– Иви, сейчас не время и не место. Ты свободна завтра? Могла бы ты прийти ко мне на ленч и там все рассказать?
Лицо Иви словно обвисло от облегчения. И сразу же Делия заметила на нем если и не все дополнительные годы, то хотя бы часть из них.
– О да! Я приду.
С улыбкой оставив Иви на попечение группы моделей, Делия присоединилась к докторам Кастильоне. От них ей не было нужды скрывать свою профессию; благодаря Джесс они знали, что она коп.
– Видно, вы не чувствуете себя здесь рыбой, выброшенной из воды, Делия, – сказала доктор Мойра. – В этом зверинце вы как дома.
– Вы так это видите? Как зверинец?
– Мойра имеет в виду, – встрял доктор Фред, – что вы чрезвычайно умны и изобретательны.
– Но зверинец? – настаивала Делия.
Доктор Мойра издала сдавленный смешок.
– Так или иначе, скопище извращенных животных.
«Я начинаю понимать, почему их не любят, – подумала Делия, – они держатся снисходительно. Я бы побилась об заклад, что их квалификация очень заурядна, но относится ли это к Ари Мелосу? Бедная Джесс! Зарплаты в сфере общественного здравоохранения не обеспечивают блестящих помощников».
– Извращенных в смысле гомосексуальных? – спросила она.
– Извращенных в смысле экстравагантных, – пояснила доктор Мойра.
– Зачем приходить, если эти люди не вашего типа?
Кастильонес уставились на детектива, как если бы она сама была… с чудинкой.
– Наша неизменная страсть, – ответил доктор Фред.
– А именно?
– Музыка. Мы с Мойрой стараемся сформировать оркестр Холломанского института – я дирижирую, она играет на скрипке. Музыка действительно смягчает свирепую душу.
– Восхитительно, – сказала Делия.
Подошли доктор Ари Мелос и его новобрачная, оба пили красное вино; Мелос был очень рад находиться здесь, но Роуз выглядела не в своей тарелке.
– Прием в салоне Ра – для меня одно из важнейших событий в году, – сказал Мелос, – и я не могу дождаться, когда Роуз испытает то, о чем она пока только слышала. Какие там сегодня припасены угощения, хотел бы я знать.
И Кастильоне нехотя кивнули.
«Так-так, мы продвигаемся вперед, – подумала Делия. – Все это имеет отношение к музыке».
Подошел Тодо Сатара. Вознамерился поставить присутствующих в неловкое положение? Делия опередила его, надеясь перевести разговор в другое русло.
– Как много заключенных психлечебницы являются пациентами Холломанского института, доктор? – спросила она, напустив на лицо заинтересованное выражение.
– Все, если мы пожелаем, – ответил Мелос, очевидно, не ведая о недоброжелательстве Тодо. – Однако одновременно в программах Института активно участвуют не более двадцати человек. Вы, конечно, знаете, сержант, что «Правило Макнатена»[23 - Вкратце правило гласит, что если человек по причине какого-либо психического заболевания во время совершения правонарушения не понимал разницы между правомерным действием и неправомерным или не знал, что совершаемое им действие неправомерно, то он не может нести ответственность за свои поступки.] настолько архаично, что вердикт «невиновен по причине невменяемости» крайне редок – слабоумие проявляется в полной мере после того, как тюремный срок вступает в действие. Всякий заключенный в нашей психиатрической лечебнице является клинически больным, что дает нам обворожительно богатый выбор пациентов.
На него ястребом налетел Тодо.
– Ужасная работа, – заявил он. – Как вам удается сохранять хладнокровие, проводя сеанс лечения с человеком, страдающим манией убийства?
– Что вы говорите! – воскликнул Мелос. – Сразу чувствуется несведущий обыватель. Порой мне кажется, что широкая публика до сих пор верит, что тюремщики носят стальные доспехи и обуздывают заключенных с помощью водяных шлангов. Обитателей больницы должным образом подготавливают к сеансам. Если нужно дать им успокоительное, оно дается. Это не опасная работа, Тодо. В сущности, она, скорее, скучная.
Инициативу перехватил доктор Фред.
– Холломанский институт финансируется штатом, и федеральное финансирование имеет одну цель: убрать насильственное, социопатическое преступление из имеющегося у человечества списка видов социально неприемлемого поведения. Когда-нибудь мы научимся излечивать физиологически склонных к насилию преступников.
– Ну конечно! – с воинствующим видом презрительно усмехнулся Тодо. – Сейчас так бывает, ребята, что какого-нибудь убийцу, орудовавшего топором, выпускают на свободу как излечившегося. И что же он делает первым делом, оказавшись вне тюремных стен? Убивает новых людей своим любимым топором. Психиатры берут на себя роль Бога, а это очень опасная роль.
Но Ари Мелос и доктор Фред только рассмеялись.
– Вините во всем прессу, Тодо, а не психиатров, – сказал Мелос. – Ни один журналист никогда не потратит времени на освещение тысяч успешных случаев. Известность получает какой-нибудь один из миллиона провальный случай.
К разговору присоединилась доктор Мойра.
– Выпустить заключенного на свободу не во власти психиатра, – сказала она. – Чтобы освободить пациента, считающегося опасным для общества, приходится предпринимать многочисленные и мучительные шаги. Консилиумы, комитеты, экспертные группы, проверки, приглашенные консультанты, изнурительные обследования, исследования и тесты – список почти бесконечен. – Вид у нее был самодовольный. – К тому же вопрос освобождения заключенных Психушки никогда не рассматривается. Холломанский институт, как жену Цезаря, не в чем упрекнуть.
Атмосфера оживилась; теперь, когда разговор коснулся их работы, в настроении мозгоправов наступил перелом. Если бы только, подумала Делия, они могли отбросить этот налет превосходства, они бы завоевали некоторое количество фанатов, но они, увы, не могли. Она встретилась взглядом с Джесс, также слушающей, и увидела в глазах подруги отражение собственных чувств; Джесс тоже порицала снобизм своих коллег.
– Я никогда не понимал идеи использовать доллары налогоплательщиков на создание заведений, подобных ХИ, – высказывался Тодо, наслаждаясь собой. – Я хочу сказать, разве не скверно, что за государственные средства приходится содержать невменяемых преступников, не обеспечивая при этом услуг здравоохранения обычным гражданам? Я слышал, что ХИ имеет современную больницу, где можно лечить все от сердечного приступа до цирроза печени.
Неожиданно в разговор вмешалась Роуз.
– Но что тут можно поделать? – спросила она, чувствуя себя в своей стихии. – У нас цивилизованная страна, людей необходимо лечить. Но какая больница сможет справиться с беспокойными пациентами, к чьему разуму взывать бесполезно? Институт – это тюрьма, и больница общего профиля была добавлена к нему, чтобы защитить общество. Наш научно-исследовательский отдел опять-таки совершенно обособлен, так же, как и его финансирование. – Ее довольно ординарное лицо раскраснелось.
«Мать, защищающая своих детенышей, – подумала Делия, – ей в новинку все это, и она негодует на критику».
– Тут дело не в альтруизме, Тодо, – твердо сказала Мойра. – Кто-то должен делать эту работу. Стоимость долгосрочного – нет, пожизненного! – заключения настолько астрономическая, что мы вынуждены искать и находить какие-то ответы, или, по крайней мере, заставлять налоговые деньги работать эффективнее.
– Наша работа чрезвычайно ценна для общества, – заявил Ари Мелос. – В долгосрочной перспективе именно подразделения вроде ХИ сделают проблему невменяемых преступников менее затратной.
«Думаю, – сказала себе Делия, – я только что услышала все типичные аргументы, всплывающие всякий раз, когда эти две столь разные группы людей собираются вместе. Ра и Руфус приглашают психиатров ради Иви, желающей угодить Джесс, которая хочет доставить удовольствие своему персоналу. И все это имеет отношение к музыке».
В районе шести, когда солнце еще ярко сияло на небе, жалюзи и шторы были ненавязчиво спущены и большая комната погрузилась в полутьму. В ноздри Делии проник весьма обольстительный аромат лосьона после бритья – примета Николаса Греко, с которым она столкнулась лишь мимоходом. Бухгалтер корпорации Ра Танаиса носил костюмы, приобретенные на Сэвил-роу, и, бесспорно, являл собой самого хорошо одетого мужчину, какого Делии доводилось видеть, и, как она подозревала, был абсолютно незаменим.
– Руфус выдал строгие указания, – сказал он, взяв детектива под левый локоть. – Я должен усадить вас в кресло Фенеллы – оттуда самый лучший вид.
Люди занимали места по всей комнате, без какой-либо системы или метода, обходя лишь это небольшое кресло, имеющее скамеечку для ног, а поперек спинки с мягкой набивкой – табличку со словом «Занято». Усевшись в него, Делия получила ничем не нарушаемый вид на большую восьмиугольную нишу, где помещались рояль, арфа, барабаны и пюпитры. Даже лицо Бетти Корнблюм в образе сиамской кошки приобрело взволнованное выражение, и психиатры, сгрудившиеся вместе, были явно воодушевлены.
Обычная, хотя и роскошная вечеринка превратилась в то, что во времена пребывания Делии в Оксфорде называлось словом «салон».
Начало положил Руфус, сыграв на рояле Шопена – так, что мог бы привести в восторг аудиторию Падеревского – блистательно! Уж не этим ли он зарабатывает себе на жизнь? Один из стройных официантов подхватил скрипку, и Руфус перешел к бетховенской пятой сонате для скрипки и фортепьяно; публика была так поглощена музыкой, что сидела, почти не дыша. Роджер Дартмонд пел, Долорес Кенни пела, и они закончили дуэтом. Тодо танцевал с группой официантов, мужчины исполнили ошеломительный атлетический номер, женщины – чувственный танец, затем и те и другие танцевали вместе что-то балетное и грациозное.
С паузами и антрактами это продолжалось пять часов, и к концу вечера Делия полностью поняла, почему психиатры постоянно выклянчивали приглашения. Оказаться в числе избранных, которые присутствуют на таких первоклассных представлениях в уютной интимности салона, было событием настолько незабываемым, что за это – простите за гиперболу – можно было убить. Делия знала: этот вечер останется в ее памяти навсегда. Если что-то и озадачивало ее, так это высокомерие психиатров, которые, похоже, не улавливали, что им оказывают честь; судя по всему, они скорее думали, что им все должны. И это, решила она, не имеет никакого отношения к психиатрии. Это имеет прямое отношение к складу ума людей, которые, имей они такую возможность, удалили бы всякую исключительность с лица земли. Салон Ра и Руфуса был исключительным, и им удалось в него вторгнуться. На чьей же стороне при этом оказывалась Джесс?