– Говорят, если за одну игру соберёшь тысячу, перепёлки расскажут сказку. Я пока собрала только двадцать восемь…
– Растащило стражу, я смотрю, – недовольно проворчал Горыня. – В моё время за такие забавы на посту воевода сто плетей выписывал. Год потом сидеть не можешь и на животе спишь.
Тележий поток внёс Сокрушителей за ворота, прямо в Ремесленное кольцо – район мастеров Славгорода, опоясывающий столицу вдоль городских стен. Тут жили и работали гончары, кожевники, стеклоделы, кузнецы, хлебопёки, косторезы, плотники – в общем, те славгородцы, у кого руки произрастали из плеч.
Сокрушители отделились от вереницы повозок, и очень вовремя: бредущие мимо лошади уже стали фыркать и подозрительно коситься на Кощея, чуя его поганое естество.
Недалеко от ворот роились возницы, приглашая пассажиров на свои многоместные подводы.
– Ерохино, Е-е-ерохино, до Ерохино путь держим, осталось два места! – нараспев зазывал один из них, указывая на свою немолодую телегу.
– Плата какая? – поинтересовалась у него дородная баба с полными лукошками.
– Пять морковок, – деловито ответил возница.
– Отчего ж дорого так, мил человек?! – удивилась женщина.
– А чего ж ты хотела? – вопросом на вопрос огрызнулся нахмурившийся извозчик. – Дорожную подать опять повысили. Низкий поклон князю, тудыть его в грибы! Не хошь ехати – иди пешком два дня, но бесплатно!
– Ладно, ладно, на вот, чертяка ты жадный, – сдалась баба и сунула вознице морковный пучок.
Извозчик поморщился:
– Хоть бы от земли отряхнула! Постоянно грязную суют!
Возница брезгливо швырнул «оплату» в мешок под козлами.
– Залезай, – скомандовал он бабе и легко запрыгнул на телегу. – Всё, едем, люди добрые, Велес нам в помощь! Я так-то перлами заморскими торгую, дело своё имею. Здеся я только ради дикой радости и вдохновления, кои испытываю в пути! – начал возница типовую байку, уставившись в лошадиный круп.
Развитие его истории Сокрушители не расслышали, уйдя далеко вперёд. Теперь они слушали ностальгические россказни Горыни.
– Это сейчас оно зовётся Ремесленное кольцо. А раньше, до изгнания нечисти, у окраин другое имя было – Ведьмин круг. И жила тут сплошная нежить. Ох, какая же здесь была веселуха, скажу я вам! Вот тут, где дегтярня, стояла баня «Тихий омут». Внутри неё была купель с живыми русалками. А у каждой – во-о-о-от такенные…
– Эй! – прервал его Кощей. – Ты точно уверен, что это можно рассказывать в присутствии Искры?
– Э-э-э-э… Очень вряд ли. Но не волнуйтесь. У меня много былин, связанных с Ведьминым кругом.
Горыня погрузился в недра памяти и стал перебирать истории, косясь при этом на Искру, словно примеривая их на девочку. Увы, все они были для неё слишком велики. К тому же Ремесленное кольцо уже заканчивалось, уступая место Опочивальне – району с ровными рядами однообразных изб. По улицам с хмуро-отрешённым видом плелись местные. Многие из них смахивали на сумасшедших. Они шевелили губами, разговаривая сами с собой, и по выражению их серых лиц было заметно, что кроют они по матушке то ли кого-то невидимого, то ли себя, то ли божественный пантеон. Поймав на себе взгляды окружающих, они отворачивались или делали вид, что якобы что-то жуют или кусают губы.
– Унылый какой-то райончик, – произнёс Кощей, осматриваясь по сторонам. – И почему все люди так похожи друг на друга? Все какие-то озабоченные и сплошь в одинаковых кафтанах.
– В Опочивальне в основном селятся ратники, писари, повитухи… Государственные люди, в общем, – ответил Горыня. – То есть те, кто мечтал совсем о другой работе, но со временем смирился с этой. И теперь их объединяет ненависть к тому, чем они занимаются.
– Это же очень грустно, – с сожалением произнёс Бессмертный.
– Не всё так плохо, – возразил Горыня. – За свою вечную усталость и одинаковость будней они получают почти своё жильё, а ещё лукошко репы на каждый Великдень от начальства.
– И это помогает?
– Конечно. У них появляется успокоительное «зато»: «Я терпеть не могу свою работу и каждый выходной истошно ору в стену…
– …зато в тепле и с ежегодной овощной халявой», – подхватил Кощей.
– Точно, друже!
Хаты-близнецы Опочивальни постепенно сменились большими разноцветными теремами, выглядывающими из-за высоких и совсем не гостеприимных заборов. У каждых ворот лениво расхаживали здоровенные личные стражи, вида грозного и бесшейного, одетые в чёрные рубахи. В качестве дополнительного устрашения все они носили ворот нараспашку, демонстрируя шрамы от битв и острожьи клейма.
Вокруг стояла тишь да благодать: шум и дым Ремесленного кольца, оседающие в Опочивальне, сюда не добирались. Лишь изредка по белокаменным дорогам проносились ладные повозки, запряжённые статными лошадьми. Некоторые возницы держали под мышками живого гуся и периодически сжимали его, чтобы птица своим кряканьем предупредила нерадивых пешеходов: свалите-ка с дороги.
– Это что за место дивное? – спросил Кощей, которому район явно понравился.
– Золотая Середина, центр Славгорода, – ответил Горыня и грустно улыбнулся в прошлое.
Раньше, помнилось богатырю, здесь были обычные избы, в которых проживал важный и заслуженный народ: лучшие знахари, гусляры, летописцы, герои битв и походов, лаптари-чемпионы и всякие башковитые изобретатели. Тут ценили бесценное, жалели глупое, презирали пошлое. Пили вёдрами, дружили семьями, говорили афоризмами. И никто не запирал двери, потому что невозможно вынести из хаты славу, ум и достоинство.
В общем, подозрительные были товарищи.
Горыня любил тут выпивать. Нет, ему, разумеется, нравилось пить в принципе. Но делать это в компании умных людей, которые даже подтрунивают над тобой так, что хочется аплодировать, было намного приятней. И хоть Радогой часто гонял Горыню за пьянство, молодой богатырь неизменно возвращался снова, чтобы пропитаться не только заморским вином, но и духом Золотой Середины.
Со временем население Середины поменялось. Потомки знаменитых жильцов, не желая обзаводиться своими заслугами, во всю пользовались родительскими и с годами уверовали, что это их собственные. Они стали напропалую скрещиваться с детьми «новых славгородцев», разбогатевших на медногорских рудниках. Это было логично и неизбежно. У первых заканчивались родительские деньги. Вторые же получали статус и повод громко заявить на всю баню: «А ведомо ли вам, свиньи, что мой зять – сын самого…»
Идеальный любовный союз. Довольны были все интересанты.
Новое общество Золотой Середины повзрослевшему к тому времени Горыне было не по душе. Поэтому следующим местом богатырского досуга стала знаменитая на весь Славгород Кабацкая улица. Она полностью оправдывала своё название: кабаки ту были в каждом здании. Улица начиналась за следующим поворотом, и богатырь ускорил шаг, чтобы скорее увидеть свои угарно-родные пенаты.
– Сейчас я вам покажу лучшее место в Яви! – оживлённо воскликнул Горыня. – Вот увидите, там меня узнают. Я для Кабацкой – личность культовая!
Богатырь остановился, завращал глазами под прикрытыми веками, вспоминая:
– Так. По левой стороне кабаки: «Синий кабан», «Два меча», «У Гостомысла». По правой: «Друже», «Косое око» и «Полон жбан». Кощей, а ну сходи проверь мою память.
Кощей скрылся за поворотом.
– Знаешь, малявка, – обратился Горыня к Искре, – когда-нибудь мне стукнет девяносто. Я забуду своё имя, начну гадить в шапку и подозревать, что тебя подменили на соломенное чучело. Но, клянусь, чертоги моей угасающей памяти сохранят названия сих замечательных заведений.
– Почему? – спросила девочка.
– Потому что в них случилось всё хорошее, что со мной было в жизни.
– И что именно?
– Я, честно говоря, не помню.
Кощей вернулся, поджав губы и уважительно кивая.
– А! – расплылся в довольной улыбке богатырь. – Я ж говорил – всё в яблочко!
– Нет, ты ничего не угадал.