Первый человек в Риме

– Могу ли я видеть Гая Юлия? – спросил он.

– Да, Луций Корнелий. Подожди, прошу тебя, – сказал парень и поспешил в кабинет Цезаря.

Приготовившись ждать какое-то время, Сулла вошел в небольшой атрий, отметив изящную простоту этой ничем не украшенной комнаты. А вот Клитумна сумела сделать свой атрий похожим на переднюю гарема восточного властелина. И пока он подбирал в уме подходящее сравнение для атрия Цезаря, вошла Юлилла.

Долго ли она уговаривала привратника, чтобы он немедленно сообщил ей, когда придет Луций Корнелий? И сколько времени должно пройти, прежде чем слуга известит Цезаря о визите?

Эти два вопроса мелькнули в голове Суллы быстрее молнии. Увидев Юлиллу, он испытал настоящее потрясение.

Колени у него подкосились, он протянул руку, чтобы ухватиться за первый попавшийся предмет. Им оказался старинный кувшин из позолоченного серебра, стоявший на пристенном столике. Поскольку кувшин не был прикреплен к столу, от неосторожного движения он упал на пол с громким звоном. Закрыв лицо руками, Юлилла выбежала из комнаты.

Шум отозвался эхом, как в пещере прорицательницы Сивиллы Кумской, и всех поднял на ноги. Сулла стал белее снега. Его прошиб холодный пот от страха и боли. Ноги перестали его держать. Он соскользнул на пол и сидел так, сунув голову в колени и плотно закрыв глаза. Страшен был стоящий перед глазами образ скелета, обтянутого золотистой кожей Юлиллы.

Когда Цезарь и Марция подняли его на ноги и помогли ему дойти до кабинета, он возблагодарил богов за землистый цвет лица и синие губы, ибо являл собою вид действительно больного человека.

Глоток неразбавленного вина привел его в почти нормальное состояние. Вздохнув и смахнув рукой пот со лба, он смог наконец сесть на скамью. Понял ли кто-нибудь из них? И куда ушла Юлилла? Что сказать? Как поступить?

Цезарь был мрачен. Марция тоже.

– Извини, Гай Юлий, – сказал он, снова глотнув вина. – Обморок. Не знаю, что на меня нашло.

– Успокойся, Луций Корнелий, – сказал Цезарь. – Я знаю, что на тебя нашло. Ты увидел призрак.

Нет, он слишком умен, слишком проницателен, чтобы его можно было обмануть, по крайней мере так явно.

– Это была твоя младшая дочь? – спросил он.

– Да, – сказал Цезарь и кивком попросил жену выйти.

Та немедленно удалилась, ни взглядом, ни словом не выразив недовольства.

– Несколько лет назад я видел ее у портика Маргаритария среди ее друзей, – сказал Сулла. – И я подумал тогда, что она воплотила в себе все, чем должна быть римская девушка – всегда веселая, без тени вульгарности. А потом еще один раз – на Палатинском холме… в тот момент я испытывал боль – боль души… Ты понимаешь?

– Надеюсь, что понимаю, – произнес Цезарь.

– Она подумала, что я болен, и спросила, чем может помочь. Я обошелся с ней не слишком вежливо. Мне казалось, что ты не хотел бы, чтобы она знакомилась с такими, как я. Но она все не уходила, а я не мог быть чересчур грубым с ней. Знаешь ли, что она сделала?

Глаза Суллы стали странными. Зрачки расширились, стали огромными, а вокруг них – два кольца мертвенных серо-белых и два кольца зелено-черных. Глаза смотрели на Цезаря, как слепые, в них не было ничего человеческого.

– И что же она сделала? – мягко спросил Цезарь.

– Она сплела венок из трав и возложила его мне на голову! Мне! И я заметил… я заметил – нечто!

Наступила тишина. Ни один из собеседников не знал, как прервать ее. Она длилась несколько мгновений, в течение которых каждый старался собраться с мыслями, не зная, друг перед ним или враг. Никто не желал нарушить молчание первым.

– Ну так о чем ты хотел поговорить со мной, Луций Корнелий? – вздохнув, произнес наконец Цезарь.

Так он давал понять, что считает Суллу невиновным, что бы он ни думал о поведении своей дочери. И еще этим он хотел подчеркнуть, что больше не намерен говорить о дочери. Сулла, который подумывал предъявить письма Юлиллы, решил этого не делать.

Его первоначальная цель прихода к Цезарю казалась теперь очень далекой, почти нереальной. Но Сулла распрямил плечи, поднялся со скамьи, пересел в кресло клиента у стола Цезаря – и принял вид клиента.

– Клитумна, – сказал он. – Я хотел поговорить с тобой о ней. Может быть, о Клитумне следовало бы побеседовать с твоей супругой. Но лучше всего, конечно, сначала поговорить с тобой, Гай Юлий. Она совершенно не похожа на себя. Ну, об этом ты знаешь. Подавлена… Все время плачет… Ничем не интересуется. Такое поведение я не назвал бы нормальным. Даже если учесть постигшее нас горе. И я не знаю, что делать. – Он набрал в легкие побольше воздуха. – Я многим обязан ей, Гай Юлий. Да, она бедная, глупая, простая женщина, она не является украшением округи. Но она была добра ко мне. Она хорошо относилась к моему отцу, хорошо относилась ко мне. И я не знаю, чем ей помочь.

Цезарь сидел откинувшись на спинку стула. Что-то в этой просьбе вызывало у него недоверие. В словах Суллы он не сомневался – он и сам видел Клитумну и часто слышал от Марции о ней. Нет, смущало его то, что Сулла пришел к нему за советом. Это не в характере Суллы, подумал Цезарь, который крепко сомневался в том, что Сулла не знает, как обращаться со своей мачехой, которая к тому же, как утверждала старая добрая палатинская сплетня, была его любовницей. Но заговорить об этом с гостем Гай Юлий не решался. Нежелание Цезаря верить грязным слухам нельзя было объяснить наивностью. Скорее, это была брезгливость, которая определяла его собственное поведение и отражалась на его вере в поведение других. Доказательства – это одно, а слухи – совсем другое. Но несмотря на все это, было что-то глубоко неискреннее в сегодняшнем поведении Суллы.

И вдруг Цезарь нашел ответ. Ни мгновения не думал он, что между Суллой и его младшей дочерью что-то было. Но для мужчины с характером Суллы упасть в обморок при виде истощенной девушки – невероятно! Потом – эта история с венком. Конечно, Цезарь понимал важность этого. Вероятно, они встречались очень мало и главным образом мимоходом. Но, решил Цезарь, между ними определенно что-то произошло. Не мелочь, не что-то дешевое, не мимолетное. Было – нечто. Нечто, за чем надо пристально проследить. Если между ними существует сильная привязанность – дело плохо. Юлилла должна выйти за человека, способного высоко держать голову в тех кругах, к которым принадлежал Цезарь.

Пока Цезарь обдумывал все это, Сулла тоже откинулся на спинку стула и дивился: что же сейчас происходит в голове Цезаря? Из-за Юлиллы беседа не пошла по заготовленному плану, даже отдаленно не соответствовала ему. Как он мог так себя не контролировать? Обморок! Он, Луций Корнелий Сулла! Выдал себя с головой! «Я показал себя уязвимым перед Гаем Юлием Цезарем, – подумал Сулла, – и мне это совсем не нравится».

– А у тебя есть какие-нибудь варианты? – спросил Цезарь.

Сулла нахмурился:

– Ну, у нее имеется вилла в Цирцеях. Я подумал, было бы неплохо, если бы удалось уговорить ее побыть там некоторое время, – ответил он.

– Зачем же тебе мой совет?

Сулла еще больше нахмурился. Он увидел перед собой пропасть и решил прыгнуть в нее.

– Ты прав, Гай Юлий. Зачем мне твой совет? Правда в том, что я попал между Сциллой и Харибдой. Я надеялся, что ты протянешь мне весло и спасешь меня.

– Каким образом я могу тебя спасти? Что ты имеешь в виду?

– Я думаю, что Клитумна вполне способна покончить с собой, – сказал Сулла.

– О-о-о…

– Как мне предотвратить подобное несчастье? Вот проблема! Я мужчина, а после смерти Никополис ни в доме, ни среди родни Клитумны не осталось ни одной женщины. Даже среди служанок нет такой, к которой она была бы привязана. А женская дружба могла бы ей помочь! – Сулла наклонился вперед, увлекшись придуманной темой. – Сейчас Рим не место для нее, Гай Юлий! Но как я могу послать ее в Цирцеи без женщины, на которую можно положиться? Сейчас она не хочет меня видеть. Кроме того, у меня в Риме дела. Вот я и подумал: не согласится ли твоя супруга сопроводить Клитумну в Цирцеи и побыть там с ней несколько недель? Такое ее настроение продлится недолго, я уверен. Просто в данный момент она меня беспокоит. Вилла очень удобная, а Цирцеи – хороший город для здоровья в любое время года. И твоей жене тоже будет полезно подышать морским воздухом.

Цезарь явно расслабился, словно огромный груз вдруг свалился с его плеч.

– Понимаю, Луций Корнелий, понимаю. И понимаю лучше, чем ты думаешь. Моя жена действительно в последнее время стала для Клитумны важным человеком. К сожалению, я не могу отпустить ее. Ты видел Юлиллу. Тебе можно не объяснять, насколько ужасно наше положение. Моя жена нужна дома. Да и она не согласится…

Сулла оживился:

– А почему бы и Юлилле не поехать с ними в Цирцеи? Перемена обстановки может хорошо повлиять на нее!

Но Цезарь покачал головой:

– Нет, Луций Корнелий, боюсь, об этом не может быть и речи. Сам я до весны должен оставаться в Риме. Я не могу одобрить отъезд моей жены и дочери из Рима, если меня не будет с ними. Не потому, что я эгоист и отказываю им в удовольствии. Но я буду беспокоиться о них все то время, пока они далеко. Если бы Юлилла была здорова – другое дело. А так – нет.

– Я понимаю, Гай Юлий, и сочувствую тебе. – Сулла поднялся, чтобы уйти.

– Отправь Клитумну в Цирцеи, Луций Корнелий. С ней все будет хорошо. – Цезарь проводил гостя до выхода и сам открыл дверь.

– Благодарю тебя за то, что выдержал мою глупость, – сказал Сулла.

– Это было нетрудно. На самом деле я очень рад твоему визиту. Думаю, теперь я смогу справиться со своей дочерью. И признаюсь, ты мне еще больше понравился после событий этого утра, Луций Корнелий. Держи меня в курсе относительно Клитумны. – И, улыбнувшись, Цезарь протянул руку.