Зима приходит в октябре

Их ослепила вспышка, блеснувшая где-то сбоку, но они не раскрепили своих рук. Только сделали друг другу на встречу по одному маленькому шагу, сцепившись вместе. А потом взрывная волна с противоположной стороны их дома выбила ребят с балкона вместе с рамой, разрушая и здание, и жизнь. Даже это не заставило руки Аркадия и Светы разжаться.

Чувство полета щекотало изнутри и Аркадию очень хотелось быстрее приземлиться – он с детства боялся летать. Падая с балкона и все еще ощущая руку Светы в своей руке, а ее тело рядом со своим, он успел подумать, что никогда не предполагал, что потеряет зрение не от ослепительной красоты девушки, которой хотел через пару месяцев сделать предложение руки и сердца, а от ядерного взрыва в его родном городе. Еще он успел почувствовать жар извне. Весь день его сжигала высокая температура тела, а теперь он падал прямиком в ад.

Больше ни о чем подумать Аркадий не успел. Самое последнее, что он почувствовал – как ускорение пытается вырвать ладонь Светы из его ладони, но они оба лишь крепче схватились за руки, кувыркаясь в воздухе вместе. И лишь любовь оставили им последние секунды до взрыва новой боеголовки и испепеляющего пекла, не давшего им долететь до асфальта.

Больше ничего не имело значения.

Человек сослагательного наклонения

Тяжёлый дым, разъедающий и царапающий гортань, медленно опускался через трахею в лёгкие, заполняя их до отказа. Вероятнее всего, уменьшая срок их службы. Зато выделяемый с каждой новой затяжкой дофамин как никогда требовался мужчине, сидящему на подоконнике. Вид из окна съёмной квартиры на спальный район никого не мог радовать просто так. Мужчина безразлично посчитал бычки в пепельнице. Возможно их количество перевалило за некую адекватную границу. Однако мужчина лишь грустно хмыкнул. Вновь затянувшись, он вернулся к наблюдению последних мгновений заката, происходящего в небольшом количестве химических облаков, рождённых трубами соседствующей промзоны.

Солнце медленно, но заметно даже невооруженным глазом садилось за крышу противоположной многоэтажки. Её антенны забавно раскорячились в разные стороны, как непослушные, редкие волосы ребёнка. После долгого наблюдения за светилом, покрасившее немногие облака в едкий красный цвет, эти самые антенны растворялись в ореоле, преследовавшем взгляд.

Мужчине пришлось зажмуриться и потереть глаза. Но ореол, появившийся после пары минут наблюдения за солнцем, никуда не пропал даже с закрытыми веками. Ярким кругом он теперь следовал туда, куда смотрели зрачки. Сидящий на подоконнике поднял бутылку с виски повыше, чтобы она оказалась между ним и падающим вниз солнцем. Прищурился правым глазом. Ореол тут же пропал. Или всего лишь размылся. Солнце перестало слепить и превратилось в мягко светящуюся в жидкости монетку. А небо вокруг неё окрасилось бурым, в цвет полупустой бутылки. Мужчина ухмыльнулся и сделал небольшой глоток. Как и дым сигареты, виски раздражало внутренности, шкрябая по мягким тканям и тонким трубопроводам вен. Но почему-то именно от подобных жёстких ощущений пьющий чувствовал себя живым.

Под его окном, в десятках метрах внизу, вовсю шёл футбольный матч в дворовой коробке. То и дело доносились радостные или не столь радостные выкрики, грохот ударившего в борт коробки мяча. Иногда мужчина опускал глаза вниз, чтобы увидеть, как юноши и девушки пинают мячик, стараясь победить противоположную команду. Он и сам когда-то играл под окнами со своими друзьями. А ещё в местной секции правого полузащитника. В то время будущее светило так же ярко, как и солнце десять минут назад. Но некоторые друзья тех времён уже умерли. А те, кто остался, растворились в городах страны. Будущее же блекло с каждым новым годом. Однако даже от скуднеющего света он предпочёл спрятаться за ширмой, как сейчас прятал солнце за бутылку.

Будущее всегда пугало его. А ещё больше его пугало наступавшее одиночество. Сначала школьные друзья разбрелись кто куда, затем в институте он не смог сохранить отношения с однокашниками. И вот: вручение диплома, после чего захлестнула жизнь. Жизнь, в которой он начал тонуть.

Слеза покатилась из угла глаза, противно щекоча нос. Мужчина с раздражением стёр каплю. Жалость к себе начала донимать даже его. Родители не желали больше слышать оправданий и нытья, как и сестра, уехавшая с мужем на восток. По телефону она отвечала быстро и сухо, параллельно утешая свое дитё. В конце концов он перестал звонить и ей, ощущая себя якорем для близких.

Однако копившаяся горечь так и норовила выплеснуться из его рта криками и ругательствами, мольбами и стенаниями. В итоге он нашел способ успокоиться. Виски по вечерам после работы укладывали бурлящее море негодования и обиды в одно большое водное зеркало, по которому лишь иногда пробегали барашки.

Горечь. Она на вкус и была, как виски с сигаретным дымом. Если бы он имел силы на то, чтобы изменить свою жизнь, то точно бы изменил её. Мужчина знал это наверняка. Только все силы оставались на работе, где он постоянно общался с клиентами, растрачивая слова впустую. Нет, он пока еще выполнял план по продажам, но делал это как будто случайно, вопреки. Старался больше молчать с коллегами, чтобы не потратить оставшиеся внутри себя слова и не чувствовать всепоглощающей пустоты после долгих разговоров ни о чем. Сидел ровно с девяти до шести, иногда откровенно скучая. А потом возвращался в съемную однокомнатную квартиру, чтобы вновь, уставший, помечтать о другой жизни.

Если бы он после школы не испугался выбрать футбол, не испугался пойти против мнения родителей, то, может быть, играл бы сейчас где-нибудь во второй лиге. Может даже в премьер-лиге в составе какого-нибудь аутсайдера. И был бы счастлив. Точно счастливее, чем сейчас. Но родители постоянно твердили, что футбол – это для тех, кто может себе позволить им заниматься. Его таланта не хватит на то, чтобы пробиться наверх, а у них не хватит денег, чтобы помочь ему. Поэтому надо идти зарабатывать сейчас. Хватит сидеть на их шее. Вот, что он слышал. Что в него не верят.

Так же ему сказала и любовь, казалось бы, всей его жизни. Она твердила, что он живет за её счет, занимаясь не пойми чем. А он ведь и правда старался: учеба, какая ни какая работа, постоянные переработки и халтурки. Будущее все ещё светило, заманивая в последний вагон счастливого поезда. Тусклее, но светило. Он лез из кожи вон, чтобы успеть на него. Но ей казалось, что вся его суета, барахтанье в этом море – напрасны. И так начало казаться и ему. Если бы в тот злополучный вечер он сдержался и не влепил бы ей пощёчину. Возможно, жизнь была бы иной.

А если взять случай пару лет назад, когда знакомый предложил ему место в своей конторе? Он ведь верил, что предлагает работу тому, кто с ней справится. Да, надо было бросить всё, наплевать на то, чем занимался и чему учился до этого, уйдя в совершенно неизвестную область. Но это был реальный шанс. Чистый лист, который только и ждёт, чтобы его исписали. Если бы не страх. Если бы не бессильное одиночество.

Новая слеза покатилась вниз. В этот раз мужчина не смахнул ее, и она сорвалась на серый подоконник.

Если бы… Так много зависело от этого “бы”. Так много зависело от него самого, от простого шага вперед или шага в сторону от линии судьбы. Но всегда что-то внутри останавливало идти наперекор обстоятельствам и мнениям. То страх, то усталость, то неуверенность. И всегда кто-то рядом твердил, чтобы он перестал витать в облаках. Есть в жизни колея, в неё надо вступить и ехать по ней до конца. Вот только эти слова почему-то никогда не согласовались с желаниями этих же людей от него самого.

Внизу послышался беспечный смех, а ему хотелось плакать всё сильнее и сильнее. В этот раз виски не удержало стыдливые всхлипы.

– Ах, если бы…