Москва. Автобиография

Один большой курган, названный в писцовых книгах начала ХVII века Великою Могилою и стоявший на суходоле по направлению описанного всходного пути, идущего к селу Братневу, был разрыт в 1879 году. В нем покоился остов, весь обернутый берестою, с горшком в головах, на дне которого вытиснена монограмма, указывающая на хорошую гончарную работу. Окружавшие эту великую могилу малые курганы доставили при раскопке несколько вещиц из женского убора, весьма обычных во всех подмосковных курганах: бронзовые о семи лепестках серьги, бусы сердоликовые и стеклянные, бронзовые браслеты из проволоки и т. п. <...>

Значительная населенность этих всходных к Клязьме мест, какой ни выше, ни ниже по Москве-реке не встречается, может указывать, что торговые и промысловые сношения нашей древности уже намечали здесь место для знатного торгового узла, связывавшего торги Балтийского моря с торгами моря Каспийского и Сурожского (Азовского), и мы не можем отказаться от предположения, что здесь закладывалось основание для древнейшей Москвы-города. Сюда торговые дороги шли не только от Смоленска, но и от Новгорода, через древнейший его Волок Ламский, с Волги по рекам Шоше и Ламе на вершину реки Рузы, впадающей в Москву-реку. Ламский Волок был древнейшей дорогою новгородцев в московские места и по большей части прозывался одним именем Волок. Для новгородцев река Волга была обычной дорогой к далекому востоку. Но, быть может, малыми караванами небезопасно было по ней странствовать, поэтому и новгородцы должны были являться на Москворецкую Всходню, чтобы Клязьмою удобнее и безопаснее добраться до Волги камских болгар, захватывая в торговые руки и самую долину Клязьмы. Во всяком случае, здешний путь был короче, чем по руслу Волги, не говоря о том, что Москвою-рекою новгородцы должны были ходить и к Рязанской Оке, и на Дон. <...>

Итак, в незапамятное для письменной истории время верстах в 20 от теперешней Москвы, от западных путей в эту сторону создавалось гнездо промысла и торга, где впоследствии мог возникнуть и тот самый город, который мы именуем Москвою.

Выбор места вполне зависел от топографических удобств, при помощи которых именно здесь было возможнее, чем где-либо в другом месте, перебраться с одной дороги на другую по самому ближайшему пути.

И надо сказать, что если бы и на этом Всходничьем месте расселился со временем большой город, то Москва, быть может, представила бы еще больше местной красоты и различных удобств для городского населения. <...>

Имя реки Яузы в древнем топографическом языке в известном смысле может означать то же, что означают имена Вязьма, Вязема, Вяземка, Вазуза, Вязь, Уза, т. е. вообще вязь или связь, союз одной местности с другой, или, вернее, одного пути с другим, хотя бы и по очень узкому потоку, какой на самом деле представляет поток Яузы. <...>

По Яузе, по восточной дороге от Москвы, поднимались или опять также восходили вверх по течению этой реки глухим лесом (Сокольники, Лосиный Остров) до села Танинского и далее до самой вершины Яузы, затем следовал переволок у теперешнего села Больших Мытищ на село Большево и древнее Городище, находящееся уже на Клязьме. Или по другому направлению от вершины Яузы по болотам Лосиного Острова, которые и теперь дают превосходную воду всей Москве, а за 1000 лет назад могли заключать в себе целое значительное озеро, еще более способное для пути. Здесь у переволока в свое время явились также свои Мытищи, которые в XV столетии прямо и называются Яузским Мытищем в значении целого округа местности. Возникновение этого Яузского пути можно относить к глубокой древности. Должно предполагать, что когда еще не было города – первое здешнее поселение гнездилось около устья Яузы, где луговая местность, а по ту сторону Яузы на горах упоминается существовавшее где-то городище. На этой стороне реки береговая высота, господствующая над луговиной, и доселе носит имя Гостиной горы (Никола Воробино), служившей, быть может, поселением для торговых приезжих гостей. Впоследствии, когда образовалось Суздальское княжество и его сношения и связи с Киевом и Черниговом стали усложняться, особенно при Суздальском князе Юрии Долгоруком, эта местность получила кроме торгового и политическое, то есть, в сущности, стратегическое значение, как первая открытая дверь в Суздальскую область, которую необходимо было укрепить для всякой опасности в междукняжеских отношениях.

Вот почему существовавшая здесь, вблизи упомянутого Пристанища, на Кремлевской горе, княжеская усадьба под именем Москвы или Кучкова, вскоре устраивается городом. <...>

Для нового княжества такой городок был необходим: он служил сторожевой защитой со стороны входа в Суздальскую область, и от Смоленска, и от Новгорода, и от Северских, а следовательно, и от Киевских, и от Рязанских князей. Москва, таким образом, в качестве города является крепкими воротами Владимирского княжества на самой проезжей дороге. Как княжеский город она прямая дочь Владимира, как и Владимир был прямой сын Суздаля и внук Великого Ростова. Таково было историческое родство и преемство этих городов, оставивших впоследствии все свое богатое историческое наследство одной Москве.

Первое упоминание о будущей столице Руси относится к 1147 году и связано с именем Юрия Владимировича, одного из младших сыновей Владимира Мономаха. Получив в наследство Ростовское княжество, он постепенно расширил свои владения, присоединив Суздаль, Муром и Рязань, основал крепости Владимир и Ярославль, равно как и нынешние города-спутники Москвы – Дмитров, Звенигород, Переяславль-Залесский; за стремление неуклонно раздвигать границы своих земель его впоследствии прозвали Долгоруким. Мало-помалу с Юрием стали считаться другие Мономашичи, прежде почти не замечавшие правителя этих земель на окраине страны, а князь Святослав из Новгород-Северска заключил с Юрием Долгоруким союз и даже посулил поддержать его притязания на киевский престол.

Что касается Москвы, князя Юрия никак нельзя считать основателем города: в его время это уже было крупное поселение на берегу одноименной реки, причем достаточно богатое, чтобы, как свидетельствует летопись, принимать в нем знатных гостей.

В лето 1147 отправился Юрий воевать Новгородские земли. Святослав же воевал в Смоленской волости. И прислал Юрий к Святославу, и так сказал: «Приди ко мне, брат, в Москов». Святослав же поехал к нему с сыном Олегом и с небольшой дружиной, взяв с собой племянника своего Владимира Святославича. Олег поехал вперед и подарил Юрию пардуса (барса. – Ред.). И приехал за ними отец его Святослав, и так любезно расцеловались с Юрием в день пятницу, на Похвалу Святой Богородице и возвеселились.

Наутро повелел Юрий устроить обед силен, и сотворил великую честь им, и дал Святославу дары многие с любовью, и сыну его Олегу, и племяннику его Владимиру Святославичу, и всех дружинников Святославовых одарил по очереди. И затем отпустил их. <...>

Поскольку более ранних дат, имеющих отношение к городу, летописи не сохранили, именно с 1147 года принято отсчитывать возраст Москвы.

Относительно названия города существует несколько версий, и в настоящее время основная из них возводит название к имени реки, а последнее связывает либо с финно-угорским корнями «ва» («река») и «мос» («медведь»), либо с древнеславянским «моз» – «вода, сырость».

Основание города и легенда о боярине Кучке, 1153 год

Иван Забелин

По свидетельству Тверской летописи, через несколько лет после встречи со Святославом «князь Великий Юрий Владимирович заложил град Москву в устье Неглинной, выше реки Яузы». Летопись относит это событие – заложение крепости, превратившее поселение в город, – к 1156 году, однако исторические исследования доказывают, что строительство крепости началось раньше, вероятнее всего, в 1153 году. При этом сам Юрий был занят борьбой за киевский престол (которым владел дважды, в 1149–1151 и 1155–1157 годах), поэтому крепость, очевидно, строил не он, а его сын, Андрей Боголюбский, будущий князь Владимиро-Суздальский.

Княжеский интерес к Москве объяснялся просто: поселение находилось на перекрестке важных торговых дорог – к Ростову, Суздалю, Рязани и Смоленску. И, чтобы закрепить права на эту область, князь Юрий женил своего сына Андрея на дочери владельца поселения и ближайших окрестностей – некоего боярина Степана Кучки. С этим боярином связана одна из многих легенд об основании города; все эти легенды собрал в своем труде «История города Москвы» историк И. Е. Забелин.

Когда и как произошло начало Москвы, когда и как она зародилась на своем месте, об этом книжные люди стали гадать и рассуждать только с той поры, когда Москва явилась сильной и славной, царствующим великим городом, крепким и могущественным государством, когда у книжных людей, из сознания этого могущества, сами собою стали возникать вопросы и запросы, как это случилось, что Москва-город стала царством-государством?

Таким именно вопросом начинается одно из сказаний о ее начале, более других сохраняющее в себе несомненные следы народных эпических преданий.

Ответом на этот вопрос, конечно, могли появиться только одни неученые и, так сказать, деревенские гадания по смутным преданиям, или же, с другой стороны, ученые измышления по источникам старой книжности. Так и исполнилось.

И не в одной Москве зарождался этот любопытный вопрос. Едва ли не с большим вниманием старались разрешить его и западные книжные люди, у которых имя Москвы стало разноситься с нескрываемым любопытством еще со времен Флорентийского собора (1439), на котором Европа впервые узнала, что на далеком глухом Севере существует непобедимая православная сила, именуемая Москвою. С того времени начались и ученые толкования, откуда происходит самое имя этой неведомой дотоле Московии. Писавший о Москве в тридцатых годах ХVI столетия ученый историк Павел Иовий (Паоло Джовио. – Ред.) обратился за этим толкованием даже и к древнему Птолемею и писал между прочим: «Думаю, что Птолемей под своими модоками (амадоками) разумел москвитян, коих название заимствовано от реки Москвы, протекающей чрез столичный город того же имени».

Первая легенда приписывала основание города князю Олегу Вещему.

Наши московские доморощенные гадания о происхождении города Москвы ограничивались очень скромными домыслами и простыми здравыми соображениями, согласно указаниям летописи, существенная черта которой, описание лет, всегда служила образцом и для составления произвольных полусказочных вставок. Так, самое скромное домышление присвоило основание города Москвы древнему Олегу, несомненно, руководясь летописным свидетельством, что Олег, устроившись в Киеве, «нача городы ставити и устави дани словенам, кривичам и мери». Если Олег уставлял дани мерянам и города сооружал, то в области мери (Ростов, Суздаль) он должен был из Киева проходить мимо Москвы и очень немудрено, что мог на таком выгодном для селитьбы месте выстроить небольшой городок, если такой городок не существовал еще и до времен Олега. И вот в позднейших летописных записях появляется вставка: «Олег же нача грады ставити многие и прииде на реку, глаголемую Москву, в нея же прилежат реки Неглинная и Яуза, и постави град не мал и прозва его Москва и посади на княжение сродников своих».

Впрочем, с таким же вероятием можно было постройку города Москвы присвоить и Святославу, который ходил на Оку и на Волгу и затем победил вятичей, живших на Оке; но о Святославе начальный летописец не сказывал, что он города ставил. Об Олеге же догадка впоследствии пополнилась новым свидетельством, что древний князь, построив Москву, посадил в ней княжить своего сродника, князя Юрия Владимировича. Здесь выразилась неученая деревенская простота в составлении догадок, далеких еще от явного вымысла. Она не в силах была удалиться от летописной правды и позволила себе только нарушить эту правду неверным, но весьма существенным показанием о князе Юрье, все-таки прямом основателе города Москвы. В народной памяти хронология отсутствует. <...>

Но вскоре к деревенской простоте собственно московских гаданий пришла на помощь киевская, то есть, в сущности, польская историческая ученость в лице Феодосия Софоновича, составившего в 1672 г. целую «Хронику летописцев стародавных, с Нестора Печерского и иных, также с хроник Польских о Русии, отколь Русь началася», а вместе с тем и особую статью «Отколь Москва взяла свое название». Эта ученость, разыскивая и объясняя, откуда взялась Москва-народ, очень усердно и с обширной начитанностью толковала, еще с конца XVI века, что «Мосох или Мезех, шестой сын Иафетов, внук Ноев, есть отец и прародитель всех народов московских, российских, польских, волынских, чешских, мазовецких, болгарских, сербских, хорватских и всех, елико есть славенский язык»; что у Моисея Мосох, московских народов праотец, знаменуется (упоминается) такоже и у Иосифа Флавия в «Древностях»; что ни от реки, ни от града Москвы Москва именование получила, но река и град от народа московского имя восприяли; что имя сие: Мосох, Мокус, Моска, Моски, Москорум, Московитарум, Модокорум и проч. все древние историки, еврейские, халдейские, греческие и латинские и новейшие Мосоха, Москвы праотца и областей того имени, во многих местах непрестанно и явно поминают; что третий брат Леха и Чеха, Рус, истинный наследник Мосохов от Иафета, великие и пространные полуночные и восточные и к полудню страны размножил и населил народами русскими и так далее. <...>

Разыскивал о происхождении имени Москвы и ученейший академик немец Байер. Не зная русского языка, он толковал, что имя Москвы происходит от мужского монастыря – Моsсоe от Мus (муж) и Мuseс (мужик). Кроме того, Татищев утверждал, что «имя Москва есть сарматское, значит крутящаяся или искривленная, от того, что течением весьма излучины делает, да и внутрь Москвы их не скудно». <...>

Между тем деревенская простодушная Москва... гадала об Олеге, но не забывала и настоящей правды о князе Юрии Владимировиче.

Известна и так называемая крутицкая легенда об основании Москвы.

По всему вероятию под влиянием той же пришлой учености, пребывавшей, как известно, и на Крутицах, сочинено было другое сказание об основании города Москвы, по которому это основание приписывается князю Данилу Ивановичу.

«В лето 6714 (1206 г.) князь великий Данило Иванович после Рюрика короля Римского 14 лето пришел из Великого Новгорода в Суздаль, и в Суздале родился ему сын князь Георгий и во имя его созда и нарече град Юрьев Польский и в том граде церковь веленную созда во имя Св. Георгия каменную на рези от подошвы и до верху. И по создании того храма поехал князь Данила Иванович изыскивати места, где ему создати град престольный к Великому княжению своему и взял с собою некоего гречина именем Василья, мудра и знаюша зело и ведающа, чему и впредь быти. И въехал с ним в остров (лес) темен, непроходим зело, в нем же бе болото велико и топко, и посреде того острова и болота узрел князь Великий Данила Иванович зверя превелика и пречудна, троеглава и красна зело <...> и вопросиша Василия гречанина, что есть видение сие пречуднаго зверя? И сказа ему Василии гречин: Великий княже! на сем месте созиждется град превелик и распространится царствие треугольное и в нем умножатся различных орд люди... Это прообразует зверя сего треглаваго, различные на нем цвета, то есть от всех стран учнут в нем люди жити... Князь же Данила Иванович в том острову наехал посреде болота островец мал, а на нем поставлена хижина мала, а живет в ней пустынник, а имя ему Букал и потому хижина словет Букалова, а ныне на том месте царский двор. И после того князь Данило Иванович с тем же гречином Василием спустя 4 дни наехал на горы (крутицы), а в горах тех стоит хижина мала, и в той хижине живет человек римлянин имя ему Подон... Возлюби князь великий место сие, восхоте дом себе устроити... Той же Подон исполнен Духа Святого и речь говорит: Княже! не подобает тебе здесь вселиться, то место Дом Божий: здесь созиждут Храм Божий и пребудут архиереи Бога Вышнего служители. Князь же Данило Иванович в шестое лето на хижине Букалове заложи град и нарече имя ему Москва, а в седьмое лето на горах Подонских на хижине Подонове заложи церковь Всемилостивого Спаса. И в 9 лето родися у него два сына князь Алексей и князь Петр. Он же князь великий Данило Иванович вельми любя сына Алексея Даниловича, во имя его созда град к Северу и нарече имя ему Олексин и там обрете в острове мужа именем Сара земли Иверской свята и благоговейна зело и на его хижине заложи град Олексин. И по девятом лете приде из грек епископ Варлам к князю Данилу Ивановичу и многия чудотворны мощи с собою принесе; и князь Данило Иванович принял его с великою честию и любовию и повеле ему освятити храм на горах Подонских и да ему область Крутицкую и нарекома его владыкою Сарским и Подонским: тако нарекошася Крутицы».

Очень явственно, что это сказание сочинено на Крутицах каким-либо досужим мирянином или церковником, однако не совсем знакомым с тогдашней ученостью, которая могла бы пространнее рассказать о зачале Москвы с непременным упоминанием о Мосохе. К тому же сочинитель указывает, что он был родом или житием от города Алексина.

Самое же популярное предание, в нескольких вариантах, безусловно, связано с именем Степана Кучки.

Неученые москвичи не умели складывать сказки по вольному замыслу, как составлена эта крутицкая сказка, и держались в своих литературных опытах старого обычая летописцев, приставляя непременно к своему рассказу и лета событий. Единственным образцом для их писательства была именно не чужая, а своя родная летопись. Других образцов они не знали и, подражая летописцам, вносили в свои повести ходившие в народе предания и несомненные остатки уже забытых песенных былин.

Таким характером отличается самая обстоятельная по составу повесть «О зачале Московского княжения, како зачало бысть, а ныне великий пресловущий и преименитый царствующий град сияет».

Еще Карамзин заметил, что эта повесть писана размером старинных русских сказок и изобретена совершенным невеждою, то есть не согласно с достоверными летописцами, что, конечно, и подтверждает ее сказочное былинное происхождение.

Как летописная же запись, она начинается следующим годом по порядку собранных годов: «В лето 6789 (1280 г.) месяца октября в 29 день по Владимере князе во Владимере-граде державствовав князь Андрей (1294–1304) Александрович, а в Суздале-граде державствовав князь Данило Александрович Невский». После этого летописного вступления автор начинает свою повесть былинным складом:

«Были на этом месте по Москве реке села красные, хорошие, боярина Кучки. У того ж боярина были два сына красны зело; не было таких красных юнош ни во всей Русской Земле. И сведал про них князь Данила Александрович Суздальский и спросил у Кучка боярина двух сынов его к себе во двор с великим прощением. И сказал ему: если не дашь сынов своих мне во двор, и я на тебя войною приду и тебя мечем побью, а села твои красные огнем пожгу. И боярин Кучко Степан Иванович, убояся страха от князя Данила Суздальского, и отдал сынов своих обоих князю Данилу Александровичу Суздальскому. И князю Данилу полюбились оба Кучкова сына. И начал их князь Данила любити и жаловати, и пожаловал единого в стольники, а другого в чашники. И полюбились те два юноши Данилове княгине Улите Юрьевне; и уязви ею враг на тех юнош блудною яростью, возлюби бо красоту лица их. <...>

Умыслили они со княгинею, как бы им предати князя Данила смерти. И начали звать князя Данила в поле ездить ради утешения, смотреть зверского уловления зайцев. И бысть ему на поле. И егда въехали в дебри и начали они Кучковичи предавать его злой смерти. И князь Данила ускочив от них на коне своем в чащу леса. И бежал от них подле Оки реки, оставя коня своего. Они же злые человеки и убийцы, аки волки лютые, напрасно (нежданно) хотяху восхитить его. И сами были в ужасе многом, искавши его и не обретоша, но только нашли коня его. <...>

Благоверный князь Данил был четвертый мученик, принял мученическую смерть от прелюбодеев жены своей. В первых мучениках Борис и Глеб и Святослав убиты были от брата своего окаяннаго Святополка, рекомого Поганополком. Так и сии Кучковы дети приехали во град Суздаль и привезли ризу кровавую князя Данила и отдали ее княгине Улите и живут с нею в том же прелюбодеянии беззаконном по-прежнему. <...>

И собрал князь Андрей во граде Владимере своего войска 5000 и поиде ко граду Суздалю. И слышат во граде суздальцы и боярина Степана Ивановича Кучка дети, что идет с воинством; и взял их страх и трепет, что напрасно пролили кровь неповинную. И не возмогли они стать против князя Андрея ратоваться; и бежали к отцу своему боярину Степану Ивановичу Кучку. А князь Андрей пришел в Суздаль-град. Суздальцы не воспротивились ему и покорились ему, государю князю Андрею Александровичу: “Мы не были советниками на смерть князя своего, твоего брата князя Данила, но мы знаем, что жена его злую смерть умыслила с любовниками своими Кучковичами и мы можем тебе государю пособствовать на тех злых изменников”.

И собрали суздальцы 3000 войска, князь Андрею в помощь пошли. Князь Андрей со всем воинством идет на боярина Степана Ивановича Кучка. И не было у Кучка боярина кругом красных его сел ограды каменной, ни острога древнего; и не возможе Кучко боярин против князя Андрея боем битися. И вскоре князь Андрей всею силою и емлет приступом села и слободы красные, и самого Кучка боярина и с его детьми в плен; и повелел их оковать железы крепкими, и потом казнил боярина Кучка и с детьми его всякими казнями различными и лютыми. И тут Кучко боярин и с детьми своими лютую смерть принял.

В лето 6797 (1289) марта в 17 день князь Андрей Александрович отметил кровь брата своего, победил Кучка боярина и злых убийц, что убили князя Данила брата его. И все их имение и богатство разграбил. А сел и слобод красных не пожег. И воздал славу Богу в радость и препочил тут. И на утрие восстав, и посмотрел по всем красным селам и слободам, и вложил Бог в сердце князю Андрею, и те красные села ему князю полюбились и, рассмотрев, помышлял в уме своем на том месте град построить, видев бо место прилично, еже граду быти. И вздохнув из глубины сердца своего, воздев руки на небо моляся Богу со слезами и сказал: Боже Вседержитель Творец всем и создатель! Прослави, Господи, место сие и подаждь, Господи, помощь хотения моего устроить град и создать святые церкви. И оттоле князь Андрей сел в красных тех селах и слободах, начал жительствовать. А во граде Суздале и во Владимере посадил державствовать сына своего Георгия.

А состроен град в лето 6799 (1291) июля в 27 день. И оттоле нача именоватись граду Москве».

Другое московское сказание о начале Москвы также носит характер летописной записи с обозначением годов и представляет в своем роде сочинение на заданную мысль знающего книжника, который старается доказать, что Москва, подобно древнему Риму, основана на крови, с пролитием крови.

«Был на великом княжении в Киеве сын Владимира Мономаха князь Юрий. Он старшего своего сына Андрея посадил в Суздале. В лето 6666 (1158) ехал князь Юрий из Киева во Владимир к сыну Андрею и наехал по дороге место, где теперь град Москва по обе стороны реки. Стояли тут села, а владел ими некий зело богатый боярин, имя ему Кучко Степанов (Иванов, по другому списку). Тот Кучко встретил Великого князя зело гордо и не дружелюбно. Возгордевся зело и не почтил в[еликого] князя подобающею честию, а к тому и поносив ему. Не стерпя той хулы, в[еликий] князь повелел того боярина ухватить и смерти предать. Так и было. Видев же сыновей его, млады суще и лепы зело и дщерь едину, такову же благообразну и лепу, в. князь отослал их во Владимир к сыну своему Андрею. Сам же князь Юрий взыде на гору и обозре с нея очима своима, семо и овамо, по обе стороны Москвы реки и за Неглинною, возлюби села оные и повеле вскоре сделати град мал, древян, по левую сторону реки на берегу и прозва его званием реки Москва град». Потом князь идет во Владимир к сыну Андрею, женит его на дочери Кучковой, заповедует ему град Москву людьми населити и распространити и возвращается в Киев и с сыном Андреем. Затем рассказывается история Андрея Боголюбского, как он из Киева принес во Владимир икону Богородицы, как был благочестив и как потом убит злодеями Кучковичами в союзе с его княгиней, которая негодовала на него за то, что перестал разделять с ней брачное ложе, отдавшись посту и молитве. В лето 6684 (1176) пришел из Киева во Владимир брат Андрея князь Михайло Юрьевич, избил убийц и вверг их в озеро (в коробах), а жену его повелел повесить на вратах и расстрелять из многих луков.

По-видимому, эта повесть сочинена, как упомянуто, книжным человеком с целью в точности приравнять Москву – Третий Рим к двум первым Римам, именно по поводу пролития крови при их основании. Если Москва явилась Римом, то и характер ее первоначалия должен быть такой же, вполне римский, то есть кровавый. Поэтому надо было отыскать, сочинить обстоятельство, которое могло бы доказывать надобное совпадение случаев кровопролития в древнейшем Риме и в новой Москве. <...>

Карамзин заметил, что эта сказка, вероятно, основана на древнем истинном предании. Действительно, несомненные свидетельства летописей указывают, что бояре Кучковичи существовали и именно в большем приближении у князя Андрея Боголюбского. В 1155 г. они переманили его переехать из Киева в Залесский Владимир «без отча повеления, лестию подъяша»; а в 1174 г. они являются главными руководителями заговора против Андрея и его убийцами. <...>

Московские предания и былины, ходившие в народе в течение веков и дававшие материал для сочинительских сказаний, должны были хорошо помнить имена первых героев Москвы, ее основателей и устроителей, князей Юрья, особенно Андрея (Боголюбского), Данилу, Ивана и бояр Кучковичей.