На пороге Кэл замирает и, раздираемый сомнениями, оглядывается назад. Эх, если бы кто-нибудь подсказал ему, что делать, как себя правильно вести! В памяти снова всплывает Марго: на десять лет старше него, яркая, никогда не унывающая, мудрая, замечательная! Она всегда была на его стороне. Кэл пытался убежать от боли, вызванной утратой сестры, но это оказалось невозможным. Боль только нарастает с годами, находит новые способы, как его одолеть. И сейчас, глядя на дочь, Кэл понимает: ему отчаянно недостает Марго. Была бы она сейчас рядом! Она бы все поняла…
Но… не исчезни тогда сестра, возможно, ничего этого вообще бы не было.
Глава вторая
Здание психиатрической больницы строгого режима навевает страх. Кэлу приходится собрать в кулак все свое мужество, чтобы к нему подойти. Да еще тело, одеревеневшее после многочасовой езды в машине, плохо повинуется. А рюкзак с записывающей аппаратурой упорно норовит сползти с плеча.
Поправив его, Кэл окидывает глазами викторианский фасад Бродмура. Задержавшись на арочных окнах, взгляд останавливается на впечатляющем входе; за ним находится человек, с которым ему предстоит встретиться. Знаменитая башня с часами интригующе поблескивает в слабом солнечном свете.
В каждый свой приезд сюда он почему-то был уверен: Дюбуа передумает, откажется от встречи в самый последний момент. А сегодня Кэлу даже хочется, чтобы именно так и случилось. Сказывается плохой сон, переживания за дочь. Но не только это. Кэл боится предстоящей встречи.
Пропускной контроль занимает больше времени, чем раньше. Кэл, как обычно, предъявляет документы охраннику, но тот изучает их так внимательно, словно никогда раньше не видел. Потом проверяет отпечатки его пальцев, дотошно сканирует багаж. Персонал больницы всегда начеку, предельно осторожен.
– Оставьте вещи здесь. – Мужчина указывает на открытый шкафчик.
Разрешение на использование простейшей записывающей аппаратуры потребовало многомесячной переписки и одобрения госсекретаря. Достав самое необходимое – направленный микрофон дальнего действия, – Кэл убирает рюкзак в шкафчик. Даже адвокатам не разрешается проносить с собой что-либо, кроме бумаги и ручки.
Оказавшись в пустой комнате для допросов, Кэл вынужден ждать. Ему нужно успокоить нервы, быстрее надеть на лицо равнодушную маску, иначе Дюбуа заметит. Этот человек как змей – наблюдательный, коварный, смертоносный. Кэл сознает, что за ним тоже ведется наблюдение: больница нашпигована камерами слежения, механические глаза фиксируют и записывают каждое движение. Разгладив ладонями брюки, он старается дышать ровно и глубоко.
Судя по тому, что ему известно, Кэл не может просто взять и уйти. Последнее время его рейтинг неуклонно падает. Он, пожалуй, одним из первых среди ведущих британских криминальных подкастов отказался от сухих документальных радиопрограмм в пользу нового формата подачи материала, но Кэла быстро настигла и захлестнула волна конкуренции. Его продюсер Сара едва скрывает свое нетерпение. Добрые люди донесли Кэлу: она расстроена тем, что ей его навязали. И воспользуется любым предлогом, чтобы сбросить с себя «мертвый груз». Карьера Кэла как ведущего повисла на волоске.
Но тут ему начали приходить письма. Дюбуа – Лесной Убийца, он же Лицо Зла – никогда не давал интервью. «Исключительной чести» пообщаться с серийным убийцей удостоился Кэл. В письмах мелькали намеки на возможность узнать о других жертвах убийцы – тех, кто бесследно пропал. Полиция предполагала, что их могло быть еще двадцать-тридцать человек. И как знать, вдруг Кэлу выпало стать тем, кто сможет их найти?
Даже Сара, казалось, воодушевилась. История этого серийного убийцы обещала поднять рейтинг подкаста. Но Дюбуа оказался скользким и изворотливым типом. Всякий раз, когда Кэл пытается сжать хватку, этот человек от него ускользает. Вместо того чтобы обнажить перед журналистом душу, он коварно норовит влезть в голову самого Кэла, и его сны теперь полны ужасающих подробностей, разрывающей сердце боли, воспоминаний.
Не успевает Кэл взять себя в руки, как в комнату заходит Дюбуа, пристегнутый наручниками к надзирателю. Его маленький рост и черты лица как у хорька обрели печальную известность – фотографию убийцы так часто печатали в газетах, что Кэл вздрагивает каждый раз, видя этот растиражированный образ и складки жира, которым Дюбуа оброс в психушке. Сегодня его кожа даже бледнее, а одет он в бесформенные, не поддающиеся описанию тренировочные штаны и растянутую футболку. И совершенно не похож на сильного, подтянутого мужчину, заманивавшего молодых женщин своей неординарной внешностью и шармом.
Большую часть времени Дюбуа проводит в одиночестве. Остальные пациенты больницы не проявляют к нему дружелюбия; на жизнь Дюбуа даже несколько раз покушались. Не в силах удержаться, Кэл опять косится на неровный, зазубренный шрам на шее этого человека – свидетельство того, что однажды беспрецедентные меры по его защите все-таки не сработали и одному из заключенных удалось прорваться сквозь кордон с осколком плитки из душевой.
Сообразив, куда устремлены глаза Кэла, Дюбуа горделиво запрокидывает голову назад, демонстрируя колоритный рубец со стальной твердостью во взгляде. С него никогда не снимают наручники при общении с Кэлом. Неважно, проходит ли их разговор в присутствии одного надзирателя или в комнате находятся другие люди. А за стеклом всегда стоит больничная команда, наблюдающая за своим подопечным и готовая в любой момент вмешаться. Правда, ни врачи, ни санитары больницы никогда не заговаривают с Кэлом. И порой он задается вопросом: может быть, они не одобряют его попытку дать право голоса злодею?
– Доброе утро.
Убийца кивает Кэлу. Не улыбается. Ждет. Цепь наручников, плотно сжавших его запястья, глухо позвякивает. На лбу Кэла проступает пот.
«Соберись!» – велит он себе.
– Как вы спали? – Он старается говорить вежливо, тщательно скрывая вдруг возникшее дурное предчувствие, ощущение, что сегодняшняя встреча – ошибка. Кэл к такому повороту не готов.
Дюбуа лыбится, обнажая острые клыки. Перед глазами Кэла всплывают следы укусов, оставленных убийцей на телах девяти молодых женщин – еще при их жизни! С трудом удержавшись от дрожи, Кэл мысленно напоминает себе: этого человека никогда не выпустят на свободу.
– Я, мистер Ловетт, практически не сплю в эти дни. Не испытываю потребности спать. Да и вы, похоже, не удостоили свой организм полноценным восьмичасовым сном. – Сиплый голос растекается как змеиное шипенье.
Не желая обсуждать свою бессонницу, Кэл придвигает к Дюбуа шоколадные плитки, как его проинструктировали.
– Я принес вам батончики «Твикс».
В глазах Дюбуа вспыхивает ярость. Его бешенство наполняет воздух вокруг, атмосфера вмиг накаляется.
– Я просил чертовы «Марсы».
Нет, не просил. Но пытаться переубедить его бессмысленно.
– Простите, – бормочет Кэл.
– Просто вы такой же, как они. Эти ничего нормально не делают, – сверкает глазами убийца. – Досадно, что и вы не в состоянии меня понять. Доведись вам идти по битому стеклу, вы бы лучше соображали.
Тон Дюбуа теперь скорее недовольный и обиженный, нежели угрожающий. Но его кулаки сжимаются, и цепь наручников снова клацает. Кэл подавляет приступ тошноты. На ум приходит Джанин Роллинс, одна из жертв Дюбуа. Ее стопы были сплошь искромсаны, патологоанатом извлек их них двести осколков стекла. Но это не худшее, что пришлось претерпеть бедной женщине.
Дюбуа пронзает Кэла взглядом, полным ненависти, он словно жаждет пробуравить его до нутра. Кажется, что напряжение между ними вот-вот пробьет воздух и создаст гигантский грозовой разряд. Кэлу хочется отвернуться, но он не в силах отвести взгляд. Не слышит ничего, кроме пульсирующего шума в ушах, и ощущает только жар от прилившей к голове крови.
Но затем преступник пожимает плечами и, к облегчению Кэла, придвигает к себе батончик. Дюбуа срывает с «Твикса» обертку и впивается в него зубами, в блаженстве закрывая глаза. Он жует с открытым ртом, и Кэлу видно, как липнет к его зубам карамель. Переход от ярости к расслаблению занимает у этого человека – настоящего чудовища во плоти – долю секунды.
Доев, Дюбуа открывает глаза и заговорщически – наигранно озираясь по сторонам – склоняется к нему. Кэл замечает проблески обаяния и опасной харизмы, все еще таящихся в нем. Хотя при раздутом, обрюзгшем теле с грязными ногтями и едким запашком это кажется гротескным.
– Что вы желаете узнать сегодня?
– В своих письмах вы намекали, что готовы поделиться еще не озвученными подробностями своего… своей истории.
Они оба понимают, зачем здесь Кэл, почему он приходит сюда вновь и вновь – ради людей, у которых пока еще нет ответов, но которым необходимо их получить.
Чудовище имитирует колебание, притворяется удивленным.
– Вы хотите узнать о моих… преступлениях?
Наклонив набок голову, Дюбуа заходится смехом, который режет слух, действует Кэлу на нервы. Он понимает, что Дюбуа доставляет удовольствие играть с ним: у закрытого в психушке монстра не осталось иных развлечений. Что ж, Кэл предвидел, чем чреват заключенный им договор, сделка с дьяволом. Но становится интересно – окупится ли это?
И он начинает задавать вопросы. Дюбуа отвечает на них механически, но Кэл видит, что внимание преступника рассеивается. Дюбуа не огрызается, не возражает, не кривит рот в ядовитых ухмылках. Ему явно скучно. Его пальцы тянутся, насколько позволяет цепь, к локтям и предплечьям, расчесывают сухую кожу, и отшелушенные чешуйки слетают на пол. Кэл старается показать, что ему невероятно интересны заезженные ответы, а сам ищет брешь, зацепку в шаблонной версии. С другими у него все всегда получалось. Он даже наслаждался азартом погони. Но в этом человеке есть нечто такое, что делает все попытки его раскусить тщетными.
– Расскажите мне подробнее о вашей матери, – говорит Кэл.
Эта тема запретная, но он в отчаянии. Дюбуа снова пожимает плечами, но то, как он ими поводит, убеждает Кэла: вот она, зацепка! Вот способ выведать у Дюбуа то, о чем он умалчивает.
– Вы были маленьким, когда она умерла. Возможно, вы ее не помните?
– Мне было двенадцать. И она не заслужила того, чтобы о ней вспоминали.
– Очень жаль.
Дюбуа начинает ерзать на стуле; пальцы монстра продолжают ковырять кожу. Дискомфорт и отвращение на его лице воодушевляют Кэла: это лишнее подтверждение того, что он на верном пути.
– Мой отец – интересный человек, – говорит Дюбуа, начиная грызть ноготь.
Его голос – опасно тихий – словно предостерегает журналиста от дальнейших вопросов. Но Кэл не останавливается.
– Правда? А что отец думал о вашей матери? – спрашивает он.
И почти сразу сожалеет о брошенном вызове.