Жёлтый

(Здесь Канцлер демонстрирует характерную и для Акемгонима Горгоноя уморительную по уровню наивности уверенность в том, что он способен доставить оргазм любой партнерше. Кажется, об имитации женского оргазма писатель и его персонаж знать не знают.)

Совокупляемся еще час. Мила кончает под нами. После этого она исполняет качественный для любительницы запойного чтения минет.

Опять болтаем. Мила интересуется обстановкой у нас дома. Она не знает про развод. Полагаем, эта весть испортит наши с Милой шашни. Узнав, Мила захочет быть номером один. Всё бы ничего, однако есть старое донжуанское правило. Не делай первой женщину, бывшую у тебя второй. Видишь ли, она изучила твои фокусы. Она в совершенстве знает, как ты изменяешь первому номеру. Хрен ты развлечешься, когда за спиной эдакий номер один. Даже если ты будешь верен, она изведется подозрениями. Тебя она изведет сильнее. Бывшие любовницы женатых мужчин не отличаются уверенностью в себе. Итак, вторая не должна становиться первой.

Отвечаем, что дома у нас всё хорошо. Мы не врем. Дома, правда, отлично: там мы спим и едим.

Мила рассказывает, как стажировалась в Италии. В Риме у нее сгорела квартира. В Перудже она была любовницей увлекавшегося сарацинскими картами деда. По ее словам, тот владел роскошной коллекцией. Теперь у Милы кабинет в российско-итальянской стоматологической поликлинике.

Покидаем гостиницу в одиннадцатом часу. Офис наверняка пуст. Это хорошо: поработаем с документами, не отвлекаясь.

Идти нам пятнадцать минут. После четырех оргазмов на двоих мы жизнерадостны. Подмигиваем встречным хорошеньким женщинам. Мол, нечего шляться по темноте, красавицы.

Рядом с офисом мы вспоминаем, что давно не проверяли телефон. Там много пропущенных звонков. Большая их часть сделана после 20:00. Перезванивать мы будем в девять утра. Мяч останется на чужой половине: в девять утра редко кто берет трубку. Эдак половина звонков и теряется.

Обнаруживаем в телефоне фотосессию Жени. Абсолютно голая, она сделала фото в разнообразных позициях. Мы перечисляем Жене оставшуюся часть гонорара. Пересылаем фотографии Боре и выставляем на друга расходы.

Офис не совсем пуст. Нас поджидает Катерина. Мы и забыли о ее апелляционной жалобе. Бедняжка писала, интересовалась, следовало ли ей ждать дальше, а мы не отвечали. Катерина не выглядит грустной. Кажется, она рада возможности пообщаться.

Мы усаживаем ее за наш компьютер. Стоя рядом, указываем, как исправить недостатки в тексте жалобы. Наши руки дважды соприкасаются около клавиатуры.

В решающие секунды мы не понимаем женщин. Тогда и они себя не понимают. В любом случае Катерине рано быть нашей. Мы не исключаем, что будем вспоминать эти прикосновения. Вспоминать, лежа рядом с Катериной после траха.

Закончив с жалобой, мы отправляем помощницу домой на такси. Шутим, что с радостью подвезли бы ее лично. Ссылаемся на большое количество других жалоб.

Пару часов работаем с документами. Стены офиса подрагивают: мы врубаем «ZZ Top» и крутим басы до упора. Зажжем рок в этой дыре.

Глубоко за полночь едем домой на такси. Дома хорошо: там мы спим и едим.

Едучи домой после секса, мы каждый раз вспоминаем актера Зельдина. Он играл в театре до ста лет. Мы бывали на его спектаклях. Зельдин написал автобиографию, где цитировал мемуары еще одного советского деда – писателя Бориса Васильева. Оба полагали, что на момент издания воспоминаний ехали с жизненной ярмарки.

Так вот, а мы едем с потрахушек. Из окна такси видим разноцветное мелькание ночного города. Редкий светофор задерживает машину в поздний час.

Завтра лишь вторник, и многие рестораны уже темные, пустые. Наше внимание привлекает одно работающее заведение. Автомобиль огибает угол здания, и мы секунду глядим в распахнутую дверь кафе. Обои там бордовые, потолок словно купорос, а господствует лихорадочный имбирный цвет. Он будто выливается из нескольких подвесных ламп. Лампы эти выглядят как не успевшие поседеть грязные одуванчики.

Такси едет дальше – ночное кафе пропадает из вида.

На улицах встречаются какие-то бедолаги. Эй, бедолаги, как же мы потрахались сегодня! Что можно делать ночью в центре города? Только искать решение своих половых невзгод. Ребята, снимите номер в гостинице и потрахайтесь. Наш вам совет. Снимите номер и хорошенько потрахайтесь. Это то что нужно. Можете нам поверить. Ведь мы едем с потрахушек».

Брак Канцлера Промилле

Следующую виртуальную сессию я начинаю с вопроса о том, насколько правдиво эссе Канцлера. Учитывая литературные наклонности моего клиента, я подозреваю, что в сочинении имеются художественные преувеличения.

– Таким образом мы проводили будни до эпидемии, – говорит Промилле. – Конечно, были нюансы. Выпадали дни без судебных заседаний. Часто мы обедали не с доверителями, а прямо в кабинете. Иногда не занимались сексом. Или вот незадолго до пандемии ездили к стоматологу. Не к Миле, разумеется. В целом же картина соответствовала написанному.

Я интересуюсь, доволен ли мой клиент таким распорядком, и Канцлер отвечает утвердительно. Промилле нравится, как выстраивается его общение с внешним миром. За счет зоны комфорта Канцлеру удается избегать лишних контактов с незнакомыми людьми, а также с навязчивыми малозначительными клиентами и с большинством коллег.

– Как же вы управляете коллективом, если избегаете общения с ним? – спрашиваю я.

– Мы избегаем не всякого общения. Лишь общения, инициированного другими. Но мы поддерживаем контакт со всеми работниками. С каждым адвокатом, юристом, помощником. Даже с курьерами. Еженедельно мы выделяем пару-тройку часов для этого. По очереди вызываем сотрудников и хорошенько накачиваем.

Уточняю, что Промилле имеет в виду.

– Есть два стиля руководства, – говорит мой клиент. – Первый заключается в том, что руководит начальник. Второй предполагает, что руководят начальником. Нам ближе первый. Однако Канцлер всегда был интровертом. Начальники-интроверты часто оказываются под каблуком у сотрудников. Чтобы этого не случилось, важно перехватывать у младших коллег инициативу.

У нас в фирме принято много работать. Мы стараемся, чтобы люди были загружены. Чтобы голов не поднимали. В более-менее свободные дни мы тренируем коллег. Вызываем, громим за проделанную работу, даем новую. Высказываем замечания насчет манеры общения и дресс-кода. Короче, наезжаем. Нас трудно взять под каблук. Хотя эдакое наше поведение требует известной силы воли. Гораздо интереснее в свободные минуты читать Esquire.

Хорошо ли Канцлер себя чувствует, имея связь с тремя любовницами одновременно, спрашиваю я. Мой клиент замечает, что любовниц пять: помимо фигурирующих в эссе есть еще две, но они профессионалки, и к ним нужно записываться заранее. Однако в самоизоляции Промилле вживую с женщинами не общается. Так он говорит – я же подозреваю, что с упоминаемой на этих страницах бывшей моделью Playboy его связывают не только маникюр и педикюр.

Что до самочувствия среди такого числа женщин, то оно, по словам моего клиента, великолепное. Ни одна из любовниц не присутствует в жизни Канцлера в объеме, который напрягал бы его. Я спрашиваю, напрягает ли Промилле объем присутствия женщины, характерный для брака.

– Вопрос слишком общий, – отвечает Канцлер. – Наша семейная жизнь в этом отношении была комфортной. Грех жаловаться, честное слово.

– Извините за откровенность, но не помеха ли наличие законной супруги отношениям с другими женщинами?

– Промилле не изменял Марине. Впрочем, мы лишены некоторых предрассудков. При желании изменили бы. Просто не хотелось, а так все условия были. Готовых лечь под Канцлера женщин навалом. В Москве куча гостиниц. У нас старая пустующая квартира в Алтуфьеве. Промилле думал открыть там массажный салон. «Мягкие ручки» или что-то подобное. Но писать книгу было интереснее, чем ухлестывать за юбками.

– Вы сожалеете о разводе?

Я долго подвожу беседу к этому вопросу. Стараюсь задать его не в лоб, а плавно прийти к нему. Таким образом я пытаюсь подвигнуть моего клиента скорректировать запрос на терапию. Завершение отношений с Мариной кажется мне более актуальной проблемой, чем творческие противоречия. Я рассматриваю концентрацию Промилле на этих противоречиях как способ замолчать проблему развода и уйти от необходимости прожить расставание с женой.

Канцлер отвечает отрицательно, и я задаю следующий вопрос:

– А что в отношениях с бывшей супругой вызывает у вас сожаление?

Мой собеседник размышляет несколько секунд и говорит:

– То, что этих отношений хватило на единственную книгу.

В ответ на просьбу раскрыть этот тезис Промилле поясняет, что ему комфортнее писать при наличии женщины, которая занимается с ним сексом (он предпочитает периодичность раз в два-три дня), сопровождает в путешествиях (раз в два-три месяца, если говорить о периоде времени до пандемии) и организует ремонт в квартире (раз в два-три года). Марина удовлетворяет этим потребностям Канцлера на протяжении большей части его работы над романом. В середине этой работы Промилле полагает, что супруги хватит и на следующую книгу. Однако Марина начинает давать сбои: отговаривается от секса жалобами на болезненные состояния и капризничает при обсуждении направлений очередного путешествия. После прочтения супругой романа мой будущий клиент понимает: в Марине ломается кое-что важное – некая функция толерантного отношения к Канцлеру, как он выражается. Вскоре супруги разводятся.

– Вы общаетесь с бывшей супругой сейчас? – спрашиваю я.

– Мы поздравляем ее с какими-то важными датами, – отвечает Промилле. – Она нас тоже.

– Вы не хотите общаться с Мариной?

– Канцлер желает ей всего хорошего. Однако знать подробности утомительно. Канцлер и в браке-то не хотел знать подробности. Они мешали концентрироваться на романе. Зачем нам эти мытарства? – задает Промилле вопрос, который, судя по всему, кажется ему риторическим.

Я просматриваю заметки и спрашиваю повторно:

– Но о разводе вы всё же не жалеете? Даже несмотря на соответствие Марины вашим требованиям в течение большей части совместной жизни?

Ответ Канцлера рассудочен, эгоцентричен и очень характерен для него. Любой брак, утверждает мой собеседник, приходит к точке, в которой супругам лучше развестись. Многие не находят сил и предпочитают страдать, пока мужчина не умрет.

– Почему именно мужчина? – интересуюсь я.

– Средняя продолжительность жизни мужчин гораздо ниже, – говорит Промилле. – Есть совсем уж неприличные примеры. В минувшем году Канцлер был на свадьбе. Там оказался полный комплект бабушек жениха и невесты. Полный комплект: четыре бабушки. Дедушек мы не заметили. Поспрашивали тихонько, и что вы думаете? Все дедушки скончались. Четыре бабки сидели, шушукались, произносили тосты. Четыре деда уже перегнили.