Дух танцует дерзко

Подавленная сексуальность заявляла о себе без согласия и выбирала в союзники свободолюбивых бунтарей, с проницательным взглядом и неопределенными намерениями.

Сколько могла, Нея держалась от них подальше. Ставила на пьедестал и любила на расстоянии, так, что трудно было заподозрить. Но если случалась взаимность, признавалась первая, возводила страсть в статус истинной ценности и, как приговоренная, позволяла происходить всему, даже аморальному и безнадежному.

Одну ночь она провела в красивой машине с женатым мужчиной, в чей неординарный интеллект, успех и сильные бедра была влюблена больше года. Он был пьян, елозил по салону со спущенными штанами, тискал Нею, перетягивая с заднего сиденья на переднее и обратно, но, по существу, дело у него не шло. Он дремал минут пятнадцать и делал новые попытки ею овладеть.

Вкус саморазрушения в облаке аромата дорогого парфюма, в переливах света от уличного фонаря на его позолоченных часах и лакированных панелях салона, дурманил Нею. Разоблачение порочности всей этой респектабельности распаляло в ней какой-то азарт, в сполохах которого являла себя игра теней. Нее казалось, в россыпи искр страсти, сжигающей мораль и статус, проступает сокрытое и подлинное. В ней, в нем, в самой жизни. Она чувствовала, будто вырывается из оков человеческой приземленности, как зверь из клетки. Разрывает путы избитых мирских устремлений. Освобождается.

Но все добытое ночью, днем оборачивалось подделкой и одиночеством. Нея стыдилась и никому не рассказывала.

Намучившись, уговорила себя, что большая любовь – это вымысел гениев маркетинга, зарегистрировалась на сайте знакомств и согласилась встречаться с приятным предпринимателем из Канады.

Два высших образования, черный пояс по тхэквондо, большой дом в Канаде и умная собака, по которой избранник мило тосковал, делали его в глазах Неи человеком интересным и порядочным. Два месяца горячих свиданий привели к тому, что он отправил фотографию Неи своей маме и начал готовить документы на визу невесты. Нея было восхитилась его благонадежностью и тем, насколько все может быть просто, если ничего не усложнять неземной настоящей любовью. Но вскоре и внезапно почувствовала к нему физическую неприязнь. Не только к сексу, но и к его присутствию на расстоянии ближе метра. Его безупречные манеры начали раздражать, руки стали казаться маленькими, голос – визгливым, характер – занудным. И она пошла на попятную:

– Не знаю, что со мной происходит. Ты очень хороший человек. Но мне нужен перерыв, – лепетала она в трубку, запинаясь и кусая губы.

– Ты поэтому встречи стала переносить?

– Да, да, понимаешь? – повысила она тон, обнадеженная впечатлением, что они смогут остаться друзьями, и разоткровенничалась больше. – Ты такой внимательный и заботливый. Я понимаю, как мне повезло. Я должна быть благодарна. Но внутри у меня что-то надломилось… Твое внимание, прикосновения, даже твой взгляд меня словно царапают. Стараюсь взять себя в руки, думать о хорошем… Пока не видимся, в себя прихожу. Но потом все повторяется. Злюсь, ненавижу себя и ничего не могу поделать.

Нея теперь понимала, как чувствуют себя кошки, когда замирают, прижавшись к полу, если на них напяливают что-нибудь постороннее. Почему приходят в бешенство и готовы изранить себя, лишь бы освободиться.

– Странно сейчас такое слышать, – цедил в ответ жених. – Ты же раньше… Как же ты тогда?

– Не знаю. Раньше все хорошо было. Ты мне и сейчас… дорог. Ты не сделал ничего плохого. Умный, добрый, и в постели все было хорошо. Это со мной что-то не так. Я пытаюсь исправить, но не получается!

Оба еще надеялись, ждали и даже всплакнули вместе, но в Канаду Нея не поехала. И больше никогда не вступала в близкие отношения из симпатии и здравого смысла.

Чем дальше за тридцать, тем правдивее и страшнее казалась вероятность остаться одинокой.

Глава 7. Черные кресла

– До-очь! Тебе рожать надо! – кричала в трубку мать.

Она устала ждать, когда Нея оправдает вложения нервов и капитала, а отец устал ждать наследника. Каждую неделю они устраивали дочери допрос или скандал. Дошло до того, что мать начала требовать родить хоть от кого-нибудь, отчего у Неи внутри лязгнуло.

– Мам, ты понимаешь, на что меня толкаешь? Это же противно.

– Тогда сделай ЭКО! – не унималась мать.

Отец давил мягче, но мать поддерживал. Крыть было нечем. Нея всегда помнила, что, по сути, никчемная, всем обязана родителям, и уже уговаривала себя покориться. Но слияние и сокращения, которые нынче проводила компания, отвлекли ее и породили дилемму.

Нее по секрету сказали, что по продвинутой умной системе акционеры измерили заслуги менеджмента компании, и Нея оказалась третьей в списке сотрудников, которых нельзя увольнять.

Обычно она игнорировала похвалу, как приучила мать. Но поставленный родителями крест на ее способностях и приговор к роли инкубатора для выведения внуков, кардинально не соответствовали оценке профессионалов. Как в перегретой на солнце банке с вареньем, в ней все забродило и закипело. Пробудившийся инстинкт самосохранения выволок на обозрение отзывы руководителей и коллег из компаний, где она работала раньше.

Ей говорили, что она умная, называли профессионалом, в вопросах нравственности сравнивали с образцовыми героями Толстого и Достоевского. Продвинутые в метафизике добавляли, что она – «древняя душа» и умеет держать удар. Выдавали грамоты, премии, подсылали коллег и жен уговорить остаться, когда она увольнялась.

Хотя в офисе уже никого не было, в стеклянных перегородках своего маленького кабинета Нее стало тесно, и она прошла в смежный кабинет главного акционера проверить орхидеи.

Они стояли в прозрачных горшках на тумбе и в полумраке вливающегося из соседнего кабинета света, стройные и обрамленные нежными белыми соцветиями, казались плененными чужестранками. По лицу Неи скользнула участливая улыбка. Она легонько коснулась изящных стеблей, потом потрогала почву и, убедившись, что цветы поливали, пошла обратно.

По пути зацепилась взглядом за объемные кожаные кресла, расставленные вокруг массивного переговорного стола. Подошла к тому, на котором сидит, когда пишет протоколы, положила ладони на мягкую спинку и с саднящим напряжением, не умея выбрасывать из головы вопросы, по которым не принято решения, мысленно противопоставила свой профессиональный авторитет мнению родителей. Подкрепила расклад бизнес-школами, «мерседесами», яхтами, домами на Рублевке и в Англии всех, кто выделял ее среди прочих и, превозмогая вязкость ментального усилия, переступая через воспитание и привычку, признала некоторые отзывы заслуженными. Набрала в легкие побольше воздуха, выпрямилась, стараясь проникнуться самоуважением, и с натянутым достоинством направилась к выходу. В дверном проеме напоследок обернулась и внезапно опешила. Побледнела и осунулась, словно в лицо попала брошенная вслед подсказка о скудоумии и цинизме сведения ценности человеческой жизни к деньгам и статусу. Холодок презрения к черным креслам и ко всему человечеству пробежал по нервам. И вслед за ним, будто дождавшись своего часа, из подсознания настырно поползла зыбучая тоска по неизведанному.

Чтобы не быть захваченной нарастающей паникой на служебной территории, Нея поспешила к своему рабочему месту, быстро собралась и пошла домой, жадно вбирая на улице остывший в ночной прохладе воздух. Озираясь по сторонам, она видела все иначе.

Город угрюмых или надрывно смеющихся людей; рекламных щитов и магазинов, пестрящих крохоборскими смыслами жизни. Дороги к обеденным столам, диванам и унитазам, заполненные плотными рядами машин с недовольными пассажирами. Весь мир, будто прогнивший, накренился. И вместе с ним, породив в Нее невротический ужас, подкосился авторитет родителей.

Глава 8. Бег

Следом подкосилось и здоровье.

Три раза в неделю Нея бегала на дорожке в клубе. Загадывала – если осилит десять километров, то трудный вопрос решится в ее пользу.

– Ты смотрела фильм «Одержимость»? – спрашивал тренер, неравнодушный к спортивной форме ее ягодиц.

– Нет, а что там? – наивно улыбалась Нея.

– Твое выражение лица, когда ты бегаешь, мне этот фильм напоминает.

Нея задумчиво сдвигала брови, смотрела фильм, проводила пугающие параллели, терялась в многообразии смыслов и продолжала бегать.

Поочередно травмировала щиколотки, колени и спину. Ноги заживали, спина – нет. Стоило в выходные пролежать в кровати дольше обычного, как в пояснице случался отек. Согнувшись, Нея не могла разогнуться, и чтобы в понедельник выйти на работу, обращалась в скорую поставить блокаду. На МРТ врачи нашли протрузии и грыжу, обрисовали не воодушевляющие перспективы лечения, и Нея рискнула обратиться к врачу индийской медицины.

Немногословный человек с впалыми щеками сосредоточенно прощупал на запястье Неи пульс, задал несколько уточняющих вопросов, дал пять пакетиков зеленых, черных, золотых таблеток и велел изменить образ жизни. Тогда «восстановится баланс жизненных сил, острые боли уйдут, слабые мешать не будут».

Как добиться успеха, изменив образ жизни, Нея не понимала и пошла к психологу, контакты которого, вдобавок к таблеткам, дал индийский врач.

Длинноногая женщина лет сорока пяти, в модных джинсах, с тонкими кистями рук, коротко представилась, попросила Нею рассказать о себе и спросила:

– Нея, а чего хотите вы?

– Я? В каком смысле?

– У вас есть желания?

– Ну, да… я бы хотела хорошо зарабатывать и помогать родителям, – пальцы Неи сцепились. – Нужно открыть свое дело… и семью создать. Родители очень переживают, что я до сих пор не родила. Я стараюсь себя переделать, но все равно ничего толком не складывается. Со мной, видимо, что-то не так.

– А почему вы хотите помогать родителям?

Глаза Неи широко раскрылись.

– В смысле, почему? Как положено хорошим детям. Родители все для нас с братом сделали, все нам дали. Образование, квартиры купили.

– Хм… Вы знаете, Нея, в силу профессии мне хорошо известно, что во многих семьях помощь родителям является предметом договоренности сторон.

Нея понимала, что это по-своему разумно. Но себе не позволяла претендовать на эдакую вольность.

– Дело в том, что у моих родителей жизнь была каторжной. Они тяжело работали и многим жертвовали ради нашего с братом благополучия. Особенно мама… много боли вынесла. И я чувствую, что не имею права жить как вздумается. Меня так воспитали.