Староверы Псковского Поозерья. Пустошкинский район

Староверы Псковского Поозерья. Пустошкинский район
Кирилл Яковлевич Кожурин

В книге рассказывается об одном из значительных старообрядческих духовных центров Псковского Поозерья в XVIII – XX вв., расположенном на территории современного Пустошкинского района – деревне Большой Пружинец. Автор вводит в научный оборот уникальный архивный материал, до сих пор невостребованный учеными.

Староверы Псковского Поозерья

Пустошкинский район

Кирилл Яковлевич Кожурин

© Кирилл Яковлевич Кожурин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В 1652 г. патриархом Московским и всея Руси стал Новгородский митрополит Никон (в миру – Никита Минов), который при поддержке царя Алексея Михайловича взялся за коренное реформирование Русской Церкви. В результате этой церковной «реформации», начавшейся уже в 1653 г., прежде единое русское общество раскололось на два лагеря: тех, кто вольно или невольно принял новшества, и тех, кто не пожелал их принять. Не желавшие предавать веру своих отцов, десятки, сотни тысяч русских людей (по подсчетам историков, от четверти до трети населения Русского государства!) были названы невеждами, причислены к преступникам против церкви и против государства и обречены на церковное и царское наказание. Спасаясь от преследований, староверы устремились в непроходимые леса и болота, на окраины государства и за его рубежи, бежали во все концы необъятной Руси: на Дон и в Поморье, в Сибирь и на Керженец, в Стародубье и Прибалтику, где основывали целые поселения, бежали в Польшу и Швецию, Пруссию и Турцию. Хранители «древлего благочестия» бросали дома и все свое имущество, кроме икон и старопечатных книг, и на новом месте, куда их кидала судьба, бережно, буквально по крупицам, возрождали Святую Русь.

Древняя земля Псковщины с самого начала церковного раскола в Русской Церкви стала одним из главнейших оплотов древлего благочестия. В федосеевском сочинении «О степени отеческой, Московских, Псковских, Поморских и Вятских стран от последних благочестивых священнопастырей и их преемников, страдавших за древнее благочестие, иноков и простых, правящих духовными делами, коих учению и мы всеусердно последуем» перечисляются многие страдальцы за древлее благочестие, просиявшие в Псковско-Новгородских землях. Это, в первую очередь, епископ Павел Коломенский и игумен Тихвинского Беседного монастыря Досифей, священноинок и пустынножитель Пафнутий, священноинок и страдалец Феодосий, священноинок и страдалец из Крестецкого Яма Илия, протопоп Псковского Троицкого собора Варлаам, «страдалец и первый от простых учитель тоя страны», великолуцкий купец Иоанн Дементьев (в старообрядческом крещении Карп), сострадалец протопопа Варлаама Василий Лисицын и ученик Варлаама Петр Иванов… Наконец, завершает этот список именитых отцов XVII столетия имя «чудного учителя» Феодосия Васильевича, «ревнителя и подражателя во всем первым отцем и страдальцем». Именно его учение получило в Псковско-Новгородских пределах наибольшее распространение.

Знаменитое Невельское общежительство, или Русановская обитель[1 - В настоящее время удалось локализовать место нахождения Русановской обители. Это урочище Обитель в Окнийской волости Новосокольнического района Псковской области. Здесь до конца 1930-х существовала старообрядческая моленная, до наших дней сохранились остатки древнего старообрядческого кладбища. 27 июля 2007 г. на высоком холме, где некогда располагалась деревня Обитель, староверами-поморцами был установлен памятный Крест.], которую Феодосий основал в 1699 г. на землях юга Псковщины, входивших тогда в состав Речи Посполитой, сыграла для староверов северо-запада России не меньшую роль, чем Выговское общежительство в Поморье. После девяти лет жизни в Невельском общежительстве Феодосий Васильевич и его последователи вновь вернулись в Россию и поселились в Вязовской волости Великолуцкого уезда (1708).

Однако первые упоминания о появлении старообрядцев на территории Вязовской дворцовой волости (Чурилово, Бессоново) относятся еще к 1681 г.[2 - См.: Сизов А. И. У истоков Великой. – Новосокольники, 2003.] В 1707 г. земли эти были пожалованы Петром I своему любимцу князю Александру Даниловичу Меньшикову, а уже на следующий год основатель федосеевского безпоповского согласия Феодосий Васильевич, лично знакомый со «светлейшим князем», получил разрешение переселиться со всей братией на его новые земли. Через торопецкого и великолуцкого коменданта Антония Алексеева А. Д. Меньшиков дал лист на имя Феодосия Васильева и его помощника дворянина Захария Бедринского[3 - Он был прадедом фельдмаршала М. И. Кутузова по материнской линии.], по которому староверам была обещана «в вере их вольность» и разрешено молиться по старопечатным книгам. С помощью столь могущественного покровителя федосеевцы получили не только возможность открыто исповедовать старую веру, но и защиту от мирских и духовных властей.

В 1708 г. в Вязовской волости были устроены две общежительные обители – мужская и женская – по образцу прежде бывших невельских. Число насельников, которое в Невельском общежительстве достигло почти полутора тысяч человек, с каждым годом умножалось, и возникали серьезные проблемы с обеспечением такого количества насельников продовольствием. Согласно некоторым сведениям, именно здесь Феодосий встречался с царевичем Алексеем Петровичем, тайно сочувствовавшим старой вере и приезжавшим послушать службу по старому чину. Однако в этих местах федосеевцам пришлось прожить недолго. Из-за неурожаев и эпидемии моровой язвы, истребившей значительное число насельников в 1710 г., наступило «великое оскудение и нужда», и Феодосий был вынужден искать более удобного места.

В том же году благодаря ходатайству сподвижника Феодосия дворянина Негановского федосеевцы получили во владение от князя Меньшикова Ряпину мызу под Юрьевом Ливонским (ныне Тарту, Эстония). Однако на новое место они переселились уже после мученической смерти Феодосия Васильева в Новгороде в 1711 г. На Ряпиной мызе федосеевцы прожили до 1719 г., когда по доносу их бывшего наставника Константина Федорова, присоединившегося к господствующей церкви и впоследствии получившего сан священника, к ним была послана военная команда, разорившая новые обители. Руководитель Ряпинской обители, сын Феодосия Васильева Евстрат Васильев снова переселился в Речь Посполитую, где продолжил проповедь староверия. Часть его сподвижников последовала за ним, а часть переселилась в Стародубье и иные места, благодаря чему федосеевское учение распространилось не только по всей России, но и далеко за ее пределами. «В 1720—1760-х федосеевские общины в северо-восточной части Речи Посполитой – в Ступилишках (Лифляндия), Балтруках (Курляндия), в Давыдово (позже Себежский уезд Витебской губернии), в Гудишках и др. – сделались одними из видных руководящих центров раннего федосеевства за границей. Между этими зарубежными и федосеевскими (также поморскими) общинами в России поддерживалась связь, происходила оживленная переписка и иногда проводились собеседования»[4 - Барановский В., Поташенко Г. Староверие Балтии и Польши: Краткий исторический и биографический словарь. – Вильнюс, 2005. – С. 59.].

Вместе с тем, значительная часть федосеевцев вернулась на место своей прежней обители – в Вязовскую волость, а также в соседние с ней Невельский и Себежский поветы (уезды). Места эти, достаточно глухие и окруженные со всех сторон непроходимыми лесами и живописными озерами, были густо населены старообрядцами. На Вязовщине, в деревне Глядково, при дворе крестьянина Терентия Васильева в середине 30-х гг. XIX в. действовала старообрядческая моленная. Она была уничтожена во время николаевских гонений 24 марта 1838 г. непосредственно по распоряжению министра внутренних дел. Другой мерой борьбы с «расколом» была организация церковно-приходских школ для детей старообрядцев. В начале декабря 1837 г. в деревне Вяз открылась церковно-приходская школа для крестьянских детей[5 - [битая ссылка] http://nskruo.narod.ru/shol_obozr.htm]. На заседании Псковской духовной консистории от 30 ноября и 1 декабря 1837 г. обсуждалась «резолюция его Высокопреосвященства о дозволении завести домашнее училище для обучения поселянских детей, зараженных расколом, священнику Троице-Хлавинского погоста Василию Лебедеву…, найти для Вязовского прихода умного и могущего действовать на раскольников священника, которому можно дать сан протоиерейский, так как приход этот трехкомплектный…» В результате обсуждения было приказано: «Погоста Вяза священнику Семену Колиберскому дозволить принять на себя обязанности наставника поселянских детей на основании Высочайше утвержденных Правил, а священнослужителям того же погоста помогать ему в обучении крестьянских детей». Там же указывается, что должность «наставника по Вязовскому приходу для обучения крестьянских детей… принял он на себя безвозмездно». В 1842 г. в отделении Его Императорского Величества канцелярии был составлен проект сельских школ для обучения крестьянских детей, поскольку это признавалось лучшим средством против «нравственных недугов» сельского населения, таких, как «умножение преступлений», «охлаждение к святости религии», «раскол».

Впоследствии, когда началось насильственное «обращение» староверов в единоверие, в самом Вязе была устроена единоверческая церковь святого благоверного князя Александра Невского (передана вязовцам 28 июня 1859 г.). Приход ее охватывал единоверцев Великолукского, Опочецкого, Новоржевского, Холмского и Себежского уездов[6 - Алексеев Ю. Н. Храмы Новосокольнической земли. – Окни, 2003. – С. 29.].

* * *

Массовая эмиграция русских старообрядцев в Польшу продолжалась на протяжении всего XVIII в., тем более что большого труда это не составляло. Документы того времени свидетельствуют, что россияне из соседнего Великолуцкого уезда «проходили в Польшу в день». Переход границы облегчало и то, что пограничные заставы были маленькими и располагались на большом расстоянии друг от друга. «Начатое в 1723 г. сооружение пограничного рубежа Рига – Великие Луки – Смоленск не только не обеспечивало надлежащей охраны с российской стороны, но и было настолько ненадежным, что сквозь него по потайным тропам и дорогам из России в Речь Посполитую и обратно почти беспрепятственно проезжали малые и большие группы людей с повозками, гружеными имуществом»[7 - Поташенко Г. Староверие в Литве (вторая половина XVII – начало XIX): Исследования, документы и материалы. – Вильнюс, 2006. – С. 248—249.]. Указ императрицы Анны Иоанновны, изданный по Ведомству военной коллегии 19 мая 1739 г., гласил: «Ее Императорскому Величеству известно учинилось, что крестьяне оставя свои домы, бегут в Польшу, а особливо из Велико-луцкой, Псковской и Новгородской Провинций, которых при границах в некоторых местах за сведением форпостов, а в иных за малолюдством удерживать некому. Того ради, Ее Императорское Величество указала: Смоленского гарнизона один полк, укомплектовав людьми, мундиром, ружьем и амунициею, отправить немедленно на Великие Луки, и по прибытии туда, распределить по форпостам, начав от Лук Великих до самой Лифляндской границы; а в прочих местах, такие форпосты содержать, как прежними Ее Императорского Величества указами определено, во всем непременно, и о непропуске таких беглых за границу, по всем пограничным форпостам подтвердить наикрепчайшими указами»[8 - Полное собрание законов Российской империи с 1648 г. Собрание 1. – СПб., 1830. – Т. 10. – №7807.].

Однако никакие форпосты не могли удержать русских людей, не желавших изменять вере своих предков, от бегства за границу. Пограничный комиссар майор Сковидов писал из Псковской провинции в Сенат 16 октября 1762 г.: «…многие отступники от Православной кафолической церкви превратились к проклятой Раскольнической ереси, чрез лесные наставления находящихся тамо (в Польше. – К.К.) везде здешних же беглецов той ереси лжеучителей и так один другого, хотя бы который из них и вознамерился из раскаяния о своем преступлении, не допускают; да иной час от часу нетокмо по одиночке или семьями, но целыми деревнями со всеми своими пожитками и скотом дезертируют, а удержанию их от того побегу никаким образом невозможно, ибо имеющиеся по границе форпосты бутка от бутки в дальней расстоянии, да и на тех солдат токмо человека по три, при том числе немало есть таких, кои совсем престарелые и неимеющие никакого движения; к тому некоторые форпосты состоят не на настоящих пограничных местах, а внутри России… Итак ни форпостными, ни резервными командами в каком они не были состоянии побегов пресечь невозможно; посылаемые по подаваемым от здешних помещиков их поверенных доношениях к польскому шляхетству о выдаче беглецов требования почти бесплодны остаются, ибо они о том и думать не хотят, что в требованиях Российской стороны какое удовольствие сделать и добровольно выдачи чинить и нетокмо прежних не выдают, но и вновь приходящих принимают и в своих моентностях (имениях) укрывают непрестающе; когда идет требование отдать, кои при побеге или выходе из Польши причинили России немалое воровство, разбои и разорения, по обстоятельному же о жительстве их расследовании, тогда отзывается словесно, якобы во владениях их деревень таких беглецов нет и чрез такие случаи столько теперь умножилось в Польшу беглецов, что и умещать уже их на своих землях негде; то многие, узнав про воровство в Российских беглецах, природных своих крестьян в чужие моентности отпускают, а в те места российских посылают. Другие <помещики>, которые имели только землю по малому числу и сами пахали, ныне от содержания беглецов здешних разбогатясь полученными от них доходами приумножили земель и имеют большие маентности…»[9 - Цит. по: Поташенко Г. Староверие в Литве… – С. 196.]

В 1767 г. дворяне Великолукского уезда в составленном им наказе депутатам в комиссию по подготовке проекта Нового Уложения так определяли главную причину своего бедственного положения: «Главнейшей причиной всех изнеможений нашего Великолуцкого уезда дворян есть причиняемые разорения от побегов за польскую границу крестьян, в коем, егда надлежащих предпринято не будет мер, не только здешнее дворянство, крестьянство в крайнейшее бедствие придти может, но и армия Ея Императорского Величества лишается несколько тысяч человек людей, годных в службу Ея Величества… Крестьяне от помещиков бегут в Польшу целыми семьями… Пришедше беглые к заставе и видя караульного или двух, не могущим им против большого их числа никакого препятствия от побега учинить, да к томуж и караульныя, расположенные по границе будки одна от другой не ближе как в семи и восьми верстах расстоянием обстоят; а как в каждой будке караульных есть не более двух человек, кои никоим образом усмотреть и воздержать беглых не могут… Помещик, предузнав о их побеге, не может за ними послать погони, для того самого, что пока он известится о их уходе, до того времени беглые его уже давно в Польше; ибо расстояние российских деревень есть от Польши не далее двух и трех верст, а многия и по близости самой границы поселенныя состоят…»[10 - Сборник Императорского русского исторического общества. – СПб., 1875. – Т. 14. – С. 365—368.]

Один из первых историков старообрядчества в Витебской губернии единоверческий священник Василий Волков (Волкович) опубликовал в 1867 г. любопытные документы, переданные ему «стариком раскольником филипповского согласия, живущим в Невельском уезде на рубеже Витебской и Псковской губерний». Документы представляли собою шесть контрактов. «Это бумажные ветошки, на которых за сто лет тому назад записаны имена домохозяев, выходцев из Великороссии раскольников и некоторые условия на поселение их в Невельском уезде в имениях Радзивиллов. Писаны эти контракты по-польски, однообразно слово в слово, с занесением только других деревень и домохозяев. Самый точный перевод сих контрактов на русскую речь – гласит следующее: „1769 года ноября 8 дня. Я нижеподписавшийся выдаю сие мое условие или контракт, на основании данной мне доверенности графинею Констанциею Радзивилловою воеводшею Минскою и поверенным комиссаром Францем Вышинским от Его Сиятельства князя Иеронима-Флориана Радзивилла, хорунжего великого княжества Литовского, выходцам из России (имена…) в том, что им дозволяется поселиться на земле Невельского уезда, Фарантовского войтовства в деревнях… названных и занять земли сколько им нужно; за пользование этою землею имеют или платить аренду, положенную в инвентаре 8 октября 1750 года; а если же не пожелают проживать на той земле, то по уплате арендных денег, могут проживать где пожелают. Поверенный и эконом Довкинд“. В шести такого содержания контрактах поименованы следующие домохозяева: Филипп Григорьев, Федот Меркуров, Иван Меркуров, Григорий Онуфриев, Емельян Ларионов, Денис Сергеев, Емельян Данилов, Стефан Сергеев, Юрий Гаврилов, Марк Григорьев, Евдоким Никифоров, Василий Севастеев, Лев Григорьев, Василий Григорьев, Евстафий Григорьев, Алексей Григорьев, Киприан Симонов, Роман Федоров, Моисей Федоров, Косьма Фоков, Константин Фоков, Ларион Алексеев, Михаил Моисеев, Стефан Лукьянов, Герасим Игнатьев, Максим Титов и Карп Агафонов с родственниками их»[11 - Волков В. Письменный документ о времени поселения раскольников в Витебской губернии // Витебские губернские новости. – №41, 1867 г. Неофициальная часть.]. По мнению В. Волкова, все это были староверы-филипповцы, которые могли оказаться на территории Речи Посполитой после предпринятой ими в 1765 г. попытки захвата Зеленецкого монастыря в Новгородской епархии и последовавшей за этим гарью, однако каких-либо подтверждающих это мнение фактов у нас нет.

Контракт, заключенный поселенцами, не заключал в себе никаких стеснительных условий и даже предоставлял им право оставлять занятую ими землю и искать другой. «Раскольники в Витебской губернии селились на порожних местах помещичьих имений, на землях, принадлежавших монастырям униатским и латинским и выбирали преимущественно места лесистые, самые глубокие и уединенные трущобы. Заселение таких мест, которые до того ни помещикам, ни монастырям не доставляли никакой пользы, было неожиданною находкою как для тех, так и для других. В первые десятки годов поземельная плата, или по-здешнему аренда, была самая ничтожная; она производилась грибами, орехами, ягодами, вывозкою дров, медом и прочими мелочами. Но это зависело не от бескорыстия владельцев, а от расчетов их. Им нужно было сперва, чтобы раскольники обстроились, обселились и распахали землю, а потом они уже возвышали цены на землю и, как раскольники жили без контрактов и без паспортов, землевладельцы прибирали их в свои руки и некоторые записывали крепостными»[12 - Волков В. Сведения о начале, распространении и разделении раскола и о расколе в Витебской губернии. – Витебск, 1866. – С. 51.]. И действительно, в дальнейшем мы видим, что уже дети, внуки и все потомство упомянутых выше вольных поселенцев вплоть до 19 февраля 1861 г. были крепостными князя Витгенштейна, Кардо-Сысоева, Соколовских, Меллина и других помещиков.

* * *

Земли Невельского и Себежского уездов по Первому разделу Речи Посполитой (1772) были присоединены к России. Память о том, что земли эти когда-то принадлежали Польше, сохранялась среди местных староверов вплоть до недавнего времени, что отразилось в самоназвании: жители деревень, располагавшихся на юг от озера Язно, которое некогда служило границей двух государств, продолжали называть себя «поляками», в противоположность своим северным соседям, которых именовали, как и всех псковичей, «скобарями».

После присоединения земель Невельского уезда к Российской империи жизнь местных староверов изменилась. Развитие старообрядчества в Российской империи всегда находилось под пристальным вниманием правительства. Либеральная политика Екатерины II и Павла I по отношению к старообрядцам продолжалась и в царствование Александра I (1801—1825). В циркулярном письме всем губернским начальникам от 19 августа 1820 г. задачи правительства в отношении старообрядчества формулировались следующим образом: «Раскольники не преследуются за мнения их секты, относящиеся до веры, и могут спокойно держаться сих мнений и исполнять принятые ими обряды, без всякого, впрочем, публичного оказательства учения и богослужения своей секты… ни под каким видом не должны они уклоняться от наблюдения общих правил благоустройства, законами определенных»[13 - Цит. по: Вургафт С. Г., Ушаков И. А. Старообрядчество. Лица, события, предметы и символы. Опыт энциклопедического словаря. – М., 1996. – С. 14.]. Считая староверие сектантством, которое со временем должно быть полностью изжито, и называя послабления послепетровского времени «мнимыми правами» старообрядцев, правительство Александра I, тем не менее, не желало начинать новых гонений. В государственном законодательстве этого времени ярко выразился тот же принцип, по которому господствующая церковь решилась на учреждение единоверия – «терпимость без признания».

На практике же политика правительства выражалась в том, чтобы «не замечать» старообрядчества. Старообрядцы также не должны были лишний раз напоминать о своем существовании. Во избежание «оказательства раскола» они были лишены возможности ходить крестным ходом вокруг своих храмов даже на Пасху, а старообрядческие духовные лица не имели возможности вне храма носить подобающую их сану одежду. Они могли собираться на общую молитву, но так, чтобы никто их не видел, могли содержать моленную, но так, чтобы по виду здания или по колокольному звону нельзя было определить, что это именно храм. Но несмотря на такое полулегальное положение, старообрядцы много строили: появлялись новые храмы и даже целые монастыри с многочисленными насельниками.

С началом правления Николая I (1825—1855) уже были забыты все помыслы о реформах и воцарилась неудержимая реакция. Старообрядцы лишились всех льгот, предоставленных им прежними царями: они снова были лишены прав гражданства и возможности открыто совершать богослужение на своей Родине. Вновь принимаются законы, лишающие староверов элементарных прав. С 1834 г. старообрядцам запрещено вести метрические книги (раньше выписки из них являлись юридическим документом и заменяли собой паспорт) – таким образом, староверы оказывались вне закона. Не признавались старообрядческие браки, а дети староверов являлись по законам того времени незаконнорожденными. Они не имели прав ни на наследство, ни на фамилию отца. С каждым годом «стеснительные меры против старообрядцев» только увеличивались: моленные и часовни, построенные и украшенные старообрядцами, стали отбирать и передавать единоверцам. В 1835 г. был издан указ о разделении старообрядцев на: 1) самых вредных, куда были отнесены сектанты и старообрядцы, не признававшие браков и молитв за царя; 2) вредных – все остальные безпоповцы и 3) менее вредных – поповцев. Правительством для борьбы со старообрядчеством создавались различные «секретные совещательные комитеты» с центральным комитетом в Петербурге, занимавшиеся слежкой и контролировавшие жизнь староверских общин с целью их подавления и закрытия. Указ Николая I о создании секретных комитетов вышел 3 ноября 1838 г. Комитеты состояли из местного губернатора, епархиального архиерея, председателя государственных имуществ и жандармского офицера. Само существование подобных комитетов и их совещания должны были оставаться в тайне. Все дела, касавшиеся «раскола» велись под грифом «секретно». 8 декабря 1846 г. такой секретный комитет был учрежден в Витебске, причем кроме установленных членов в суждениях и направлении дел этого комитета должен был принимать участие и витебский генерал-губернатор.

В 1823 г. в Невельском уезде, по официальным данным (часто весьма далеким от полноты), значилось 540 старообрядческих семейств. Из них беспоповцев – 1548 душ мужского пола и 1848 женского, поповцев – 124 души мужского пола и 141 женского[14 - См.: Национальный исторический архив Беларуси (далее – НИАБ). Ф. 1430. – Оп. 1. – Д. 429.]. В 1826 г. «безпоповщины молящейся за царя и приемлющих брак» значится 163 души мужского пола и 172 женского – разных сословий, и 1185 душ мужского пола и 1368 женского – помещичьих крестьян; «старообрядцев приемлющих священство» – 122 души мужского пола и 136 женского (помещичьих крестьян)[15 - См.: там же. – Д. 674.].

В «Ведомости о расколах разных сословий и сект, находящихся в Невельском уезде за 1841 г.» перечисляются три старообрядческих согласия, существовавших на территории уезда: «1-я секта безпоповщина мужиковщина молящаяся за царя и приемлющая браки» (1001 душа мужского пола и 1049 – женского), «2-я секта поповщина молящаяся за царя и приемлющая браки» (194 м.п. и 185 ж.п.) и «3-я секта безпоповщина молящаяся за царя отвергающая браки» (516 м.п. и 488 ж.п.). Всего по Невельскому уезду числится 3433 старообрядца различных согласий.[16 - Там же. Ф. 1430. – Оп. 1. – Д. 51589. – Л. 66 – 69 об.] В 1846 г. эта цифра составляла уже 3770 душ[17 - Там же. – Д. 14822. – Л. 57 об. – 58.].

Несмотря на гонения со стороны властей, нередки были случаи перехода в старообрядчество представителей господствующей церкви, а также униатов (во времена польского владычества все православные церкви на территории Невельского уезда были обращены в униатские; Николай I в 1830-е гг. обратил униатские церкви в новообрядческие). Так, в 1835 г. было начато «Дело по сообщению Полоцкой духовной консистории о совратившихся крестьянах помещиков Кардо-Сысоева, Сивоносова, Повало-Швейковского, Храповицкого и Антония Гласки из православия и унии в раскол». «Совратившихся» крестьян и крестьянок было более 20 человек, причем некоторые «совратились» вместе со своими семьями[18 - В рапорте невельского земского исправника на имя витебского губернатора от 10 марта 1844 г. уточняются имена «совратившихся»: «Крестьяне помещика Сысоева: Семен Яковлев, Никифор Федоров, Кондратий Константинов, Кузьма Иванов, Иван и Михайла Андреевы, Семен Яковлев, Антоний Михайлов; ныне казенного имения Ровнаго (а ранее помещика Севаноса): Никифор Панфилов, Мартин Степанов, Ксения Изотова, Прасковья Лукьянова, Дементий Алексеев, Василий Ефимов; Швыйковского: вдова Евдокия Андреева, Агафья Логинова, Михей Иванов, Федосья Логинова, Федор Лавренов, Матрена Лавренова; Храповицкого: Андрей Федоров и Прасковья Васильева» (НИАБ. Ф. 1416. – Оп. 3. – Д. 6775. – Л. 26—27.]. Местный новообрядческий поп Георгий Спиридонов («наблюдатель Рыкшинской церкви») пытался «увещевать» староверов и отобрал при этом у них старопечатные книги. Однако гражданский чиновник от невельского земского суда заседатель Хржановский вместо того, чтобы препроводить староверов в Консисторию, распустил их по домам, а отобранные книги отдал им обратно. Впоследствии, 5 и 16 мая 1838 г. крестьяне были отосланы «для увещевания» в Невельское духовное правление, а крестьянка помещика Швейковского Матрена Лавренова – в Полоцкую духовную консисторию. Дело продолжалось несколько лет и, судя по всему, так ничем и не закончилось.

* * *

Самым крупным духовным центром старообрядцев Вязовщины, Руновщины, нынешней Островской волости и других окрестных волостей на протяжении XVIII – первой половины XX вв. была деревня Большой Пружинец, находившаяся на территории Речи Посполитой, а затем вошедшая в состав Рыкшинской волости Невельского уезда Витебской губернии, и соседняя с ней деревня Петраши (сейчас обе – в составе Пустошкинского района Псковской области). В Большом Пружинце находилась знаменитая федосеевская моленная, которая привлекала староверов со всей округи. Первое документальное упоминание о Пружинской моленной («часовне»), которое на сегодняшний момент удалось обнаружить, – 1826 г.[19 - Из рапорта невельского земского исправника витебскому губернатору от 6 октября 1826 г.: «Во исполнение предписания Вашего Превосходительства от 26-го минувшаго сентября №322, честь имею почтеннейше донести, что в Невельском уезде состоит пять часовень, в которых совершается старообрядцами Богослужение, а именно в имении Серутях помещика маиора Матиаса одна, по михельсоновскаго имению в Колошинской части одна, помещика Вилимбахова в деревне Репище одна, имение княжны Радзивилловой в деревне Лутно одна и в имении помещика Кардо-Сысоева в деревне Пружинцах одна» (НИАБ. Ф. 1430. – Оп. 1. – Д. 478. – Л. 19 – 19 об.). Здесь и далее сохраняется орфография и пунктуация оригинала.], однако по ряду косвенных данных, она существовала еще в XVIII в.

Так, 12 декабря 1802 г. архиепископ Белорусский Антоний в своем рапорте в Синод писал: «Витебское духовное правление при репорте в Консисторию представило реестр Невельскаго повета погоста Язна прихода Священника Никифора Меньшого прихожанам совращенным из Грекороссийскаго исповедания раскольническими наставниками Невельскаго ж повета помещика Сысоева деревни Большаго Пружинца Иваном Ивановым и Ермолаем Фокиным; каковаго реестра копию на основании указов препроводил я при отношении своем к витебскому гражданскому Господину Губернатору и таковую ж при сем Святейшему Синоду почтеннейше препровождаю»[20 - РГИА. Ф. 796. – Оп. 83. – Д. 964. – По рапорту преосвященного Анастасия Белорусского о совратившихся из греко-российского исповедания в раскольническую секту Невельского повета погоста Язна разных деревень прихожан (1802). Л. 1.]. К рапорту был приложен список из 95 «совратившихся».

Староверы Большого Пружинца и всей Рыкшинской волости принадлежали к федосеевскому безбрачному согласию. В ведомости о старообрядцах за 1840 г. говорится: «Раскольники Ровнаго (имеется в виду имение Ровное и относившиеся к нему окрестные деревни. – К.К.) собственной молельни и своего наставника не имеют, а ходят в молельную находящуюся в д. Пружинцах помещика Кардо-Сысоева, где особым уважением пользуется наставник, живущий в той деревне крестьянин того же помещика Спиридон Макаров…»[21 - НИАБ. Ф. 1416. – Оп. 2. – Д. 8205. – Л. 2 об. – 3.] Интересна личность наставника Спиридона Макаровича (ок. 1757 – между 1859 и 1863). Вот какие сведения о нем содержатся в показаниях, записанных с его слов в 1857 году по поводу «Дела о совращении в раскол крестьянки Невельского уезда помещика Ханыкова Натальи Трофимовой и о именующем себя раскольническом наставнике Иване Григорьеве»: «Около 100 лет. Крестьянин помещика Сысоева. Холост, грамотен, под судом не состоял. Живу в деревне Большом Пружинце в собственной избе. Занимаюсь хлебопашеством. Раскольник безпоповщинскаго толка. У исповеди бываю ежегодно у наставника Захария Леонова Сморыгина, живущего в Себежском уезде в деревне Обители. Наставником служу братии своего согласия лет 20-ть; наставником поставлен полоцким мещанином Иваном Архиповым (ныне уже умершим). Книг не имею кроме Часовника и Каноника, ибо все книги отобраны бывшим исправником Бобитенским. Прихожан имею около трех сот душ; они живут в деревнях показанных моим помощником Федором Федоровым (Большой и Малый Пружинец, Теплухино, Мельница, Петраши, Иванищево, Ровно, Мануково, Ужакино, Жуково, Хлупикино и Ерово. – К.К.). На Богомоление собираются люди нашего согласия ко мне в дом… На принятие Единоверия я прежде сего был увещеваем, но пред смертиею изменять вере отцов своих не желаю…»[22 - Там же. – Оп. 1. – Д. 1266. – Л. 165 – 165 об. Эти показания разнятся с показаниями от 1852 г., в которых говорится, что Спиридону Макарову 75 лет, «назад тому лет 20 поступил в наставники за благословением бывшего наставником (ныне умершего) одновотчиннаго со мною крестьянина Ивана Иванова и с того времени все раскольнические требы исполняю в моленной как то новорожденных крещу, мертвым отпеваю погребение, в моленной служу по праздникам заутреню, часы и вечерню и наконец отправляю панихиды и молебны; но бракосочетание раскольников лиц обоего пола не совершаю…» (Там же. – Оп. 3. – Д. 8694. – Л. 75).].

После смерти Спиридона Макаровича его сменил долгие годы служивший его помощником Федор Федорович Мокеенко (1767 – между 1872 и 1873), также крестьянин деревни Большой Пружинец и духовный сын обительского наставника Захара Леоновича Смарыгина. К 1857 г. он прослужил в должности помощника наставника уже около 50 лет. «Треб христианских никаких не исполняю, – говорил он о себе, – а служу при исправлении оных при наставнике вместо дьячка»[23 - Там же. Оп. 1. – Д. 1266. – Л. 159. Его более ранние показания 1852 г. также несколько отличаются: здесь указано, что отроду ему 70 лет, «содержит раскольническую ересь с малых лет, находясь при моленной, приспособивши себя к чтению, уже более 20 лет как состоит помощником у называющегося наставником одновотчиннаго со мною крестьянина Спиридона Макарьева, по приказанию и воле коего читаю в моленной часовник и псалтырь, равно молитвы и пение по раскольническому обряду…» (там же. – Оп. 3. – Д. 8694. – Л. 77).]. В 1863 г. он уже указан в качестве наставника, а его помощником значится крестьянин деревни Пружинцы Михаил Иванович. Последний сменил Федора Федоровича на посту наставника уже к 1873 г.

Влияние местных духовных наставников распространялось не только на Невельский уезд, но и на соседние Опочецкий и Великолуцкий уезды Псковской губернии, как о том явствует из некоторых документов. Так, 6 мая 1843 г. секретарь Псковской палаты уголовного суда обратился в Витебское губернское правление по поводу «совращения в раскол» крестьян деревни Загаек Вязовской волости Великолуцкого уезда. Ссылаясь на показания крестьянина Вязовской волости Лариона Максимова, секретарь сообщал, что «в Невельском уезде помещика Кардо Сысоева в деревни Пружинца есть наставники Спиридон Макарьев и бывший Сокольницких ксензов деревни Ситочина Кондратий Иванов, кои по их обряду совершают требы», и предложил иметь за ними «неослабный надзор, чтобы они не отлучались из своего уезда и не были соблазном к распространению раскола»[24 - Там же. – Оп. 3. – Д. 7645. – л. 1 об.]. 24 июня 1843 г. невельским земским исправником у упомянутых наставников была взята подписка о «невыбытии их в Великолуцкий уезд», а за ними установлен полицейский надзор[25 - Там же. – Л. 4.].

По доносу попа из деревни Заволочье Опочецкого уезда Михаила Красноумова было возбуждено целое дело. 20 мая 1852 г. витебский генерал-губернатор доносил, что в приход Заволочья «выезжают раскольнические наставники: Невельского уезда, деревни Пружинца, крестьяне Спиридон Макарьев и Федор Федоров и Себежского уезда из какой то их обители или могильщины (в деревне Обитель Могилянской волости находилась известная старообрядческая моленная. – К.К.), которые исправляют у раскольников все требы и этим самым явный подают повод к усилению ереси…»[26 - Там же. – Оп. 1. – Д. 1334. – Л.76 об.]. 17 июня того же года витебский гражданский губернатор сообщает витебскому военному губернатору: «Управляющий Псковскою Епархиею Платон Архиепископ Рижский, 13 июня №2881 уведомляя меня, что Великолуцкаго уезда погоста Вяза, священник Иосиф Златинский донес Его Высокопреосвященству, что будто бы многие из Вязовских крестьян-раскольников ездят в моленныя существующия в деревне Пружинцах, Витебской Губернии Невельскаго Уезда, просит моего распоряжения, чтоб раскольники Псковской Губернии не были пропускаемы и принимаемы в помянутыя моленныя. Имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство, не оставить сделать распоряжение, согласно с означенным требованием Преосвященного Платона»[27 - Там же. – Л. 81 – 81 об.].