Включить. Выключить

– Ну конечно, только их отсталость имеет вторичную природу по отношению к мальабсорбции! Она не идиопатическая!

– Сэр, а что означает «идиопатический»?

– Заболевание неясной этиологии. То есть причины его неизвестны.

– А-а.

Уолт Полоновски был весьма представительным мужчиной – рослым, хорошо сложенным, с темно-золотистыми волосами и загорелой кожей. По мнению Кармайна, не больничная нагрузка как таковая беспокоила его – его терзали глубинные эмоции вроде любви и ненависти. Этот человек всю жизнь был несчастен, и страдание запечатлелось у него на лице.

Но, как и все остальные, он никогда не обращал внимания на такие приземленные мелочи, как пакеты с трупами животных, а тем более на величину этих пакетов. «Да что я прицепился к этим пакетам? – думал Кармайн. – Потому что какой-то умник воспользовался холодильником, зная, что на пакеты с подопытными животными сотрудники Хага никогда не обращают внимания? А еще вот почему – печенкой чую, что-то здесь нечисто. Что-то не складывается. Да, я точно знаю!»

Миловидная лаборантка Полоновски, Мэриен, сказала Кармайну, что она сама относит вниз пакеты шефа. Она держалась настороженно и как бы оправдывалась, но, как понял Кармайн, пакеты были тут ни при чем. У Мэриен было грустное лицо, а личные дела расстраивают девушек чаще, чем работа. Здешней молодежи, обладающей дипломами и пишущей диссертации, не составляло никакого труда найти работу. Кармайн был готов биться об заклад, что Мэриен частенько приходит в Хаг в темных очках, скрывая, что она проплакала полночи.

Общаться с доктором Хидеки Сацумой после всех остальных было сущим удовольствием. Его английский был безупречен и американизирован; он объяснил, что его отец служил в посольстве Японии в Вашингтоне с тех пор, как после войны были восстановлены дипломатические отношения. Сацума закончил учебу в Америке и получил ученую степень в Джорджтауне.

– Я изучаю нейрохимические процессы ринэнцефалона, – начал он, но увидел на лице Кармайна недоумение и засмеялся. – Иногда его называют «нюхом мозга» – это самое примитивное серое вещество, какое есть у человека. Оно имеет непосредственное отношение к эпилептическим процессам.

Сацума тоже оказался красавцем, словно в Хаг мужчин отбирали по внешним данным. Совершенствуя и без того классические черты лица, он отважился на пластическую операцию, чтобы убрать складки верхнего века, поэтому его блестящие черные глаза уже не казались узкими. Для японца он был довольно высок, двигался с грацией Рудольфа Нуриева, с которым его роднило нечто татарское в облике. Кармайн угадал в нем человека, у которого не бывает мелких оплошностей, – он никогда не спотыкается и ничего не роняет. А еще он умел располагать к себе людей, и это тревожило Кармайна, который в войну служил на Тихом океане и недолюбливал япошек.

– Поймите, лейтенант, – с жаром объяснял Сацума, – все, кто работает в таком месте, как Хаг, не замечают ничего, что не относится напрямую к работе, а в работе у каждого из нас рентгеновское зрение. Коричневый пакет с мертвыми животными заметил бы, если бы он лежал. В противном случае на него не обратил бы внимание никто. И поскольку лаборанты в Хаге работают добросовестно, пакеты с трупами у нас нигде не валяются. Я никогда не отношу их вниз. Это делает мой лаборант.

– Насколько я понимаю, он тоже японец?

– Да. Эйдо помогает мне во всем. Они с женой живут на десятом этаже здания страховой компании «Мускат», а я – в пентхаусе. И это вам прекрасно известно, ведь вы тоже живете в «Мускате».

– Вообще-то я не знал. В пентхаус ведет частный лифт. Но с Эйдо и его женой я встречался. Вы женаты, доктор?

– Что вы! В море слишком много прекрасной рыбы, чтобы я остановил выбор на какой-то одной. Я холостяк.

– Вы встречаетесь с кем-нибудь из здешних сотрудниц?

Черные глаза блеснули – насмешливо, но не гневно.

– Боже мой, ну конечно, нет! Отец давным-давно объяснил мне, что только безмозглые холостяки смешивают работу с удовольствиями.

– Полезный принцип.

– Хотите, я познакомлю вас с доктором Шиллером? – спросил Сацума, почувствовав, что допрос окончен.

– Спасибо, было бы замечательно.

Так-так, еще один претендент на звание короля красоты Хага! Викинг. Курт Шиллер служил в Хаге патологоанатомом. По-английски он изъяснялся с легким немецким акцентом, что, несомненно, и являлось причиной неприязни, проскользнувшей у доктора Мориса Финча при упоминании имени Шиллера. Шиллер оказался рослым, скорее худым, чем стройным, с льняными волосами и тускло-голубыми глазами. Что-то в нем раздражало Кармайна, но явно не национальность: чуткий нос копа унюхал гомосексуальность. «Если Шиллер натурал, значит, нос меня подводит, а мой нос в порядке», – думал Кармайн.

Патологическая лаборатория помещалась там же, где и операционная, только этажом выше, и была побольше – за счет места, которое на нижнем этаже занимали клетки с кошками. Шиллеру помогали два лаборанта – Хэл Джонс, штатный специалист Хага по гистологии, и Том Скинкс, работающий исключительно на Шиллера.

– Иногда мне присылают образцы мозга из больницы, – сообщил патологоанатом, – поскольку я специализируюсь на кортикальной атрофии и мозговой рубцовой ткани. А моя работа связана с рубцеванием гиппокампа и крючка головного мозга…

Кармайн уже научился отключаться, как только начинались многосложные объяснения. Электронщик Билли Хо разглагольствовал о «магнитной мю меньше единицы» так, будто Кармайн был обязан понять его с полуслова. «Все мы говорим на профессиональном жаргоне, даже копы», – со вздохом подумал Кармайн.

Между тем время близилось к шести, и Кармайн зверски проголодался. Но прежде следовало поговорить с остальными и отпустить их по домам, а уж потом спокойно заправиться. На четвертом этаже осталось всего четверо.

Он начал с Хилды Силвермен, заведующей исследовательской библиотекой. Хилда царила в огромной комнате среди стальных стеллажей и выдвижных ящиков с книгами, карточками, бумагами, статьями, распечатками, репринтными копиями, вырезками и увесистыми подшивками.

– Теперь я перевела все архивы в компьютер, – объяснила она, указывая рукой без признаков маникюра в сторону штуковины размером с ресторанный холодильник, с двумя тридцатисантиметровыми бобинами с пленкой, консолью и клавиатурой, как у пишущей машинки. – Настолько стало проще! Никаких тебе перфокарт! Знаете, здесь работать гораздо легче, чем в библиотеке медицинской школы. Там трудятся по старинке. А мы можем узнать о любой опубликованной научной работе. Достаточно ввести ключевые слова вроде «ионы калия» или «припадки», и нам присылают краткое содержание всех существующих статей по этой тематике – с такой же скоростью, с какой телетайп способен печатать их. Есть еще одна причина, по которой я ушла из главной библиотеки и получила в полное распоряжение эту. Лейтенант, Хаг просто купается в деньгах! Только вот с Китом я почти не вижусь, и это нелегко, – со вздохом заключила она.

– С Китом?

– С моим мужем, Китом Кайнтоном. Он нейрохирург, недавно окончил аспирантуру и работает на другом конце Оук-стрит. Раньше мы хотя бы обедали вместе, а теперь не выходит.

– Значит, Силвермен – ваша девичья фамилия?

– Да. Пришлось оставить ее – проще жить, когда во всех твоих документах одна и та же фамилия.

На вид ей было ей лет тридцать пять, но она могла оказаться и моложе; осунувшееся лицо выглядело измученным. Пиджак был мешковатым, юбка – видавшей виды, туфли – обшарпанными. Единственное украшение – обручальное кольцо. Уродливые заколки-невидимки придерживали неудачно подстриженные темно-рыжие волосы; толстые, как донышки бутылок из-под колы, стекла очков уменьшали красивые карие глаза. Лицо нейтрально-миловидное, без косметики.

«Интересно, – задумался Кармайн, – что в библиотекаршах выдает их профессию? Книжная пыль? Чернила для принтера?»

– Я охотно помогла бы вам, – сказала Хилда Силвермен немного погодя, – но я решительно не помню, видела эти пакеты или нет. И на первом этаже почти не бываю – нигде, кроме вестибюля с лифтами.

– У вас есть друзья среди коллег? – спросил Кармайн.

– Соня Либман из оперблока. Больше никого.

– А как же мисс Дюпре и мисс Вилич с вашего этажа?

– Эта парочка? – презрительно переспросил она. – Они слишком заняты собственными распрями, чтобы замечать, что я существую.

Так-так, наконец-то ценная крупица информации!

К кому теперь? К Дюпре. Кармайн решительно постучал в дверь ее кабинета. Она занимала юго-восточную угловую комнату с окнами в двух стенах: одно было обращено к городу, другое смотрело на юг, в туманную гавань. Почему же этот кабинет не взял профессор? Не доверял себе, опасался, что роскошный вид будет отвлекать его? Кармайн решил, что если Бог не наградил мисс Дюпре внешностью, то силы воли, должно быть, ей хватает, чтобы не тратить время, глазея в окна.

Мисс Дюпре поднялась из-за стола, явно наслаждаясь возможностью еще раз взглянуть на Кармайна сверху вниз. «Опасное хобби, дорогая, – подумал Кармайн. – Окоротить можно любого, в том числе и вас. Зато вы очень умны, безупречно организованы и чрезвычайно наблюдательны – это видно по вашим прекрасным глазам».

– Что привело вас в Хаг? – спросил лейтенант, присаживаясь.

– «Грин-карта». Раньше я работала заместителем администратора одного из областных медицинских учреждений в Англии. Я отвечала за работу всех исследовательских лабораторий в больницах и «краснокирпичных университетах» области.

– «Краснокирпичных»?..

– Так называют провинциальные университеты, где учатся студенты из рабочих семей вроде меня. Оксфорд или Кембридж нам не по зубам, но они к «краснокирпичным» и не относятся, хотя их новые корпуса строят из красного кирпича.

– Что в этом здании не входит в сферу вашей компетенции? – спросил Кармайн.

– Почти ничего.

– А коричневые бумажные пакеты для трупов подопытных животных?

– Вашу необъяснимую зацикленность на пакетах для трупов животных заметила не только я, но никто из нас не понимает, при чем тут они, хотя у меня есть некоторые догадки. Почему бы вам не рассказать мне всю правду, лейтенант?