Пощекочи нервишки. Святые бензопилы. Horror

– Из бутылки? – переспросила она.

– Ну да, ты так смотришь на бутылку, будто там сидит джинн или сам дьявол.

Ян заметил, что девушка опять вздрогнула. Его взгляд упал на бутылку, и тут ему показалось, что за стенками темного стекла промелькнуло перекошенное злобой лицо. Это было лицо разъяренного чудовища!

Ян непроизвольно отшатнулся.

– Привидится же такое, – прошептал молодой человек.

Он вновь взглянул на стеклянную бутылку, но никакого перекошенного злобой лица не увидел.

– В общем, если надумаешь, то догоняй, – сказал Ян и, сунув девушке объявление, поспешил удалиться.

Девушка проводила его взглядом, пока тот не сел в автобус.

До старой киностудии Ян добрался спустя час. Ворота были приоткрыты, старый охранник, который пил чай и смотрел телевизор, на вопрос, где здесь кастинг, ткнул недоеденным бутербродом в полуразрушенное здание. Ян с сомнением толкнул старую скрипучую дверь. Как ни странно, но в приемной толпилось с десяток людей. К удивлению Яна, некоторые даже выглядели как актеры, но большинство были явно из фанатской тусовки.

Ян разговорился со странного вида девицей, которая косплеила японского персонажа в короткой клетчатой юбочке. Ее худую шею обвивал тяжелый шарф, который можно видеть у тяжеловесных дяденек-искусствоведов.

– Вся наша жизнь это бо-оль, – растягивая слова, произнесла косплеерша. – Только через боль наш разум может обрести себя.

– Вы, должно быть, очень счастливый человек. Папа кем у вас работает? – поинтересовался Ян, больше чтобы поддержать разговор.

– Деньги – это неважно, – говорила девица, махая новеньким смартфоном в заоблачную цену, – главное – это чувствовать боль жизни. Вся наша жизнь – это страдание. Понимаете? Этого никто не понимает, а я одна это понимаю!

– Да неужели? – усмехнулся Ян. – Так папа у тебя где работает?

– Не важно. Наша душа, она соткана из страданий. Иногда я ложусь на кровать и часами могу страдать. Знаете, как это?

– Куда мне? Так кем ваш папа работает?

– У него несколько банков. При чем тут это, он всего добился сам после того, как умерли его компаньоны… Мы сейчас не об этом, я говорю о бо-оли.

Ян отошел от девицы, хотя та даже не заметила этого и продолжала излагать свои взгляды пустому пространству перед собой.

Он наткнулся на страшную деваху богемного вида с лицом, покрытым бородавками, которая смолила сигаретой:

– Читали стихи Бродова? Я без ума от его поэзии, человек пострадал за такое? Его произведения нетленны, их знает каждый, и их будут читать спустя столетия.

Ян, который о стихах Бродова имел достаточно далекое представление, хотя и слышал эту фамилию, вежливо поинтересовался, нельзя ли услышать что-либо из нетленного. Та посмотрела на Яна таким взором, словно он не знает азов азбуки.

– Извольте, – голосом пропитого грузчика сказал она и начала декламировать:

Картоха лежала,

Картоха стояла,

Она не признала,

Что было у нас.

Когда ты устала

И заорала,

Я плюнул в тебя,

Вот и весь сказ.

Деваха закончила и посмотрела вокруг, словно ожидая, что все общество разразится аплодисментами. Но, видимо, никто не оценил гениальнейшие стихи, и она крепко выругалась, что никак не вязалось с ее представлениями о мировой литературе.

– Бродов единственный, кто получил премию Цигенбаума.

– Кто это такой?

Деваха заохала:

– Вы не знаете Цигенбаума?! Великого Цигенбаума!

Ян, к своему стыду, вынужден был признаться в своем невежестве.

– Как вы можете называть себя культурным человеком, когда звучат имена таких великих поэтов Бродова и Цигенбаума.

– К сожалению, кроме Пушкина, я мало кого знаю. Нас никто и не знакомил!

Деваха скорчила мину.

– Мещанин. Что вы мне суете своего избитого поэта, когда я говорю о самом Цигенбауме.

– А где он жил?

– Он жил над Бродовым, этажом выше.

– Да-а.

– Я сейчас вам прочту из нетленного.

– Ох нет, прошу, не нужно. Мне сегодня достаточно поэзии. Больше не нужно, доктора запрещают.

– Вы просто офигеете!

– Тогда можно из ненаписанного.

Деваха не поняла иронию и начала декламировать:

На унитазе сижу,

Ковыряюсь в носу,