Плотский грех

Любопытствующие Делия и Эйб продолжали курсировать вокруг стола, взволнованные зрелищем Джеба Доу. Тому было далеко до самых отвратительных трупов, что им обоим довелось повидать, тем не менее он производил впечатление более сильное, чем большинство жертв, умерших насильственной смертью. Его запах был странно неправильным, и Эйб, более научно подкованный, чем Делия, отнес это на счет начала разложения за вычетом обычных обстоятельств, сопутствующих убийству, – таких, как присутствие крови, рвотных масс, открытого гниения. Делия лишь подумала, что это едва ли не единственное за многие месяцы полностью бескровное убийство. Тело Джеба не выглядело сырым или влажным, и голова с копной черных волос представляла собой пугающее зрелище, потому что череп полностью проступал из-под обтягивающей его кожи с набухшими венами, что, вкупе с парой коричневых, оттянутых назад губ, словно застывших в гримасе ужаса, создавало зловещую улыбку смерти. Жуткое, отвратительное зрелище! Закрытые веки Джеба были одарены густыми, длинными темными ресницами и четко очерченными дугообразными бровями. Ничто в теле не наводило на мысль о мумификации – этого Эйб и Делия навидались в избытке.

Наконец, убежденные, что Джеб Доу больше не может ничего им рассказать, Эйб и Делия поблагодарили Гуса и покинули морг.

Детективный отдел был слегка разбросан по зданию окружной администрации, где присутствовало большое количество других полицейских сил, но до помещения, где работали Кармайн и Делия, из отдела судмедэксперта было легко добраться по ближайшей лестнице или на лифте. Делия помахала Эйбу, оставив его добираться до своего помещения в одиночку, за что Эйб был благодарен: с Делией беседа всегда принимала самый неожиданный поворот, а он хотел без помех заняться своими текущими мыслями. Ее способ мышления был непонятным и словно направленным по касательной, потому что она никогда не видела вещи такими, какими видят их простые смертные, но именно за это Кармайн и ценил ее. «И, – поправил себя Эйб, – будь справедлив, Эйб Голдберг! Ты ценишь ее не меньше».

Кармайн повез Дездемону и сыновей в гости к своему старому приятелю киномагнату Майрону Менделю Мандельбауму в Беверли-Хиллз и должен был вернуться не раньше, чем через три недели. Он подкупил Делию, дав ей разрешение поработать над серией дел о пропавших женщинах, которая беспокоила ее уже не один месяц, и сказал ей, что обычные преступления и подозреваемые надежно находятся в руках Эйба, так что, мол, не вмешивайся, если сам Эйб не попросит. Поскольку Делия и мечтать не могла целый месяц посвятить своей излюбленной теме, то восприняла невысказанный подтекст философски и оставила Эйба в покое. Многочисленные анонимные жертвы под именем Доу грозили разрастись в большое уголовное дело, но еще некоторое время оно будет двигаться с черепашьей скоростью, поэтому ее участие там пока не требовалось.

Эйб перехватил по дороге Лиама Коннора и Тони Черутти, затем, усевшись в своем вертящемся кресле, выложил им новость о том, что у четырех Джонов и одного Джеймса Доу появился новый член семьи, Джеб.

– Похоже, теория профессора Содерстена с изнасилованием отпадает, – грустно сказал Лиам. – Мы снова возвращаемся к гомосексуальной гипотезе?

– Если и так, то никаких педерастов, понятно? Гомосексуалисты, или, как говорит профессор, геи, – сурово наказал Эйб. – Однако кастрация свидетельствует против этого, если только преступник не фанатичный гомофоб.

– Тогда в качестве гипотезы гомосексуальный мотив остается, – заметил Тони Черутти. Он был молод, красив и все еще холост, доводился родней комиссару Сильвестри, капитану Дельмонико и примерно трети полицейского управления Холломана и, хотя мог быть нетерпелив и бестактен, являлся превосходным детективом, чьей специальностью являлись уличные преступления. – Гомофобы ненавидят тех, кто скрывает свои наклонности, женятся и заводят детей. Затем, лет через десять, жена просыпается и обнаруживает, что вышла за гомика… это слово мне тоже нельзя употреблять? В общем, жизнь у нее скомкана, у детей скомкана… Да, кастрация может прекрасно укладываться в схему, если ее отец или ее брат… э… чувствует себя оскорбленным. Слово «оскорбленный» употреблять можно?

– Не умничай, Тони, – спокойно сказал Эйб.

– Ты говоришь о другой возрастной группе, Тони, – произнес Лиам, тихий, сдержанный человек, составляющий с Тони идеальный контраст. Будучи женатым, он никогда не приносил свои домашние неприятности, – если таковые у него вообще бывали, – на работу и имел мало предрассудков. – Жертвы по имени Доу слишком молоды, чтобы иметь жен и детей. Хотя и эта гипотеза должна остаться в нашем списке возможных. Если жена парня знает, что он гомосексуалист, и мирится с этим, – одно дело, но если он ввел ее в заблуждение, то когда она это выяснит, результаты просто обязаны быть неприятными во всех смыслах.

– Но не до такой же степени, чтобы привести к череде убийств. – У Эйба был скептический вид. – Я предлагаю обратить внимание на воинствующие антигомосексуальные движения, включая неонацистов и всевозможных расистских сумасбродов. Расовые предрассудки обычно связаны с другими социальными предубеждениями.

– Мы не можем исключать психопата-одиночку, – хмурясь, сказал Лиам. – Жертвы появляются поочередно, а это предполагает одного преступника.

– Совершенно верно.

Глаза Тони были закрыты – признак глубокой задумчивости.

– Того, кто это сделал, будет нелегко найти, – проговорил он своим привлекательно скрипучим голосом, а вот где это было сделано – наоборот. Гус нашел доказательства того, что этому последнему Доу на долгие периоды времени затыкали рот?

– Ткани полости рта не повреждены.

– Стало быть, место, где он содержался, было звукоизолировано на протяжении последних пары месяцев, – заключил Тони. – Призраки Курта фон Фалендорфа[6 - Отсылка к книге К. Маккалоу «Неприкрытая жестокость».], а? Сравнительно недавно при поисках Курта была проведена масса работы по списку «где». Нам следует взглянуть на те материалы, тогда у нас будет список возможных мест.

– Бедняги Доу, должно быть, вопили вовсю, – заметил Лиам.

– Но у нас есть список мест для проверки, – сказал Эйб. – Делия идет по следу Женщин-теней и не откажется поделиться с нами своими схемами и планами Холломана – нам они тоже пригодятся. Если бы мы работали только с документацией, я бы ее привлек, но тут речь о поиске тайного каземата. – Эйб потер руки; обнаружение тайных убежищ было его специальностью.

Кармайн Дельмонико имел дочь, достаточно взрослую, чтобы быть студенткой подготовительного медицинского факультета в колледже Парацельса университета Чабба, но во время школьных каникул он совершенно не видел Софию. Когда София была совсем малюткой, ее мать оставила Кармайна, чтобы выйти замуж за киномагната Майрона Менделя Мандельбаума; брак очень быстро распался, чего нельзя сказать об узах между Майроном и его падчерицей, в результате чего София выросла с двумя отцами, каждый из которых ее обожал. Предполагалось, что девушка однажды станет наследницей империи Майрона, но пока ее склонности повели ее по пути медицины; во время школьных семестров она жила с Кармайном и его второй семьей в Холломане, а во время каникул – у Майрона на Западном побережье. Обладающая блестящими способностями и трезво мыслящая молодая женщина, она была в достаточной степени избавлена от воздействия обаяния своего биологического отца, чтобы ясно видеть, как она может наилучшим образом ему помочь. И действительно помогала.

После рождения своего второго сына Алекса, появившегося на свет всего через пятнадцать месяцев вслед за братом Джулианом, у Кармайна и Дездемоны возникли неприятности. Дездемона страдала от послеродовой депрессии, которая усугублялась ее предрасположенностью к навязчивым состояниям. Будучи руководителем медицинского учреждения, с которым Кармайн столкнулся во время одного из своих расследований, Дездемона отказывалась признавать свою болезнь, и поэтому выздоровление шло медленно. Тут-то на сцену и вышла София. Дездемона, сказала София Кармайну, нуждается в длительном отдыхе, во время которого ее будут холить и лелеять, а поскольку ее нельзя разделять с сыновьями, они тоже должны стать частью этого оздоровительного отпуска. Результатом стало то, что в конце июля Кармайн повез Дездемону, Джулиана и Алекса в Калифорнию; им предстояло пожить в огромном особняке Майрона столько, сколько София сочтет нужным, хотя самому Кармайну придется вернуться в Холломан по окончании своего ежегодного отпуска. Соглашение Дездемоны на такой радикальный поворот было веским доказательством того, что в глубине души она понимала, что нуждается в длительном отдыхе. Ее маленькие мальчики были слишком увлечены миром грез Майрона и поэтому не составляли проблем. При стольких удовольствиях, развлечениях, увеселительных поездках, со столькими людьми на побегушках, в любой момент готовыми исполнять любые желания, им было необязательно досаждать мамочке, которая, в свою очередь, могла наслаждаться ими, не чувствуя себя загнанной или угнетенной, как это было в Холломане.

Осведомленная обо всем этом, Делия могла приступить к своей задаче в тишине и покое. Дело Женщин-теней было трудным для расследования и по-прежнему не поддавалось анализу. Шесть дел, связанных с исчезновениями женщин, продолжали считаться открытыми, но особой срочности в их расследовании не имелось. Работа над ними позволяла Делии каждый день покидать рабочее место точно в срок и рассчитывать на свободные выходные. В данный момент это было важно, поскольку Делия завела двух новых подруг и с нетерпением ждала часов досуга.

Делия познакомилась с Джессикой Уэйнфлит и Иви Рамсботтом в Миллстоун-Бич в начале июня, когда они совместными усилиями старались спасти кошку, застрявшую на дереве и жалобно мяукающую. Конечно, когда животинка была полностью удовлетворена тем, что все три женщины ради нее честно рисковали своими шеями, она изысканно спустилась с дерева по собственной воле и полосатым пятном растворилась в голубой дали. Джесс и Иви смеялись до слез; Делия хохотала, пока у нее не закололо в боку. Этот кошачий розыгрыш произошел неподалеку от квартиры, где на правах собственницы проживала Делия, поэтому все трое отправились туда, чтобы выпить шерри, послать за пиццей и поближе друг друга узнать. Джесс и Иви были подругами много лет. Каждая проживала неподалеку; у Джесс имелся маленький домик в квартале от дома Делии, а Иви жила в Малом Басквоше, коттедже на обширной территории, примыкавшей к Басквош-мэнор – громадному зданию, возвышающемуся над мысом Басквош к западу от дома Делии.

– Но ты превосходишь по классу нас обеих, Делия, – со вздохом сказала Джесс. – Я бы убила за кондоминиум прямо на пляже – да еще на верхнем этаже!

– Наследство от богатой тетушки, о существовании которой я даже не знала, наличие полезных родственников и немного удачи, – радостно сообщила Делия. – Да, у меня есть все, что нужно.

– Кроме мужа? – с хитрецой спросила Джесс.

– О боже, нет. Муж мне не нужен. Я люблю свою жизнь такой, как она есть – разве что недостает двух подружек.

Все три женщины были старыми девами, что в Америке большая редкость, даже для лесбиянок. Хотя, слава богу, Делия не ощущала подводных течений, намекающих на такое! Это уже несколько раз разрушало зарождающуюся дружбу, ибо Делия была консервативна в своих социальных установках и вдобавок не любила, когда в ее отношения с людьми вмешивался секс со всем его (как она считала) уродством и разрушительной силой. Проще говоря, она относилась к категории тех счастливых женщин, чьи сексуальные влечения не были ни мощными, ни частыми. В своем собственном представлении она была эксцентричной чудачкой и старательно культивировала этот образ, в чем ей помогал налет английского аристократизма, обладающий и другими преимуществами. С точки зрения Делии, чем скорее после знакомства с ней люди признают ее эксцентричность, тем лучше.

Иви Рамсботтом была женщиной очень высокой, хотя при этом совершенно не грузной. Свой точный рост она назвать отказалась, но Делия определила его таким же, как рост Дездемоны, то есть шесть футов три дюйма, и приписала ей такие же спортивные наклонности. На этом сходство заканчивалось; у Иви были кудрявые золотистые, цвета спелой кукурузы, волосы, правильные черты лица и васильковые глаза. Одевалась она настолько хорошо, что ее могла затмить только Глория Сильвестри. Ее небрежный костюм-для-прогулки-по-пляжу-в-начале-лета был так совершенен, что даже безумное карабканье за кошкой не привело его в беспорядок.

– Одежда – мое ремесло, – сказала она Делии, так искусно манипулируя ломтиком пиццы, что он не осмеливался капать ей на свитер. – Я управляю одежным бизнесом своего брата.

– Какого рода одежда? – спросила Делия, которая обожала одеваться, и это обожание лишь чуть-чуть уступало ее любви к полицейской работе.

– Сейчас уже все разновидности, хотя начинал он с так называемой одежды для забытых женщин, – женщин слишком высоких, слишком толстых или в каком-то отношении непропорциональных. Почему они должны быть обречены на унылые и немодные вещи? Как бы то ни было, лишь крохотный сегмент женщин в один процент умеет носить одежду. Мне на ум приходят только Глория Сильвестри, супруга Уильяма Пейли-старшего и герцогиня Виндзорская, хотя ряд женщин, в принципе, могут с честью выдержать испытание, а несколько из них даже почти достигают совершенства. Тем не менее большинство дам выглядят как черт знает что.

– Совершенно согласна! – воскликнула Делия.

– Но больше всего, – продолжала Иви, – мой брат знаменит своими подвенечными нарядами. Я лично управляю магазином для новобрачных Ра Танаиса.

– Ра Танаис – твой брат? – взвизгнула Делия.

– Да, – ответила Иви, позабавленная.

– У вас разные фамилии?

– Рамсботтом звучит неблагозвучно, – усмехнулась Иви. – Платье от Рамсботтома не так хорошо продается.

– Платье от Ра Танаиса – гораздо более экзотично.

– И само имя Ра Танаис экзотично, – смеясь, заметила Джесс. – Но, право же, Делия, почему простой поставщик одежды должен быть более волнующим, чем психиатр вроде меня или детектив вроде тебя?

– Дело просто в славе, больше ни в чем. А слава волнует.

– Признаю твой довод, он убедителен.

Сорокапятилетняя Джесс Уэйнфлит была стройной женщиной, но не пышногрудой, поэтому проблем с выбором одежды не знала; большинство мужчин назвали бы ее скорее привлекательной, чем хорошенькой или красивой, несмотря на ее мелкие, тонкие и правильные черты. Ее черные волосы были подстрижены очень коротко, макияж казался сдержанным и вместе с тем очень ей шел, а кремово-белая кожа наделяла ее определенным шармом. Главной же гордостью Джесс являлись глаза, достаточно темные, чтобы казаться черными, большие и нежные, как у лани.

По справедливости, Делия должна была бы столкнуться с Джесс где-нибудь по работе, но, к сожалению, этого не произошло. Доктор Джессика Уэйнфлит была директором Холломанского института для душевнобольных преступников, всегда называемого для краткости просто Холломанским институтом (или ХИ). Он находился на отшибе, к северу от Сто тридцать третьего шоссе, так как первоначально, сто пятьдесят лет назад, здесь располагалась только тюрьма для опасных преступников. Учреждение размещалось на территории в пятнадцать акров, обнесенной крепостной стеной высотой в тридцать футов, вдоль которой через определенные интервалы возвышались еще на пятнадцать футов сторожевые башни. Вскоре местные прозвали заведение Психушкой, и хотя время от времени предпринимались усилия избавиться от неофициального названия, оно сохранялось. После Второй мировой войны, во время бума строительства инфраструктурных зданий, учреждение претерпело обширные реновации и в настоящее время вмещало в себя две отдельные, но связанные между собой институции: во-первых, тут была собственно тюрьма, приспособленная для содержания мужчин, слишком психически неуравновешенных для жизни в обычной тюрьме, а во-вторых, на этой же территории в отдельном здании размещался исследовательский центр. Его-то и возглавляла Джесс Уэйнфлит.

– Бр-р! – сказала Делия, притворно содрогнувшись. – Как тебе, работая там, самой удается сохранять душевное здоровье?

– Моя работа по большей части канцелярская, – словно оправдываясь, ответила Джесс. – Я имею дело со списками, графиками дежурств, расписаниями. Интересно, однако, что обе мы задействованы в сфере применения уголовного права. Я принимаю массу потенциальных кандидатов наук, желающих проинтервьюировать того или иного заключенного, при этом некоторые из них оказываются журналистами. – Она фыркнула. – Почему люди полагают, что если ты сидишь за письменным столом, то должен быть дураком?

– Потому что они отождествляют письменный стол с бюрократическим складом ума, – хихикнула Делия. – Тогда как на самом деле, – продолжала она небрежным тоном, – я думаю, в настоящий момент ты занимаешься самоуничижением. Из ХИ выходит немало первоклассных научных работ – даже детективы стараются поспевать за литературой, касающейся определенных типов психически нездоровых преступников. Извини, подруга, ты разоблачена. Списки и графики дежурств? Чепуха! Ты наблюдаешь и отслеживаешь успехи своих подопечных.

Джесс засмеялась и вскинула вверх руки:

– Сдаюсь!

– Признаю, одна из моих задач в детективном отделе – заниматься бумажной волокитой. Это не директива сексистского начальства, а самоназначение. Мой ум как раз создан для статистики, планов, составления таблиц и всяческих словес, – поспешила пояснить Делия. – Мой босс, капитан Кармайн Дельмонико, это еще один читающий человек, хотя его сильная сторона – крупногабаритный фолиант. Мы непременно замечаем работу таких заведений, как Холломанский институт, и познакомиться с тобой, Джесс, – истинное удовольствие.