Часы из ореха

Здесь тихо. Так тихо, словно в склепе с безымянной табличкой. И мне отчего-то хочется подольше здесь оставаться…

– А я смотрю на эту фотографию из стоп кадра, – говорит Робби Уильямс, неожиданно для всех вынимая фотографию Триши Хэлфэр. – И мне отчего-то кажется, будто я заглядываю в реку, эту безбрежную и беспощадную как само время. И вижу в ней свое собственное отражение…

Словно я слышу старый забытый блюз, далеко отовсюду и близко везде. Сквозь ропот толпы и неспешные переговоры слабо бубнящей толпы. В далеком-далеком прошлом, которое возвращается не для того, чтобы поранить меня своею несвоевременностью и беспощадной ответственностью перед самим собой, а напевая печальные ноты моих чудесных глупостей и тоскливые треки надежд, которые потягивают меня и нежно дразнят дорожками былых оплошностей и больших разочарований. Словно потягиваясь во сне, теплой ночью или весенним утром в изобилии темных сумерек, я встаю на ноги и брожу по холодному полу, в своих мыслях, оставляя дымиться последний окурок на столе балкона, а густой мягкий дым опоясывает мои пальцы, завладевая мыслями. Гармония, которая, несмотря ни на что, уверенно занимает место в звучании длинных, протяжных вздохах и выдохах… нет, только не скрипки. Она из меня вытянет последние капли крови.

Я буду дышать ртом, и слушать воздух сегодня, для того, чтобы… чтобы… чтобы…. Чтобы меня забыли мои холодные воды, и я погрузился в тихое шуршание дождя по асфальту.

Рожденные пеплом воспоминания, клубятся в тихом мотеле, очередном уголке этой великой страны и я забываюсь, глядя в одну точку.

Это было время хорошего сна и хорошей охоты, скажу я тогда и затушу в развезенной мною грязи пепельницы окурок. Добавлю еще воды, стряхнув пальцы обмакнутые в виски со льдом, и подобью подушку.

Когда у меня заканчиваются слова, я обычно сплю. Но я сплю, бывает и днем. С широко раскрытыми глазами.

Запах сандала слышен даже через рот.

Попробуй как-нибудь вдохнуть и выдохнуть через нос.

Когда я, наконец, брошу курить? Наверно, когда перестану дышать ртом.

Хватит Эни. Ты шикарно навернула круги от Монтроз в Хейзл Херст и от Вилласа в Линкольн. Не могу не вспоминать об этом на Нью Кингс Роуд.

– Здравствуйте, господин психотерапевт. Я хочу рассказать вам свою историю, но буду очень тужится… потому что она доставляет мне дискомфорт.

– Не извиняйтесь, здесь все пукают, когда очень хочется…

Помнится, кое-кто говорил, время необратимо и даже, если вам это некстати, вселенная продолжает двигаться, – когда вы спите, курите и пишете свои произведения, – одному лишь господу Богу дано превращать бывшее в небывшее. «Поэтому проверьте, всегда ли тот, кто ушел, пришел. А тот, кто пришел – ушел. Вы себе даже не представляете, сколько лишнего народу топчется почти на каждой странице подобного творчества. А между тем, достаточно помнить, что если кто вышел из точки А, отправляясь в точку Б, то в точке А его больше нет. И его неприбытие в точку Б может иметь место только в крайних обстоятельствах, о которых читателю необходимо сообщить».

Надеюсь мне не обязательно это делать. Но на всякий случай напомню, что из Норфолка – А в точку Джэксонвилль – Б я выехал через Бремен и какой-то еще германский городок. А точкой В явился 2009. Производной, от которой я полагаю, будет точка Д – Кагосима-сити.

Не спрашивайте меня, какой точкой все это закончится.

– Зачем вам этот жезл, господин постовой?

– Та, с ним так прикольно стоять. Подождите. Сейчас штраф оформим за удар в столб в трезвом виде. Кстати, как вам это удалось?

– Мне он понравился.

– Ну, тогда врежьтесь еще в один. Там за поворотом.

– Зачем?

– Раз мне так прикольно стоять, пусть моему напарнику тоже скучно не будет.

– А штраф простите?

– Еще бы!

Мама, купи слона. Купи слона, мама…

Не делай так, как я. Слушайся взрослых. Только постовых не всегда, а-то мало еще чего…

Да. И никогда не остри.

WJBT, – Бит, Хип-хоп, R&B очень редко. Надобно поменять волну. Переключаю на WPLA 107 и 3. Здесь она хорошо принимает. Сделаю погромче, когда буду проезжать Кауфорт. Это что-то вроде коровьего города, думал я, пока меня не исправили. Исторически правильно, называть Кауфорт Коровьим бродом, сказал какой-то очкарик, встреченный мной в Даунтауне. И я передумал тогда въезжать с шиком, прикрутив громкость альтернативной волны. К тому же, оказывается, я въезжал ни в какой не в Кауфорт, а колесил по Арлингтону, прямиком с Нью Кингс Роуд. Но и там Нью Кингс Роуд не заканчивалось, пока я не пересек Харт Бридж. Сукин сын сказал, что это Харт Бридж! Не доверяйте попутчикам без очков. Они явно едут не оттуда откуда вам сообщают и не туда, куда вам нужно.

Панджаб МСи. Нет, это я просто обязан дать послушать всем, кто только услышит, даже если им это без надобности.

«Now listen to me, baby…» тоже неплохая. Пусть мама порадуется. А-то ей уже надоело петь об одном и том же.

Одна моя учительница говорила, выдавая секреты английского языка, что есть такие вот heartbreakers. Нет, я только прикидываюсь. Это не так. Она меня знает.

– Я тебя знаю, – говорит Майк. – Ты не такой, каким хочешь казаться последнее время. Долгие годы пессимизма накладывают на человека свой отпечаток. Поверь мне. – И я ему верю, поднимая стакан с чем-то вроде виски. Но чем-то очень дорогим. Это вкусно.

– Ликер, – говорит он. – И что самое поганое, то, что все эмоции куда-то ушли. Пропали, словно в черной-черной комнате я ищу черную кошку.

– Нет. У меня другая кошка…

– Какая?

Он ждет, покачивая ликер, и облокачивается на подоконник. За окном идет снег.

– Ей тридцать лет, – говорит потом Майк. Не дождавшись ответа. – А тебе двадцать семь…

– В наши суровые дни это кризис среднего возраста…

– О каком кризисе ты говоришь. – Он говорит много. И много правды. Но я слушаю его невнимательно, сквозь призму собственного эгоизма, которому наплевать на притязания Майка на светских львиц. А потом вдруг оказывается, что ему нравится совсем другая, какая-то бедная девушка, выходившая его от нервного срыва, – сиделка или санитарка. И мне наплевать на то, что он мечется и не может остановить свой выбор на ком-то конкретном, в конце концов. И я совсем засыпаю, когда он начинает рассказывать какие подарки и как он дарил и придумывал. И наконец, оказывается, что обе от него без ума и ему теперь тяжело свыкнутся со своей совестью. Мне, конечно, не полностью наплевать на то, что он мне все это рассказывает. Потому что ему удается рассказать это немногим, и он предпочитает с другими молчать. Также как я. В таком мире душно. И сигареты всего лишь отзвук подобного творчества: «Пишите кровью», – Маркиз де Сад. «Нет, спасибо я лучше вашей», – Граф…

Желание американцев жить подальше от шума городских улиц, в собственном доме, и возможность, это желание осуществить, сделали свое дело. Люди купили себе дома, сели в машины и переселились в пригород. Вслед за ними из пригорода переехали супермаркеты, кинотеатры и рестораны.

Вы спрашиваете, как мне в Джэксонвилле?

В каждой части этого города, разросшегося и раздобревшего молами – под их великолепной и просторной крышей (почти в километр протяженностью) разместились магазины, парикмахерские, рестораны и еще много чего. Теперь народ отправляется в мол не только за покупками и развлечениями, но и на прогулку. Впрочем, по улицам особенно-то и не погуляешь. Улиц как таковых тут нет. Шоссе-магистрали, вдоль которых на расстоянии друг от друга тянутся здания бизнес центров, окруженные большими парковочными площадками. Иногда застроенные домами участки сменяют большие парки флоридского леса. Тонкие, близко растущие друг к другу сосны, между которыми буйно разрослись кустарники южной флоры.

«Сейчас городские власти стараются придать Джексонвиллю более или менее городской вид. В самом центре заложен фундамент высотного жилого здания с шикарно-дорогими квартирами; совсем недавно открылся новый, большой, многоэтажный отель, а также существует проект строительства платформы, которая в будущем соединит нынешнюю, довольно короткую набережную с парком. Но станет ли Джексонвилль когда-нибудь настоящим большим шумным городом, с развитой сетью общественного транспорта, – метрополитена с шумными электричками и разветвленной подземкой, – многоэтажными жилыми домами и улицами, запруженными людьми? Это большой вопрос. Потому что никто не знает, где та сила, которая вытащит джексонвильцев из-за руля собственного автомобиля, швырнув их в сутолоку урбан-стрит, – продолжал мое знакомство с городом радиодиспетчер, и я его прикрутил, – …замкнутое пространство квартир…

«…город на юге США, шт. Флорида. 550 т. ж. (1984), с пригородами 760 т. ж. Мор. Порт на р. Сент-Джонс близ впадения в Атлантич. ок. Судостроение. Целл.-бум., пищ. Пром-сть…», – это вы можете прочитать в любом энциклопедическом словаре за 1981 г. Но зачем? Так, на всякий случай…

Публичная библиотека, фонтан дружбы, какое-то здание, – как оно называлось? – Арлингтон, Урбан сити, и наконец, Даунтаун. Я проехал четыре моста. Или три? Хочу побывать на четвертом.

Иногда мне кажется, что человеческой историей управляет невидимая длань: семь президентов, семь мостов. Если поискать еще, то можно наверняка отыскать в этом городе такие же семь незаметных вещей.

На Фуллен Варене, мне показалось будто я парю над географической сеткой меж участками домов, пересеченными множеством белых дорог. Но они были серыми и желтыми, а вода синей. Такой, какой ее видит множество людей. Такой, какой она встречается в большинстве городов на воде. Только не надо мне вспоминать еще красное и желтое море.

Кому здесь хочется плакать?

Мне?

Ну, хорошо. Тогда я плачу, – пуф-ф! Дышите джэксонвильцы моим дымом. Он выходит из меня сразу из трех труб.