Увидев, в каком виде Тристан вернулся, Софи всплеснула руками и запричитала:
– Небеса святые, на кого вы похожи! Весь в крови! Испортили свое замечательное пальто! Что там произошло?! Вы читали заклятья, которые взрывали ваших врагов?!
– Нет, – грубо ответил Тристан, швырнув голову усача на пол. – Я просто воспользовался ножом.
– Ножом?! Но зачем?! Если можно было действовать магически! Вы же наверняка знаете магические заклятья…
– Я хотел подраться – я подрался, – агрессивно рыкнул Тристан, стаскивая испачканное пальто с плеч. – Лучше посмотрите на мой трофей. Это один их ваших Пожирателей. Очень сильно хотел сожрать меня, но зубы обломал. Знаете вы его?
Софи склонилась над отрубленной головой и почти тотчас же разогнулась, скрывая позывы к рвоте.
– Это один из помощников Патрика, – ответила она слабым голосом. – О небо, великая магия! Неужто он причастен к этой некрасивой истории?
– Причастен? – насмешливо воскликнул инквизитор, закатывая окровавленные рукава белоснежной сорочки. Тут же, словно и не ложился спать, очутился Густав, слуга Софи, застенчивый паренек, вступающийся за оборотней. Он с готовностью притащил таз, теплой води и полотенце, и теперь поливал Тристану на руки, смывая засохшую кровь. – Итак, мы имеем: клирика, который душит у людей своей паствы все яркие магические способности – верно, чтоб загнанный Пожирателями человек не смог сопротивляться, – его помощников, которые выбирают жертв и высушивают всю его магию, видимо, для того, чтобы кого-то усилить, и знаки на домах. Я их посмотрел; это никакая не защита. Это самая настоящая сортировка, указание, люди с какими способностями живут в этом доме, и дата, назначенное время, когда можно этого человека взять. Это не защита, Софи, это отсроченная казнь. Как курица к новому году. У всех свой час. И вы спрашиваете меня, причастен ли к этому злодейству Патрик? Я отвечу – да.
Софи в ужасе замотала головой. В глазах ее стояли слезы.
– Этого быть не может! – выкрикнула она.– Вы лжете! Это слишком чудовищно! Зачем вы были так жестоки?! Отрубить человеку голову…
– На вашем доме, – произнес неумолимый инквизитор, – написано «собственность клирика» на старом, забытом языке. Вот это чудовищно. Полная уверенность в собственной безнаказанности. Людей он держит, как овец. Этот усатый, – Тристан недобро усмехнулся, – даже припомнил, как убивал мою жену и ранил меня. Он был очень возмущен тем, что я не умер.
– Ну, хорошо, он виноват, – горячо воскликнула Софи. – Он преступник! Но вы-то! Вы ведете себя как самый жестокий головорез!
– Головорез?!
Одним прыжком инквизитор оказался рядом с Софи и та вскрикнула, стиснутая его жесткими руками.
– Ну, чем от меня пахнет, – шептал он, тиская женское податливое тело, упиваясь его запахом, зарываясь лицом в волосы Софи. – Чем пахнет от инквизитора, я спрашиваю?
Он ловко просунул ладони меж ее бедер, подкинул ее в воздух, вжался в ее тело, и вот Софи уже перед ним, с раздвинутыми ногами, обнимающими его жесткое сильное тело.
– Женщина, – выдохнул он, прижимаясь лицом к ее часто вздымающейся груди, стискивая жесткие пальцы на ее ягодицах. Софи забилась, застонав то страха, чувствуя его прикосновения на тех местах, какие и мужу-то она позволяла трогать после некоторого сопротивления. – Нежная, сладкая женщина…Так чем пахнет от инквизитора? Кровью? Смертью? Болью? А она принимала меня любого. И за это я готов отрубить еще не одну голову!
Он лихорадочно раскидывал юбки, добираясь до живого, теплого тела Софи, ногтями проводя на ее бедрах чувствительные полосы, и она не выдержала. С криком она притянула к себе Тристана, обхватив его за шею, впилась в его губы поцелуем, жаждая получить ту изощренную ласку и блаженство, что видела в своем видении.
На краткое мгновение Тристан замер, но ласка была слишком горяча и желанна, слишком соблазнительна, и после мига колебания он ответил на ее сумасшедший обжигающий поцелуй, полный безумия.
Его руки ласкали ее бедра, ее раскрытое перед ним лоно, пальцы безжалостно погружались в обе ее дырочки, и Софи кричала, ощущая себя всецело принадлежащей инквизитору. Он мог брать и терзать ее так, как ему вздумалось бы, и каждое его проникновение она приняла бы как величайшее наслаждение.
– Нет, – вдруг произнес он, отстраняясь от женщины. Его ладонь лежала на груди Софи, которую ласкала и тискала до того, но Тристан остывал после первого всплеска страсти, дрожа и приходя в себя. – Нет, это неправильно. Мы не будем делать этого.
Он отпустил ее бедра, словно с сожалением. Его мокрые пальцы пахли ее соком желания, женщина хотела его, в том он мог поклясться, но это была не та женщина, о которой он грезил.
Глава 3
Софи, тяжело дыша, наскоро привела в порядок одежду, отряхнула и оправила юбки. Щеки ее пылали; отчего-то она почувствовала себя обманутой.
«Она принимала меня любым», – сказал инквизитор.
Дыша страстью, живя ею, он ранил сердце Софи своим огнем, и она позволила себе быть откровенной, позволила себе неудержимый порыв. Она потянулась к Тристану всей своей душой, тоже приняла его таким, каков он был в ту минуту – фанатичным, жестоким, безумным и страшным от запаха крови. Она пожелала его, впервые в жизни пожелала мужчину до головокружения, до грешного безумия. Но он не понял этого – или, что еще хуже, понял, но не принял порыва ее души.
Не принял…
Не та женщина, что волновала его воображение!
И это после трех лет вдовства!
…Интересно, были ли женщины у инквизитора? Или он все еще хранит верность той, ушедшей, никак не смирившись с ее смертью и отрицая ее?
– Почему? – с вызовом в голосе произнесла Софи, стягивая на груди порванную блузу.
Инквизитор кинул на нее взгляд алых горящих глаз искоса, и она его выдержала, не отвела своего взгляда.
– Вы желали бы продолжения? – насмешливо произнес он. – Так извольте, я готов. Если вам холодно и одиноко этой ночью, я всегда готов утешить и согреть любую хорошенькую женщину. Насчет этого я не хотел бы, чтобы у вас оставались сомнения. Я не пуританин и не ханжа. Никогда не отличался… гхм… сдержанностью. И потереться животом о чужой мягкий животик было бы весьма неплохо.
– О, благодарю, не стоит напрягаться! – раздраженно ответила Софи. – Добывайте огонь трением где-нибудь в другом месте! Я подумала, вам это действительно нужно, и не банальный грех, а…
– А что?
– Не важно. Но ваших одолжений мне не нужно!
– Вот поэтому и нет, – произнес инквизитор особым стервозным голосом.– Вы же все понимаете сами. Вы… хорошая девочка. Хорошие девочки всегда все портят своей излишней серьезностью. Они сразу хотят отношений, любви и замуж. Вы замужем – значит, третий пункт отпадает сразу. Но и любви я вам дать не могу. Ангелы, – инквизитор помедлил, словно припоминая что-то, – даже падшие, даже карающие – они не должны принадлежать никому. Такие отношения приносят только боль и смерть.
– О, не надо этих пафосных речей! – со смехом воскликнула Софи. – Я всего лишь… словом, не важно. Но вы навыдумывали себе много того, о чем я даже не помышляла! Ничего себе, самомнение! Вы не праздничный сладкий пирог, чтобы каждая хотела от вас откусить!
– Мне все больше и больше нравится ваша фантазия! В какое место вы желали бы укусить?
Глаза инквизитора вспыхнули насмешливым огоньком, и Софи покраснела, припоминая его, обнаженного, белого, как взбитые сливки в дорогом пирожном.
– Ни в какое! – выкрикнула она сердито. – Что за сальные пошлости!
– Но вы хотели пригласить меня в свою постель, – с нарастающим интересом продолжил он. – Неужто не страшно?
Он улыбнулся хищно, ноздри его дрогнули, как у хищного животного, учуявшего жертву.
– Вдруг я безжалостен в постели и люблю причинять боль, – прошептал он, наступая на женщину, окутывая ее своей тяжелой, напряженной аурой. – Вдруг я люблю сечь розгами своих любовниц и насиловать их?..
– О, не надо лжи! – воскликнула раздраженно Софи. – Я знаю, каков вы в постели – вы нежный, внимательный и ласковый любовник! Но чтобы ваш грозный имидж не пострадал, я никому об этом не скажу! Рычите себе на людей дальше и запугивайте их грозными взглядами, я никому не скажу, что вы любите нежно целоваться!
С громовым звоном и грохотом упал таз, ссорящиеся обернулись и увидели Густава, вытаращившего глаза и раскрывшего рот, от удивления упустившего вышеупомянутый таз с водой.
– Что уставился! – рыкнула Софи.
– Вы, – пробормотал Густав, указывая трясущимся пальцем то на Софи, то на Тристана. – Вы… вы…
– Мадам посетило интересное видение, касающееся моей личной жизни, – вежливо пояснил инквизитор. – Не более того. Я мадам и пальцем не тронул.
– Вообще-то, тронул, – осторожно напомнил Густав, явно страшась нарваться на гнев инквизитора. Но тот внезапно рассмеялся, прищурил алые глаза и осмотрел долговязого мальчишку.