Тряпичник

Но всему бывает конец. Дядя Егор уехал с Васей. Оказалось, что по разным деревням он забрал еще шесть человек ребят, и они двинулись в пусть все вместе.

Была осень. Время было дождливое, холодное. Ребята, оторванные от родных семей, были неразговорчивы, угрюмо молчали и волчатами смотрели друг на друга. В телеге их трясло, они зябли, так как одежда их была плохая. Дядя Егор был мужик сумрачный и тоже всю дорогу молчал. Наконец они добрались и поехали на чугунке. Дорогой дядя Егор встретил каких-то приятелей-земляков, стал с ними разговаривать и выпивать водочку. Про своих ребят, казалось, он совсем забыл. Впрочем, дорогой на двух станциях он оставил у кого-то в ученье двух мальчиков. Остальных пятерых, в том числе и Васю, привез в Питер.

Здесь начались их скитания. Дядя Егор оставил ребят, голодных и озябших, на каком-то постоялом дворе, а сам все время водил компанию с приятелями, пропадал и возвращался выпивши. Какая корысть была ему привозить в Питер деревенских ребят – неизвестно. Но, по всей вероятности, он получал за них от хозяев деньги.

В один из серых, дождливых дней Вася был приведен в подвал хозяина-тряпичника. Хозяин и дядя Егор выпили водки, потолковали, и Вася остался. Вместо ремесленника его сделали тряпичником. Вася понимал, что дядя Егор обманул и мать и его. Но что же мог сделать одинокий мальчик в чужом, незнакомом городе, среди чужих людей?! Пришлось взять грязный мешок за плечи и выучиться, ходя по дворам, гнусливо выкрикивать: «Костей, тряпок, бутылок, банок продать!..»

Вася горевал, плакал, худел… Собирая по грошам на марку, он раза два просил в лавке написать матери письмо. Но ответа не было… Или он переврал адрес, или письма не доходили…

Только по ночам, в тяжелом забытьи, уносился Вася мыслями из мрачного, смрадного подвала в родную деревню к матери, к старой бабке, к Паране, на вольный, здоровый воздух. Как ему хотелось вернуться туда из этой жизни! А жизнь тряпичников была так тяжела, так ужасна…

IV

Чуть забрезжил рассвет холодного, туманного утра, как из узкого, грязного дома, который ютился на окраине города, вышла толпа ребятишек с мешками за плечами. Это были тряпичники. Они, как тараканы из-под печки, расползлись в разные стороны.

– Я пойду на свалку за заставу, потом в Семеновский переулок, а потом обойду предместье! – проговорил громкий, уверенный голос подростка. Он шагал впереди всех.

– Ишь ты, Антошка, лучшие места забрал. Так-то ты всегда… Оттого тебе и хорошо… – проговорило несколько робких детских голосов из толпы, шедшей позади.

– И вовсе не лучшие! А вам дела нет. Не смейте туда ходить! – крикнул Антон и побежал бодро вперед.

– Все себе забрал… Кровопийца!.. – огрызнулись ребятишки и пошли в разные стороны города.

У всех этих тряпичников город был распределен заранее между собою, и ходить на чужие места они не смели. Побойчее ребята выбирали лучшие свалки мусора за городом, лучшие улицы на окраинах, а те, которые были тише, более робки, отправлялись туда, где было можно меньше достать и купить товару. Так и всегда бывает в жизни. Тряпичники – Вася, Федя и Ваня – остановились в раздумье. Мальчики как бы сговаривались.

– Мы с тобой, Федюха, пойдем сначала на мою свалку, вот что за железной дорогой… Может, там новый мусор привезли. Пороемся вместе… Может, на счастье что и найдем… – предложил маленькому и слабому товарищу Вася.

– А после ступай по Подгорной улице, там в каждом доме бабы кости да тряпки собирают. Можно прибыльно купить, – посоветовал Ваня.

Они оба, как бы сговорившись, хотели помочь товарищу, у которого, как говорится, в чем только душа держалась.

– Хорошо, пойду… Только, как я потащу, коли я соберу что? – задыхающимся голосом сказал Федя.

– А ты у Подгорной-то улицы меня около пяти часов обожди. Коли что, я тебе помогу дотащить мешок.

– Хорошо, обожду, – ответил мальчик и поплелся направо от своего дома, а товарищи его пошли в левую сторону.

– Эх, заколотил его хозяин… Каждый день ему попадает. Жалко, – сказал Ваня.

– Очень уж он дохлый, да и рева-то какой. Его кто хошь обидит.

Всех этих трех мальчуганов жизнь в подвале, в грязи, среди брани и дурных примеров еще не успела испортить. В их душах, оторванных еще так недавно от дома, от семьи, природы, теплилось что-то светлое, отзывчивое. Под грязными лохмотьями в душах тряпичников жила жажда дружбы, ласки и заботы… Они сблизились; как умели, помогали друг другу в этой мрачной обстановке, и отраднее им было нести свой тяжелый крест. В этой помощи, дружбе, в каком бы то ни было темном и грязном углу они ни проявлялись, – таится великая сила, которая поддерживает и согревает и придает бодрости среди самой тяжелой обстановки.

Тряпичники разбрелись по разным улицам, по разным свалкам мусора и помойным ямам большого города. И всюду на разные голоса тянули они свою однообразную песню: «Костей, тряпок, бутылок, банок продать… Костей, тряпок…» Жизнь их изо дня в день, из года в год была одна и та же. Вечно гнали их дворники со дворов, вечно спорили они и торговались из-за каждой кости, тряпки и бутылки с кухарками, ели грязными руками, засыпали на грязных, отвратительных мешках, болели и мучались, а по вечерам их бранил хозяин.

Только один раз за два года с Васей был такой счастливый случай. Весною, когда уже распустились березки и окна в домах были открыты, он громко выкрикивал свою вечную песню на чистеньком дворе. Во дворе был деревянный дом. В первом этаже у открытого окна сидели мальчик и девочка. Мальчик розовый, курчавый; девочка держала в руках букетик первых цветов. Как только Вася начал кричать: «Костей, тряпок…», курчавый мальчик позвал его и указал, куда идти.

Вася вошел в чистую кухню. В ней укладывала вещи старушка в белом чепчике, а дети уже поджидали тряпичника.

– Тряпичник, вот возьми эти пузырьки, – сказал мальчик и подал Васе целую корзинку пузырьков от лекарств.

– А я тебе дам много тряпок… Все осталось от моих кукол, – сказала девочка и тоже подала узелок тряпичнику.

Вася пересмотрел все пузырьки, некоторые отставил в сторону и сказал: «Это мы не берем». Другие пересчитал и сказал: «За все дам 8 копеек».

Мальчик и девочка весело рассмеялись и сказали:

– Нам денег не надо… Так бери… Мы тебе просто отдаем.

Вася переконфузился и стал поспешно укладывать товар в мешок. Старушка в белом чепчике насыпала ему туда еще целую корзинку костей.

– Вот тебе на прибавку! – сказала она.

Вася до того не привык получать подарки, что даже позабыл поблагодарить добрых людей и в смущении поспешил уйти. Точно он боялся, что они передумают и отнимут… Дорогой он вспомнил, и совестно было ему и как-то весело.

На другой день он заглянул на тот же двор. Вошел и первым делом поднял глаза на первый этаж, на окна, где вчера выглядывали курчавые головки детей. Как ему хотело увидеть эти веселые, милые лица. Но окна были пусты, без штор и занавесей. Жильцы выехали. Тряпичник с грустью поглядел на эти окна. Это был единственный счастливый случай из жизни тряпичника, когда ему пришли на помощь совсем неизвестные люди.

Вообще же, в большинстве случаев, тряпичники нигде не находили сочувствия и привета.

Однажды в холодный зимний день, когда ветер особенно был чувствителен и мороз яростно щипал лицо, руки, ноги, компания мальчишек вернулась пораньше домой, в свой грязный дом на окраине. Те же крики, та же брань, угрозы и битье встретили их.

– Ты отчего мало несешь?

– Куда ты девал двугривенный? Верно проел?

– Зачем ты взял эти бутылки, они не годны… – кричал и сердился хозяин, разбирая товар.

Дети оправдывались, как умели. Кто надувал, обманывал, старался провести, как, например, Антон, который даже таскал из чужих мешков.

– Ты чего мало принес? – приставал хозяин к Федьке.

– Я сегодня много принес, – оправдывался слабым голосом мальчик.

– Где же, где? Покажи, где?

– А вот… Да что ж это? У меня ведь две больших, хороших кости были, и бутылка была. – Мальчик злобно обернулся и вдруг заметил свою пропажу.

– Вот, это моя кость у Антошки. Он взял… Я и не приметил.

– Откуда она твоя-то! – закричал Антон.

– Мне ее купчиха на Садовой на прибавку дала, спроси сам. Верно говорю.

– А я ее на свалке за заставой вытащил. И врешь ты. Она моя… Моя, моя!

– Молчите вы! – прикрикнул хозяин, и Федя получил толчок. Он заплакал горько, отчаянно, сколько позволяла его слабая грудь.

Все, конечно, знали, кто был прав, кто виноват. Но правды тут добиться все равно никто не мог. Правда здесь на стороне сильного.