Евангелие любви

– Бога… – эхом повторила она.

– Рассмотрим их обстоятельства. – Джошуа энергично подался вперед. – В последние сто лет ощущение Бога у людей постоянно слабело. Все меньше людей становились священниками, все больше закрывалось церквей – народ терял связь с Богом, которая раньше у него была. Все основные западные религии прилагали массированные усилия, чтобы внутренне возродиться и сделать храмы привлекательнее для населения. Но добились прямо противоположного результата. Число прихожан продолжало сокращаться, так же как количество пастырей. Только в мелких и богатых общинах отмечались стойкие положительные сдвиги. Теперь во всем винят образование, улучшение условий жизни людей, телевидение, падение морали – можете сами продолжить список. Во всем этом есть доля правды. Но основная вина лежит на церквях, которым не хватает гибкости, и они, изменяясь внешне, не меняются внутренне. Или меняются, когда слишком поздно. Люди уверовали, что им присуща внутренняя добродетель – возможно, это следствие образования или расширения мировоззрения. Они не хотели больше слышать, какими были порочными, а их жизни не были настолько убийственно убогими, что только перспектива оказаться в раю держала их на этом свете. Люди многое приобрели, но хотели большего и считали, что у них есть на это право. В этой жизни! Но их все предавали. Церковь даже не пыталась проникнуть в их нужды. Правительства урезали свободы, сокращали их покупательную способность, подвергали жутким угрозам ядерной войны. И лишь когда атомный конфликт становился реальностью, наблюдались всплески посещения храмов. Но люди не должны обращаться к Богу только из страха. Их отношения с ним должны быть такими же естественными, как у ребенка с матерью.

Джошуа вздохнул.

– Делийский договор во многом всех уравнял, потому что планета, на которой мы живем, оказалась главным предателем. Угроза ядерной войны исчезла, и неразумные правительства тоже. То, что происходило между 2004 годом и нашим временем, представляется настолько новым, что никто не может это осознать, чтобы правильно действовать. Кошмары, преследовавшие человека с его появления на Земле, рассеялись и сделались почти нереальными: массовое уничтожение, захват территорий, даже голод. Люди хотят жить, а не умирать. Но это странная жизнь. И люди потеряли Бога. Мир третьего тысячелетия – это совершенно новый мир. По своей природе он не гедонистический для всех и каждого, но в то же время не нигилистический. Мы проделываем с людьми старый трюк – примеряем вчерашние принципы к завтрашним реалиям, творим вымысел завтрашнего дня из фактов вчерашнего. Цепляемся за прошлое, доктор Кэрриол.

– Вы сейчас говорите не о жителях городов группы В. Обо всех.

– Группа В повсюду.

– Я смотрю, вы не психолог – философ.

– И то и другое всего лишь ярлыки. Почему мы должны навешивать на все ярлыки, даже на Бога? Неврозы тысячелетия как раз и возникли оттого, что ярлыки больше не соответствуют предметам. Люди больше не понимают, куда идут и зачем это надо. Бредут в духовную пустыню без путеводной звезды Всевышнего.

Джудит ощутила, как стучит у нее сердце, внутри все дрожит и прилив жуткой радости, смывая все на своем пути, добирается до берегов рассудка. Это было необычное для нее ощущение, как физическое, так и ментальное. Вот что умеет проделывать этот человек с аудиторией слушателей. Но каким образом? Не одним же изложением мыслей, сколь бы интересными они ни казались. Что же в нем такого? Сила! Огромная! Какое слово для нее подобрать? И существует ли такое слово? Глаза? Голос? То, как он жестикулирует? Внутреннее напряжение? И… когда он говорит, ему веришь. Он заставляет себе поверить! Человек смотрит ему в лицо, глядит в глаза, слушает его слова и верит! Словно он повелевает Вселенной. Или мог бы повелевать, если бы захотел.

– Давайте вернемся к ситуации с городами группы В, – предложила Джудит ровным, холодным голосом. Какого же это ей стоило усилия! – Вы утверждаете, что нашли какие-то ответы. Мне хотелось бы их услышать. Я довольно активно задействована в деле переселения.

– Первым делом переселение необходимо реорганизовать.

Джудит рассмеялась:

– Об этом твердят много лет.

– И правильно. Проблема коренится в том, что большие, я бы сказал, огромные массы людей начали уезжать из северных и среднезападных районов страны задолго до того, как переселение начали планировать на официальном уровне. Процесс начался в семидесятых годах прошлого века, когда затраты на отопление зимой погнали производство в такие места, как Каролина и Джорджия. Возьмите мой город Холломен. Холломен не пал жертвой ширящегося оледенения, Делийского договора и переселения. Если не считать Чаббского университета. На рубеже третьего тысячелетия этот город был уже мертв. Все фабрики перебрались на юг. Деловой центр заколотили досками за десять лет до моего рождения. А я родился в двухтысячном году. Первыми город покинули обитатели гетто: черные и пуэрториканцы. За ними последовали белые рабочие и представители среднего класса – американцы итальянского, польского, ирландского и еврейского происхождения. Большинство старшего поколения растворилось во Флориде, классом выше – в Аризоне. Молодежь, среди которой встречались дипломированные ученые, не сумевшие получить работу даже кассиров в супермаркете, искали ее в других местах. А солнце, как обычно, вставало и заходило. Один из моих пациентов – старик из Восточного Холломена. Я называю его пациентом, но в наши дни он скорее непременный атрибут, чем просто пациент. Я терпеть не могу выписывать больных, если после лечения они все еще в нас нуждаются. Так вот, этот старик одинок, и мы заполнили в его жизни пустоту, поскольку больше ее заполнить было нечем. Пятое поколение его семьи жило и работало в Холломене. Он был одним из пятерых детей, родившихся в пятидесятые годы. К 1985 году его отец умер, мать уехала жить во Флориду, брат в Джорджии, одна из сестер в Калифорнии, вторая вышла замуж за южноафриканца и уехала с ним, третья поселилась в Австралии. Типичная, как он мне говорил, ситуация в их районе для последней четверти двадцатого века, и я ему верю.

– Не совсем понимаю, какое это имеет отношение к переселению жителей городов группы В? – Джудит улыбнулась, не желая, чтобы доктор Кристиан почувствовал колкость в ее вопросе.

– Я вот к чему клоню, – терпеливо продолжал он. – Для жителей этих городов официальное переселение не стало громом среди ясного неба. Они уже много лет переселялись самостоятельно. Разница в том, что когда это дело взяло в свои руки государство, люди потеряли право выбирать, куда ехать. Не было бы предыдущих лет переселения, сомневаюсь, чтобы они подчинились. Но похолодание и Делийский договор стали сахарной глазурью на торте, которым они так давно лакомились, что перестали ощущать вкус.

– Дело не в том, что мы не хотим предлагать им выбор, – возразила Джудит. – Задача слишком грандиозная. Может быть, позднее…

– Вы меня неправильно поняли. Я не обвиняю Вашингтон или кого-либо другого в бессердечии и прекрасно сознаю масштабы задачи. Переселение задумывалось из лучших побуждений, и все действия планировались гипотетически. Но размещать тех, кого переселяют на постоянное жительство, и тех, кто уезжает только на зимние месяцы, раздельно – неверный шаг. Понятно, почему так сделано: трудно возвращаться в апреле на север в то время, как твой сосед обосновался навсегда в новом южном месте обитания. Но основная проблема с жителями городов группы В – как раз их бездомность. Что есть твой дом? Где твой дом? То место, где ты проводишь время с ноября по апрель? Или там, где живешь с апреля по ноябрь? Могу сказать, что сам думаю по этому поводу. В северных и среднезападных районах стало слишком холодно, чтобы поддерживать промышленность без серьезного укрепления, и их необходимо закрыть. Детройт, Буффало, Чикаго, Бостон и другие. Центры переселения, возможно за исключением предназначенных для жителей аграрных городов группы Г, должны стать постоянными, чтобы люди там по-настоящему обосновывались и работали. Необходимо полное перемешивание: чтобы выходцы из зоны В интегрировались со всеми остальными – жили на одной улице, в одном новом поселении. Прежняя стратификация не нужна, и ее не надо сохранять. И тем более не надо изобретать новую. Все одинаково страдают от ограничений Бюро второго ребенка, от нехватки топлива на зиму, от отсутствия личного транспорта. У всех настолько схожие проблемы, что в наше время все могут поладить друг с другом.

Джудит улыбнулась:

– К концу все немного скомкано, но смысл я уловила.

Джошуа остался серьезным, и она, задав себе вопрос: «А есть ли у него чувство юмора?», заключила: наверное, нет.

– Теперь недостаточно жить для самого себя, в единоличном центре персональной вселенной. Если такое вообще было когда-нибудь возможно, – добавил он, словно размышляя вслух. – Духовно коммунисты состоятельнее, чем мы, потому что у них есть государство, которое они боготворят. Мы страстно любим Америку, но мы ее не боготворим. Наш народ должен снова обрести Бога, чтобы каждый научился жить в центре личной вселенной с Богом и собой. Только не старого иудейского бога, искромсанного очередным прилаживанием к новым обстоятельствам. Он много раз свергался и снова воздвигался на престол – Павлом, Августином, Лютером, Ноксом, Смитом, Уэсли и так до бесконечности. Это был привой, прививка иудейского кумира на древо пантеона римских богов. Он человеческое представление. Но Бог – не человек. Бог – это бог. Во веки веков. Я учу своих пациентов: верьте. Говорю: если не способны уверовать в существующую идею Бога, сотворите свою. Должна быть вера, потому что без веры вы никогда не будете цельными.

У Джудит перехватило дыхание: ее посетило озарение, и такое четкое и ясное, что она увидела, как перед ней разворачивается мир. Сам того не сознавая, Кристиан научил ее, что и как надо делать.

– Браво! – воскликнула она и невольно дотронулась до его руки. – Так давайте, доктор Кристиан, докажите, что ваша точка зрения справедлива.

Он моргнул, застигнутый врасплох пылкой реакцией этой женщины, которая долго слушала его бесстрастно (про себя он уже отметил, что не привык к холодному приему аудитории). Затем его взгляд упал на длинные белые пальцы, зловеще, по-паучьему обвившиеся вокруг его кисти. Он осторожно убрал их другой рукой и, запинаясь, поблагодарил:

– Спасибо.

Настроение его улетучилось. Ставни закрылись, свет был потушен даже для самого себя.

Джудит встала:

– Пора возвращаться.

Вечером доктор Кэрриол, не обращая внимания на холод, расхаживала по комнате. В десять часов отопление безжалостно отключили. Предполагалось, что все добропорядочные постояльцы уже забились под одеяла. Ну а если кто-то не лег в постель, пусть пеняет на себя.

Она совершила глупость, дотронувшись до него. Почувствовав прикосновение ее руки, Кристиан замкнулся, шарахнулся от нее, как от чумы. Не тот человек, с кем можно общаться посредством гормонов. Но каков – побудил ее, Джудит Кэрриол, на такой поступок!

Где-то между полуночью и восходом солнца все ее сомнения исчезли. Доктор Джошуа Кристиан, никому не известный, непроверенный, был именно тем, кто ей нужен! Если он произвел такой эффект на нее, то сумеет покорить миллионы. В этом нет никаких сомнений. Джудит наконец поняла, какими мучительно разветвленными были отростки от идеи главного ствола Операции поиска. Ее подсознание постоянно сомневалось и гадало, какой должна быть идеальная модель, но уровни мысли, которые поднимались выше того, что она называла активным разумом, так и не нащупали пути и коридоры, открывшиеся перед ней теперь. Да. Он был именно тем человеком, который ей нужен.

Далее вопрос был только в логистике – доставить этого человека к миллионам. Что-то в его мозгу уже шевелится, следовательно, он – теплый воск, из которого можно вылепить все, что угодно.

Однако кардинальная перестройка системы переселения – это не ответ. Решение в нем, и только в нем. В этом человеке люди найдут ответы на все свои вопросы и средство от всех своих недугов. И подарит им этого человека она. И никто другой.

Почему-то эта женщина испортила ему весь остаток дня, недоумевал Джошуа, лежа под несколькими слоями пуховых одеял. В последнее время ему стало непросто обуздывать бушевавшие в мозгу приливы и отливы, кружившие и подбрасывавшие хрупкий кораблик его души, словно он сам – живой человек и вместилище духа – больше ничего не значил в сравнении с обитавшей в нем ужасной силой. С тревогой и изумлением он допытывался: где кроется природа этой силы, в нем самом или вовне? Он ее порождает, или это сила незаметно, бездушно его подпитывает, чтобы впоследствии, когда его миссия будет выполнена, выкинуть на свалку?

Надо все выяснить. В течение этой долгой зимы Джошуа не переставал размышлять. Ему приходило в голову, что его время на исходе и необходимо что-то предпринять. Только что? Этого он не знал. В чем его миссия? Это ему тоже неизвестно. Джошуа понимал: долго ему не удастся сопротивляться себе. Сопротивляться чему? Тоже загадка. Он не ведал, что от него требуется и как это выполнить.

И какой смысл в появлении этой женщины? Необычной, загадочной Джудит Кэрриол. Ее глаза словно тускло мерцающие жемчужины – слой под тончайшим слоем, которые придется счищать целую вечность, чтобы добраться до сердцевины истины. Спокойная и легкая в движениях, изящная и чужая. Леонардо да Винчи выбрал бы ее вместо Джоконды, чтобы написать свое лучшее полотно. А ведь она сама писала себя – автопортрет. Вот какой вопрос нужно задать себе: насколько она искусный художник. Она была в фиолетовом – цвете, противоположном цвету ее глаз, оттеняющем ее белейшую кожу нежнейшим опаловым отливом и заставляющим отсвечивать синевой ее темные волосы.

Когда она коснулась его руки, у него появилось особое чувство: не трепет плоти, напротив – трепет бестелесного. И в тот же момент он понял, что у нее на него какие-то виды. Поэтому жутко испугался и отпрянул. Теперь он лежал без сна и думал обо всем, о чем вовсе не хотел бы вспоминать. Он обрел свою нишу, был доволен и счастлив. Почему она явилась именно этой зимой, когда он потерял покой, все больше ощущал одиночество, разлад в себе, ожесточился? Почему сейчас? Закономерность? Бог безусловно существует, иначе не могла бы крохотная крупинка с таким смыслом материализоваться из огромного хаоса.

Она не юна. По крайней мере, лет сорок. Джошуа умел определять возраст ухоженных женщин. Лучше была бы помоложе. Юную легче оттолкнуть, юность в себе не уверена, во всем винит себя и не задается вопросами, почему ее отвергают. Эта женщина опытна и проницательна. Не из тех, кем можно пренебречь без веской и разумной причины. Джошуа не понимал, почему в нем крепла уверенность, что от нее нужно держаться подальше – немедленно возвратиться в Холломен, к привычному кругу забот. Может ли мужчина прочитать свое будущее на лице женщины? Может ли его будущее быть настолько великим и настолько ужасным?

«Мама! Мне нужна моя мать! Мне нужна моя семья! Почему я не позволил Джеймсу поехать со мной? Даже с Мэри было бы легче, чем одному в этой оторванности. Почему я так радовался, сорвавшись с поводка их нежной любви?»

Ночь шла, и его веки тяжелели, опускались. «О сон, великий сон, облегчи мою боль! Дай мне покой». И сон пришел. Последней мыслью перед тем, как заснуть, и первой после пробуждения было твердое решение не дать этой женщине украсть его душу. Так он хотя бы останется самим собой.

Оба проспали дольше обычного и не пошли на процесс Эдди Маркуса. А встретились совершенно случайно на углу улицы неподалеку от мотеля, когда Джошуа возвращался с прогулки, а Джудит вышла погулять.

Они остановились и взглянули друг на друга. Ее глаза – страстные, сияющие, молодые. Его – все понимающие, усталые, старые.

А затем Джошуа повернулся и пошел рядом с ней.

– В Холломене вы только отчасти счастливы. – Когда Джудит говорила, у нее изо рта вырывался пар, такой же белый, как весь окружающий заснеженный мир.

Сердце Джошуа екнуло – он понял, что его предчувствие сбывается.

– В Холломене я совершенно счастлив, доктор Кэрриол.

– А по тому, что вы говорили мне вчера, я бы этого не сказала. По крайней мере, в глубине души вы так хотите, чтобы был счастлив весь мир, что, думаю, вам не место в вашем Холломене.

– У меня нет ни малейшего желания жить где-нибудь еще и заниматься чем-нибудь другим! – громко воскликнул Джошуа.

Джудит кивнула. Вчера в фиолетовом она казалась загадочной, а в это мучительно морозное утро в красном – торжествующей.