Кладовщик

– Алексей Иванович, – обрадовалась она, – я, собственно, чего на работу пришла сегодня. Вот!

И протянула мне мою книгу «Сладкий дым забытых костров» две тысячи второго года издания в синей тонкой обложке.

– Подпишите, пожалуйста, на память! Вот ручка.

Это было неожиданно и как-то не вовремя, я даже поморщился, не зная, как отреагирует на весть, что я точно не из грузчиков, Николай. Мельком глянул на наставника: удивление, но, слава богу, без признаков презрения к «испорченному интеллигенцией» ученику.

Я раскрыл титульный лист и написал: «Наталье, на память от автора. 29 марта 2023 года». Расписался.

Наталья радовалась, вроде бы даже искренне, а ведь кто сейчас вспомнит эту древнюю книжку, затерялась где-то далеко за чащей сумрачного леса середины жизни, пропала – и вот вдруг догнала, ударила в спину. В чём-то приятно, надо сказать, ударила.

– Спасибо! – воскликнула Наталья и вдруг обняла меня, прижавшись щекой к щеке. – Ладно, побегу я тогда домой, надо малому обед готовить. Послезавтра тогда увидимся, поговорим.

– До послезавтра! – помахал я ей вслед.

– Забытые костры? – вдруг спросил кладовщик.

– В смысле? – не понял я.

– Книга, – пояснил он, – называется, «Сладкий дым забытых костров», так это чего, ты, что ли, её написал? А я её типа того, стал быть, читал!

А вот это меня уже не удивило. Нет. Не удивило – ошеломило, сплющило, сбило с ног, развеяло по ветру. Читающий кладовщик само по себе странное явление, но читающий мои книги…

– И как? – спросил я, чтобы хоть что-то сказать, чтобы хоть как-то вернуть на место упавшую челюсть.

– Мне понравилось. А шо, правда ты написал? Не брешешь?

– Правда.

– Молодца. Мне мало шо нравится из нонешних писателев, а это, по чесноку, прям хорошо.

Долгие годы работы журналистом приучили меня не воспринимать всерьёз восторженные или, наоборот, презрительные отзывы окологазетной публики всевозможных мастей: доморощенных поэтов, писателей, сантехников, пенсионеров и домохозяек.

Я перелопатил десятки тысяч стихов и рассказов, «жюря» всяческие местечковые творческие конкурсы на призы местных газет. Печаль моя в том, что если приложить судейскую «художественную линейку» к поэме «Во весь голос» Маяковского, поставить засечку по её поэтическому масштабу и условно разбить получившийся отрезок на десять баллов, а потом по этой шкале оценить всё прочитанное, то у этих товарищей за все годы самое лучшее, самое гениальное не потянет на тройку! И тройку можно поставить только тысячной доле процента от «представленного на конкурс». Твёрдые девяносто девять процентов этого, не сомневаюсь, душевного и прочувствованного, но всё же литературного мусора, не поднимутся выше единицы. И всё же самое печальное даже не уровень доморощенной поэзии, а самооценка этих поэтов. Практически каждый конкурсант мнит себя настоящим гением. Не пережив многолетних блужданий по лабиринтам стилистических проблем и синтаксических невероятностей, не примерив на себя философских концепций, отличных от их житейского восприятия бытия, не переболев страстью к богатствам языка и к яркости художественных образов, не прочитав никого, кроме школьно-рамочных Пушкина, Лермонтова, в редких случаях Некрасова, эти персонажи пускались в рассуждения о литературе, подобно моему кладовщику, раздавая налево и направо свои «по чесноку, прям хорошо».

Когда я им говорил, чисто ради эксперимента, что сейчас прочту пробу пера начинающих поэтов, и цитировал лучшее из Бродского, Ахметьева, Ватутиной или забытого всеми Бернадского, они снисходительно хмыкали и говорили: «Слабо очень, просто примитивно, не дотягивает, точно не Пушкин». А когда зачитывал буквально тех же, с придыханием заявив предварительно, что это лучшая современная поэзия, они задумчиво многозначительно кивали: «Да, не Пушкин, конечно, но неплохо, прям хорошо». Вот и теперь я не сдержался и, затолкав поглубже разъедающий меня сарказм, спросил: