах итальянский язык. «Теперь – не вижу равных! Все итальянцы – мои!», – бахвалился Мишка в кругу друзей и регулярно выезжал к Мавзолею на смену почётного караула для небескорыстной практики в общении.

Однажды мы с Петюней под занавес учебной недели приехали на «стрит», имея целью познакомиться с девушками ввиду наличия свободной квартиры. Первым по выходу из «Трубы»[3 - «Труба» – сленговое название подземного перехода, ведущего от выхода из станции метро «Проспект Маркса», (ныне «Охотный Ряд») к началу улицы Горького, (ныне Тверская), и на Красную Площадь.] нам встретился именно «Дед», уже заступивший на свою вечернюю вахту барражирования по Красной Площади. Наскоро переговорив со спешащим к «Ленину» Михаилом, мы с Петькой двинули вверх по улице Горького, по пути навестив самые популярные заведения: кафе «Московское», «Север» и «Космос». Зайдя в «Лиру» напротив памятника Пушкину и так и не остановив ни на ком взгляд, мы отправились в обратный путь. У магазина «Российские Вина» нам снова встретился «Дед», но уже в компании весьма привлекательной иностранки. На Мишкину «итальянскую» удочку попалась француженка, вполне прилично владевшая итальянским и английским языками в дополнение к родному. Во время пятидневной экскурсии по Москве и Золотому Кольцу девушка простыла, и её оставили в одиночестве выздоравливать до возвращения всей группы из трёхдневного тура по городу на Неве. Петюне француженка с первого взгляда понравилась чрезвычайно, он сразу забыл о данной в начале четвёртого семестра секретной подписке о категорическом запрете на контакты с иностранными гражданами. Тем более, что так удачно складывалась ситуация: и квартира и девушка свободны.

Во время краткой ознакомительной экскурсии зарубежной гостьи по нашим «местам боевой славы», все вместе мы проследовали в небезызвестную «Пельменную» в Проезде Художественного Театра, предварительно посетив «Елисеевский». Славно угостившись белым «пшеничным» вином под национальное русское блюдо, мы настояли, чтобы девушка залпом употребила полный тонкостенный стакан с напитком, согласно старинной народной традиции. Захмелела она мгновенно, и, путая языки, немедленно начала рассказывать, как ей нравится Советский Союз и доброжелательные люди вокруг. Правда, и Мишка тоже внезапно «поплыл» и принялся активно оказывать даме всяческие знаки внимания. Петька ему настрого объяснил, что «Дедово» дело – торговое, и ему следует продолжить свою «добытческую» миссию, ради которой он и выучил «parla italiano?». Обиженный Мишка, недовольно ворча, что именно он «снял френчовку», побрёл в направлении Мавзолея, а мы нырнули в метро. По дороге я объяснил девушке, что мы едем в гости к Петюне, где она сможет ознакомиться с бытом простой советской семьи. Её эта перспектива явно порадовала, и француженка с энтузиазмом принялась выяснять, кем работают Петины родители, есть ли у него братья – сёстры и другую фамильную информацию.

В многочисленном круге общения Петра крутились две подружки («Котик» и «Осик»), регулярно им приглашаемые для увеселения друзей, заехавших без пары. Симпатичные молоденькие девчушки, Катерина и Ольга трудились программистками-перфокарточницами в ВЦ Междугороднего Автовокзала на Щёлковской. Они с удовольствием приезжали по первому зову, всегда были не прочь выпить-закусить и подрезвиться с мальчуганами, и всё это абсолютно безвозмездно – на голом энтузиазме. Впервые увидев Екатерину, я обомлел – таких завораживающе красивых лиц в сочетании с потрясающей точёной фигурой мне встречать ещё не доводилось. Но выдающаяся внешность полностью компенсировалась далеко не блестящими умственными способностями. «Я, прям, не знаю. Мне, прям, Петюня не велит!», – это были две Катькины основные реплики. Открывать рот и пытаться вести галантные беседы ей не стоило, и она об этом знала. «Но это не мешает ей оставаться замечательным человеком!», – говаривал наш друг Игорь «Бамбина».

Сразу по приезду домой Петюня «выписал» «Котика», чтобы я не чувствовал себя одиноко, и зарубежная гостья не подумала о нас ничего плохого. Вечер удался! С удовольствием угостившись папиным вином из бутылей, мы попарно разбрелись по комнатам. В субботу рано поутру Катька и я разъехались по домам, оставив Петюню наслаждаться общением с француженкой.

В понедельник Петюня появился только к третьей паре, усталый, но довольный. После занятий, попивая пиво в «Пиночете»[4 - «Пиночет» – неофициальное название пивного зала рядом с МАИ.], Петька поведал узкому кругу друзей, что зарубежная пассия превзошла его ожидания по всем параметрам, более страстной и ненасытной подружки у него ещё не было, и, вообще, он теперь ожидает вызова, невзирая на «форму допуска». У них с Аннетт – всё серьёзно, она предъявила ему фотографии своего папы – преуспевающего врача с частной практикой, и миленького трёхэтажного домика в предместье Парижа, где в дальнейшем и планируется их совместное проживание. Аннетт не успела оставить свой адрес и номер телефона, но тщательно записала все Петькины координаты, так что он находился в предвкушении письма.

Через четыре дня Петюня, слегка смущаясь, попросил у меня телефон Мишки «Леннона», нашего «придворного» лекаря по «нехорошим» болезням. Исходя из озвученных симптомов «Леннон» влёт диагностировал острую форму «Гусарского насморка». Лечение заняло около двух недель, и, самое грустное, что письмо от иностранной возлюбленной ни в этот месяц, ни позднее так и не пришло. Больше всех злорадствовал «Дед», хотя мы и объяснили ему, что Петюня закрыл его «широкой грудью», приняв удар на себя.

***

Елена, бывшая одноклассница моей будущей жены, поступила на первый курс нашего с Петюней ВУЗа и случайно встретилась нам на «сачкодроме» – центральной площади института. Петру она понравилась сразу – крупная спортивная дивчина с яркими синими глазами и густыми буйными кудрями цвета «вороново крыло». Узнав, что она ещё и живёт недалеко от него (в Кузьминках), Петюня приступил к плановой осаде. Но Лена, оберегая своё девичество и, видимо, опасаясь не устоять перед могучим мужским обаянием Петюни, категорически отказывалась встречаться с ним наедине. Ленинская стипендия «за просто так» не назначается, её получатель по определению умён и настойчив. И Пётр своими дальнейшими действиями это подтвердил. Путём длительной осады Петюня уговорил таки неприступную Елену посетить его холостяцкое жилище на условии, что вместе с ней к нему в гости зайдёт её бывшая одноклассница со своим женихом. Учитывая общеизвестную Галкину страсть устраивать судьбы своих подруг, с нашей стороны возражений не последовало. В одну из пятниц после института, подхватив на Пролетарской Галину, дружной компанией мы проследовали в Текстильщики. Девушки споро приготовили закуску из заранее подготовленных хозяином продуктов, и началось празднование дружбы и любви. Практически непьющую Елену Петр активно угощал родительским слабоалкогольным вином, тайком добавляя в него водку. Ближе к ночи мы с Галкой распрощались с Еленой и Петром, заверившим нас, что он в целости и сохранности проводит девушку до дома.

Первая лекция следующего понедельника прошла «мимо ушей» из-за Петюниного рассказа о первой «брачной» ночи. Когда дорогая гостья окончательно ослабела от «сухого» вина, гостеприимный хозяин предложил ей прилечь на предусмотрительно разложенный двуспальный диван в родительской комнате. Дождавшись, когда девушка начнёт задрёмывать, Петя пристроился рядом. Едва он сделал первую попытку обнять желанное тело и прижаться поплотнее, как здоровый девичий организм начал мощной струёй извергать чужеродный ему напиток прямо на ковёр. Вскочив, очумевший Петюня, как мог, замыл испачканную часть паласа и сделал очередную попытку приласкаться – повторный эффект не заставил себя ждать. Продолжение следовало… Всю ночь неудавшийся «Казанова» провёл с половой тряпкой в трудах и заботах. Когда утром, с удовольствием попив кофейку, непорочная Елена благополучно отбыла домой, Петюня рухнул на злополучный диван и проспал почти сутки.

***

В очередную пятницу конца лета мы с Петькой встретились на Пушкинской с его бывшим одноклассником Шурой «Рубанком», дипломником МАДИ. Александр являлся человеком примечательным: во-первых, уже к третьему курсу он заработал звание мастера спорта – штангиста, и при росте 164 сантиметра производил впечатление куба – «что поставь, что положи!». Находясь вблизи, угла зрения не хватало, чтобы охватить размах его плеч. Во-вторых, в возрасте 18 лет он произвёл над собой операцию обрезания, отнюдь не по религиозным убеждениям, а для достижения большей сексуальной неутомимости. В силу вышеперечисленного, любое общение с Шурой требовало времени – его захватывающие рассказы о приключениях на всех фронтах доводили слушателей до конвульсий. «Рубанок» только что вернулся с преддипломной практики в городе Анна Воронежской области, и желал поделиться впечатлениями. Изрядно закупившись спиртным в «Елисеевском» (не всё папино вино отпивать!) и вызвонив «Котика» и «Осика» для нас с Шурой, мы неторопливо потянулись в Текстильщики. По дороге Петька поведал, что накануне ему позвонил Виктор и напросился в гости со своей будущей женой и её подружкой для хозяина.

Виктор учился в одном классе с Петром и «Рубанком», а после окончания школы поступил в МИФИ. Петька рассказывал, что ещё в школьные годы за Витькой замечались некоторые неадекватности поведения, а к завершению высшего образования, он уже окончательно «слетел с катушек».

Заинтригованные будущим бракосочетанием одноклассника Петюня и Шура начали строить предположения о внешних и внутренних качествах невесты и сошлись на «очкастой чаморошной знайке». Подхватив в метро наших подружек, мы поспешили начать посиделки. Повествование «Рубанка» о практике шло под непрерывный хохот слушателей. Пунктиром: путешествие по узкоколейке на крыше теплушки времён Гражданской Войны от Воронежа до места назначения; ночёвки в Аннинском вытрезвителе не в качестве пациента, а в качестве заселённого местным ГАИ жильца; приведение к единому знаменателю тамошнего «крёстного отца»; многочисленные дружбы с окрестными юными девицами и замужними дамами и т.д., и т. п. Всё шло отлично ровно до приезда Виктора с дамами.

Впервые увидев Виктора, я не удивился – именно так «физик» мне и представлялся по рассказам друзей: мелкий, худосочный «знайка» в очках с большими диоптриями, с головой, крупноватой для такого тщедушного тельца. Но его суженая меня потрясла: «притчи во языцах» – «перекисы» с площади Трёх Вокзалов меркли по сравнению с ней. Количество «шпаклёвки» на физиономии не поддавалось описанию. Ярко размалёванные губы в пол-лица и чёрные полукружья вокруг глаз удачно дополняли полупрозрачную кофточку с макси-декольте, узкую микро-юбку и туфли на шпильках сантиметров на 12. Более ярко выраженную внешность дешёвой «путаны» мне редко доводилось встречать. Судя по реакции Петьки и «Рубанка» – они впечатлились не меньше меня. Зато её подруга смотрелась вполне достойно, даже благородно. Скромно, но со вкусом одетая тёмная шатенка с ярко-зелёными глазами и хорошей фигуркой сразу приглянулась хозяину. Перезнакомившись и быстренько «накидавшись» – за знакомство, со свиданьицем, за здоровье, за ПЗД (Присутствующих Здесь Дам) и после того, как «Рубанок» исполнил свой коронный номер: залп «по-гусарски» – стакан в край с локтя, Петюня с «таинственной незнакомкой» и Шура с «Осиком» разошлись по комнатам.

На кухне остались мы с Катькой и Виктор с невестой. И тут «молодую» понесло: она обвинила жениха в том, что он привёл её в какой-то притон, где никто её не слушает, все смотрят с недостаточным уважением и говорят «через губу». Завершила она свою тираду, почему-то повернувшись ко мне, вопросом: «Да вы знаете, кто я?!». «Да уж догадываюсь!», – вырвалось помимо моей воли совершенно автоматически.

Далее «вечер перестал быть томным!». Я никак не ожидал, что девушка кинется на меня с кулаками. Видимо, у неё психика тоже хромала. Жених бросился вслед за ней. С трудом оттеснив «молодую» в одёжный шкаф в прихожей, я закрыл её там. Затем лёгким хуком я уложил Виктора в ванну и вернулся к столу. Не успели мы с «Котиком» выпить за любовь, как невеста, вырвавшись из узилища, разъярённой фурией влетела в кухню, снося всё на своём пути. На шум из спальни вышел в красных спартаковских трусах недовольный Петюня и, не разбираясь, первым же взмахом руки отправил бузотёршу в глубокий нокаут. Выбравшийся из ванны Виктор повис на хозяине сзади, пытаясь его нейтрализовать. Я вцепился в «физика», стараясь сдёрнуть его с Петюни, но тут в драку ввязался появившийся из маленькой комнаты «Рубанок». Разнимая кучу малу, он с такой силой крутанул сцепившиеся тела, что разлетаясь, мы сшибли стол со всем, что на нём находилось, одну из угловых стоек с тремя бутылями и два висящих шкафчика кухонного гарнитура. К несчастью, в одном из них отец Петра хранил документы.

Когда хозяин увидел в растекающемся на полу море вина и груде салата родительские паспорта, он окончательно озверел. Дальше Петюня, вылетев в коридор, уже вращал рукой как «Купа Купыч» в фильме «Республика Шкид», невзирая на лица. Пытающейся прошмыгнуть мимо Ольгой он вынес стекло в стоящем в большой комнате серванте, а попавшимся следом Виктором – две большие вазы со стола.

До глубокой ночи мы предпринимали всевозможные шаги, чтобы минимизировать нанесённый ущерб. Но кое-что ремонту и восстановлению уже не подлежало.

После этой вечеринки родители наложили на квартиру «мораторий» сроком на полгода, всё это время принудив Петьку помогать им на даче во искупление «грехов».

***

К пятому курсу у Петьки из-за постоянной усиленной нагрузки на глаза (перезанимался!) серьёзно подсело зрение. Врач выписал ему очки, но Пётр носил их неохотно, а в компаниях просто стеснялся, что дополнительно ухудшало и без того не радостные офтальмологические показатели.

Как-то летом, возвращаясь с практики в свободную квартиру в рассуждении повеселиться с дамами (что совершенно естественно в молодые студенческие годы), в вагоне метро мы оказались в компании двух якуток (или эвенок, в общем, представительниц народностей Крайнего Севера). Плоские циркульные лица, глазки-щёлочки, плотные коротконогие фигуры – всё вкупе очень напоминало нанайца Кола Бельды, известного эстрадного певца той поры. Я присел на лавочку напротив, а Петька с Володей Г-ным, нашим сокурсником, присоседились вплотную к дамам. Как известно: «Лицом к лицу лица не разглядишь!». Будучи без очков, Пётр видел девушек как сквозь сито, но сидящий рядом весельчак Вовка нашептал, что «барышни – высший класс!». И Петюня залился соловьём… Его мощная мужская «харизма» опять оказала себя, и девчушки согласились выйти вместе с нами на Петькиной станции, чтобы «совместно с молодыми людьми послушать последние хиты зарубежной эстрады в совершенно невинной обстановке». Уже покидая вагон, Пётр одел очки. Выражение его лица при взгляде на «снятых» подружек изменилось настолько, что узревшие его жительницы Заполярья немедленно впрыгнули обратно в поезд и укатили восвояси.

Искренний Петюня никогда не умел скрывать эмоций!

В Ленинград

«Я вернулся в свой город, любимый до слёз!»

    Из песни

Сентябрь 83-го выдался на редкость тёплым и без дождей. Как-то в середине рабочей недели у нас в лаборатории раздался телефонный звонок. Взявший трубку начальник «Карась» сказал: «Это тебя – брат!». У нас с Борькой тембр голоса и манера разговора были очень схожи, несмотря на разницу в 6 лет. «Что поделываешь?». «Работаю!». «Пойдём на Абельмановку – пива попьём! Погода отличная и вообще!». Я отпросился у «Карася» на полдня под предлогом проводов младшего брата в другой город, даже не предполагая, что «как в воду глядел».

На Абельмановской улице располагался двухэтажный пивной бар, проходивший под названием «Клешня» из-за крупно-форматного светящегося рака на фасаде здания. Заведение как две капли воды походило на «КПЗ» (Киевский Пивной Зал), пивную на Варшавке, кафе «Сенеж» у нас на Симоновском переезде и другие «стекляшки», выполненные по типовому общепитовскому проекту. В «Клешне» работал мой друг детства Володя «Дзержинец». На лацкане белого врачебного халата, используемого им в качестве спецодежды официанта, у Володи постоянно отсвечивал маленький красный значок с золотым, легко узнаваемым профилем Феликса Эдмундовича. Мы с Вовой дружили со старшей группы детского сада, располагавшегося в крайнем подъезде нашего сталинского дома. Позже Володина семья переехала в район Птичьего Рынка, и он как в воду канул. Но, когда я, повзрослев, в институтские годы начал посещать увеселительные заведения своего района, в «Клешне» произошла неожиданная и радостная встреча, и больше мы уже не теряли друг друга из виду. Завсегдатаем заведения я не стал, но при прочих равных предпочитал его всем остальным. Володя, как и большинство моих друзей и знакомцев, естественным образом «по наследству» перешёл Борису и, как и остальные, крепко с ним задружился.

Невзирая на превалирующий мужской состав посетителей, пивная выглядела вполне прилично, и некоторые смельчаки даже отваживались приводить туда дам. На первом этаже размещались автоматы с пивом по 20 копеек за кружку и высокие круглые столы – стойки. Окрестные мужики обычно забегали туда на ходу вбросить пару кружек или распить по-быстрому принесённые с собой более серьёзные напитки. Зато второй этаж располагал к продолжительным посиделкам: деревянные столы на шесть человек с лавками, официанты в белой униформе, меню с выбором холодных и горячих закусок. К семи вечера в зале «яблоку было негде упасть», но днём «ресторанная» часть заполнялась, в лучшем случае, наполовину.

В солнечную апрельскую субботу мы с братом и Эдиком зашли в «Клешню» оперативно промочить горло по дороге на Калитниковское кладбище, где у «Родственника» покоился трагически рано погибший отец. Внезапно привычный гул голосов и звон кружек сменился мёртвой тишиной. Мы непроизвольно повернулись ко входу: на верхних ступенях ведущей в зал лестницы стояли жених при всём параде и невеста в белоснежном кружевном платье и фате. Сзади их подпирали свидетели с лентами через плечо и полторы дюжины гостей. Молодые внимательно оглядывали помещение в поисках свободных мест. В наступившем молчании прозвучала хрипловатая догадка Эдуардика: «А что! Может они здесь познакомились?!».

«Халдей» Володя всегда очень радовался нашему появлению, провожал за любимый стол у окна и, по возможности, никого не подсаживал. Когда зал начинал переполняться, Вова с извинениями присосеживал к нам казавшихся ему приличными посетителей. Когда пиво уже не орошало, «Дзержинец» бегал через улицу в Гастроном за «белой». Водку закусывали шашлыком, который всё тот же официант приносил из «Шашлычной», расположенной через два дома от Гастронома.

Однажды весенним вечером нам составили компанию два по виду старших научных сотрудника в модных блайзерах, водолазках и с дефицитными портфелями-«дипломатами». Они взяли по две кружки пива и тарелку стандартных мелких креветок и продолжили, видимо начатый ранее, узкопрофессиональный разговор, непонятный непосвящённым. Выпив залпом первую кружку и отхлебнув из второй, они дружно сдвинули початые ёмкости, и сидящий напротив меня, не глядя, отработанным движением вынул из своего кейса фляжку со спиртом и долил в пиво, а второй столь же привычно, достав из нагрудного кармана шариковую ручку, размешал «ёрш» в обеих кружках.

Для нашей компании этот пивной бар нередко превращался в некое подобие молодёжного клуба. Мы приходили обсудить грядущую поездку в Крым, отпраздновать дни рождения, подбить итоги очередного вояжа в Гурзуф или просто посидеть – пообщаться. Андрюшка «Крекс» и Мишка «Дед», Колюня «Ленинский Стипендиат» и Мишка «Рыба», Шура «Портос», братья Афанасьевы, Мишка «Алхимик», Эдуардик «Родственник», Шура «Помидор», Костя «Моська», Игорь «Бамбина», «Джеф», Борис «Рашенский», Андрюха «Неман» – кто только не сиживал здесь с нами с братом в разные годы, с удовольствием участвуя в дружеских беседах за поглощением неимоверного количества пива с последующим переходом на крепкие напитки.

Заправлявшему на местной кухне нашему приятелю Мише, невысокому крепышу среднего возраста и обладателю изрядного брюшка, Борька за пару месяцев до этого сшил модный комбинезон из белого тика под перо, в котором повар и нарезал по пивбару. Любимая и основная работа Миши состояла в сортировке креветок на стандартные и «приоритетные», подаваемые только сведущим посетителям помимо меню за совершенно другие деньги.

В этот раз визит пошёл по накатанной. Сначала мы выпили пива с «приоритетными», потом вышедший с кухни Миша поджарил нам яичницу с ветчиной, а уже затем «Дзержинец» сгонял за «пшеничным» вином, которым угостился вместе с нами. Время летело незаметно. Ближе к закрытию Миша, плотно утвердившийся у нас за столом, вынёс из подсобки коньяк под шашлыки, и мы продолжали праздновать дружбу, оставшись одни в зале. Совершенно естественным образом беседа свернула в сторону Ленинграда, где Миша проходил срочную службу коком, и внезапно Борька предложил съездить в город на Неве к его гурзуфской подружке. Оба работника торговой сферы дружно отказались, как связанные семьёй и работой, а меня перспектива неожиданно увлекла.

Я всегда легко снимался с места, да и Питер не навещал уже несколько лет. Невзирая на поздний час, я отзвонился из телефона-автомата у входа в заведение домой начальнику и выпросил три дня отгулов, полагавшихся мне за ударную работу в подшефном совхозе. Миша насильно всучил нам полусотенную бумажку со словами «В другой раз вернёте! Вам сейчас нужнее!», а Володя из загашника принёс связку дефицитной воблы «в дорожку».

На Ленинградском вокзале проблем с билетами не возникло. Купив плацкарту на ближайший поезд, мы даже успели посетить привокзальный ресторан. Как следствие: я с трудом попал билетом в руку проводницы, а Борис, укладываясь наверх, убрал под мою нижнюю полку свои новые, недавно купленные в «Берёзке» ботинки «Саламандер», которыми очень дорожил. Проснулся я посреди ночи от непонятного шума – Борька забыл, что надёжно спрятал дорогую обувку, и теперь проводил тщательный опрос соседей, обещая применить нестандартные методы воздействия. Кое-как успокоив перепуганных попутчиков и насмерть зашнуровав на Борьке драгоценные башмаки, я снова «придавил ухо».

«Град Петров» встретил нас приветливо: из репродукторов доносился голос Пугачёвой, исполняющий песню «Ленинград» на слова Мандельштама. Несмотря на очень раннее утро на улице было светло и достаточно тепло. У выхода из вагона нас встретил носильщик, везущий низкую багажную платформу на колёсиках, и сразу предложил «Эх, прокачу!». «Что такие невесёлые? Или «головка бо-бо, денежки тю-тю?», – сразу проявил он знакомство с алкогольным фольклором. Я неоднократно замечал, что на пару с братом мы производили на окружающих располагающее впечатление – абсолютно посторонние люди охотно шли нам навстречу и предлагали помощь, даже когда мы к ним не обращались. Прокатив нас через весь перрон, Виктор, так он представился, привёл нас в полуподвальный этаж здания Московского Вокзала.

Огромный стол в окружении двух лавок в сочетании со слабо освещёнными низкими сводами потолка сразу выдернули из памяти подвалы описанного Гиляровским трактира «Ад» на Трубной. Но в отличие от московского притона, здешнее помещение выгодно отличалось чистотой и полным отсутствием посетителей. Кроме нашего провожатого присутствовала ещё пара его коллег, вполне приветливых мужиков неопределённого возраста. Открыв крышку вместительного ящика с надписью «Песок», расположенного непосредственно под пожарным стендом с багром и прочими противопожарными атрибутами, Виктор изъял одну из лежащей на песке батареи водочных бутылок. Очень кстати пришлась оставшаяся «дорожная» вобла, отлично оттенившая вкус «Пшеничной». За первой оздоровительно-ознакомительной последовала следующая «кегельная» ёмкость, в процессе употребления которой неожиданно выяснилось, что кроме имени, фамилии и примерного года рождения о своей ленинградской подружке Борька ничего не знает. Она недели за две до нашей поездки ему звонила, приглашала в гости и даже диктовала адрес, но брат не озаботился записью этой нужной информации.

Ровно в 8 утра пошедший вместе с нами к только открывшейся «Ленгорсправке», Виктор исключительно доходчиво объяснил знакомой киоскёрше отчаянность положения. И уже через пятнадцать минут Борька выяснял из телефона-автомата у своей ленинградской пассии точный адрес. Знакомец наших новых друзей, дежурящий у вокзала «частник», абсолютно безвозмездно отвёз нас по указанному адресу, правда, за ещё одну бутылку «сучка» и «портвейн розовый – самый дамский» мы щедро расплатились. Не идти же, в самом деле, в гости с пустыми руками!

Ирку я не помнил, так же как и её подругу, приехавшую на квартиру практически вслед за нами, хотя мы познакомились с обеими в Гурзуфе прошедшим летом во время празднования Борькиного Дня Рождения в коктейль-холле. Тогда у брата с Иришкой сразу случилась горячая любовь, и они уже не расставались до нашего отъезда из Крыма. Подруга хозяйки, Людмила, сразу мне понравилась – рослая спортивная блондинка с правильными чертами лица западнославянского типа. Родом она была из-под Питера и проживала на съёмной квартире, но немедленно примчалась по первому звонку подруги. Мама хозяйки отбыла в короткую командировку, и квартира до конца недели находилась в полном нашем распоряжении.