Неприкасаемый

Казалось, из миссис Бейли больше слова не вытянешь, но, она, вдруг припомнив еще, подхватила:

– Бывает… вхожу в комнату получить приказания, а он все сидит, на огонь в очаге смотрит и размышляет. О чем, одному Богу известно. Постоянно в разъездах: то в обществе, то за границу. Пока вы не приехали, здесь и не бывал вовсе… Только не подумайте, мисс Лейтон, что я наговариваю, Боже упаси! Просто ваши вопросы… Я и правда мало знаю о нем, он ведь со мной не беседует, кроме как по хозяйству – да и не должен. Право, нашли, кого спрашивать!

Свое расследование мисс Лейтон решилась продолжить в Сиреневой гостиной, которая была полна жизни даже в унылую пору. Споря с барабанной дробью дождевых капель, в камине трещал веселый огонь, звоном вторили им спицы в руках миссис Карлтон. Она придвинула кресло поближе к окну, чтобы лучше слышать песню дождя и радоваться, что на улице льет, а здесь тепло и уютно.

– Ужасный дождь, правда, миссис Карлтон?

Опустившись в свободное кресло и подхватив клубок шерсти, Офелия размотала нитку, чтобы старушке было сподручней вязать.

– Не говорите, голубушка, как из ведра!

– Я посижу с вами немного?

Взглянув в окно, по которому сбегали тонкие струйки, Офелия нарочно озадачила миссис Карлтон молчанием.

– А расскажите мне о вашем племяннике! Все, что знаете о его жизни, семье. И почему лорд Уильям переехал вдруг в Эссекс?

Элизабет Карлтон удивилась расспросам, но Офелия цепко держала клубок и не отпускала ей нитку. К счастью, тетушка была от природы болтлива.

– Что ж, дорогая, – причмокнула она губами, готовясь к рассказу. – По правде сказать, я лорду Дориану только на словах тетка, а так – седьмая вода на киселе. В поместье жить он меня по доброте пригласил аккурат перед вашим приездом. Но в молодости я действительно знавала его отца, упокой Господь его душу! А когда вышла за милого Сайласа, спаси Господь и его, грешного, уехала на другой конец Англии. Сайласа уже двадцать лет как не стало, а он ко мне приходит во сне и говорит растерянно и ласково, как при жизни: «Лиззи, где же мои выходные кальсоны? Ты мне, душечка, не успела сказать…»

Офелия улыбнулась этим словам, но упрямо не выпускала клубок.

– А лорд Уильям?

Со слов знакомых миссис Карлтон выходило, что в юности Уильям был славный, но больно беспечный и ветреный. Почти сразу промотал в карты отцовское состояние («Да будет и ему земля пухом!» – вставила тетушка, говоря о Дориановом деде). Дошло до того, что и Рэдклифф-Холл, фамильная гордость, едва не ушел с молотка. И лорд Уильям, скрепя сердце, открыл с одним ловким товарищем дело: поставил все на торговлю с колониями и в итоге не прогадал.

– Где видано, чтоб аристократы работали! – посетовала рассказчица, продолжая вязать. – Это племянник с рвением берется за труд, а батюшка его, как мне рассказывали, иной был. Но не каждому чужой ломоть сладок: смирился, денег скопил. После сорока надумал жениться. Была одна мисс, Кэтрин Гамильтон, ей минул шестнадцатый год. Увидел и влюбился без памяти!

А дальше, дорисовала Офелия, все было как в книгах: родители Кэтрин не стали противиться, возложив на жениха большие надежды, а сама она, хоть и чуждалась сперва мужа, который ей годился в отцы, разглядела в нем доброе сердце и ответила горячей взаимностью.

– Я видела новую леди только раз, когда навещала лорда Уильяма в поздние годы. Мила, добра, жизнерадостна – сущий ангел! Даже слуги между собой звали ее ласково госпожой Кэти. Красавица, только недужлива с детства, как хрупкий тепличный цветок…

Офелии живо вспомнился портрет дамы в синем из галереи. Так вот какая она, славная госпожа Кэти!

– Что за парой они с графом были! Не все браки, голубка, строятся на любви, но им судьба щедро сыпала милости. В первый же год народился наследник – наш Дориан. В няньках у него ходила моя родственница, Джейн Моррис. Она мне и рассказывала, что у них да как. У лорда Уильяма дела сразу в гору пошли. Племянник говорил, что тот был членом какой-то Компании в Индиях, да я ничего в этом не смыслю. Но главное, выкупили поместье! Переделали так, что любо взглянуть: пристроили флигели, где оранжерея с библиотекой, все со вкусом, по моде…

Как ни хотелось Офелии поторопить тетушку, ее рассказ лился тягуче и плавно под бряцание спиц. Вот подрастает, окруженный вниманием и заботой, маленький Рэдклифф. («Дамы всё детей на нянек и мамок бросают, – ворчала рассказчица, – а леди его с колен не спускала»). Джейн Моррис не видала ребенка светлее и ласковее, чем Дориан. Он не пошел ни в мать, ни в отца, но какими большими и чистыми у него были глаза, как радостно они сияли! И каким звонким смехом он заливался!

– Не верится даже, что это племянник… Я его в детстве не видела, но Джейн Моррис лгать не умела: говорила о нем всякий раз с блаженной улыбкой, так уж к нему привязалась. Да и он ее за родную считал…

Увлекшись, старушка не заметила, как застыла в изумлении ее слушательница. И это ее опекун? Ни разу не слышала она чистосердечия в его смехе, не встречала привета в полуулыбке. Всегда собран, себе на уме… Сфинкс без возраста, о нем ли сейчас идет речь?

Голос у миссис Карлтон успел помрачнеть. Лорд Уильям, как она выразилась, сполна отплатил за грехи юности. Все чаяли, что леди Кэтрин с годами окрепнет, но проклятая чахотка точила ее изнутри. Роды она перенесла тяжело, и врачи запретили ей иметь еще детей, как ни хотел того Уильям. Хотя она жила еще несколько лет, окруженная заботой, угасала, как свечка. Бедный граф не находил себе места, и Джейн Моррис не могла смотреть без слез, как она мается… а весной, когда природа потянулась к первому солнцу, милой госпожи Кэти не стало.

– Уйти такой юной! Одно утешенье, голубушка, что душа ее теперь в лучшем мире.

В старческих глазах набухли от жалости слезы, и даже у Офелии подступил к горлу комок.

– Смерть леди стала, безусловно, ударом для всех. Убитый горем хозяин превратился в угрюмца, сделался резким и нелюдимым. В работе погряз, точно на ней весь свет сошелся… И племянника было теперь не узнать. Ему пять лет только от роду, а повзрослел в одночасье, замкнулся. Нянька забыла его радостный смех, а там различила и первое равнодушие, и гордыню. Не юный лорд, а подменыш[32 - По древнему поверью, лесные духи могли похитить человеческого младенца, а в колыбель вместо него положить эльфа – подменыша.]! Лорд Уильям поощрял в сыне ученье, только не баловал, в ежовых рукавицах держал: строгость, занятия по часам. Сара Бейли, когда пришла служить к Рэдклиффам, говорила, дом был полон прислуги: учителя, гувернеры, лакеи. Не то что теперь.

«Теперь-то он и дворецкого себе не возьмет, будто боится пустить в Рэдклифф-холл лишних людей, – подумала Офелия. – Не верится даже».

– За что племянник ни брался, все у него спорилось: науки, языки, музыка – душа радуется! А еще стрельба, фехтование, всего и не перечислишь. Отцовским делом овладел рано. И пусть бы, дорогая мисс Лейтон, да только однажды… Об этом мне поведала Моррис, которая еще жила с господами, хотя племянник был уже молодой человек. Они поехали с отцом посмотреть, как ведутся в Рэдклифф-Холле работы, и между ними вспыхнула ссора – страшная! Отчего, одному Богу известно. Больше они и не разговаривали. Думается, племянник какую-то обиду на отца затаил. Он вскоре стал здесь полноправным хозяином, а лорд Уильям оставил общество и уехал в деревню…

Разрозненные кусочки собрались воедино. Теперь Офелии ясно, отчего Дориан почти не говорит об отце, и то больше в шутку или с издевкой. Вот почему он не хранит ни одной его фотографии, да портрет с третьего этажа, верно, не просто исчез. Рэдклифф даже не ездил на похороны… Может, лорд Уильям и саму ее взял под крыло, чтобы смягчить боль утраты сначала жены, потом сына. Хотя это, должно быть, уже ее домыслы.

– Мне бывает жалко племянника, – вздохнула рассказчица. – Живет без семьи, без друзей, хотя и в обществе, и богатство несметное. Слухи и до меня доходят. Я им не верю, мисс Лейтон, и вам не советую, но давеча в опере толки были, будто он душу нечистому продал, чтобы так возвыситься. Прости меня, Господи, за такие слова!

Старушка набожно перекрестилась, а у Офелии внутри вдруг все поднялось, и она, сама себе удивляясь, с жаром воскликнула:

– Чепуха! Он талантлив, я знаю, он все заслужил трудолюбием, а завистники и мизинца его не стоят!

Сказала и прикусила язык: с чего бы ей защищать Рэдклиффа? Да, он властный, надменный, жестокий. Порой кажется темным, но он не связан с силами зла.

– Отрадно, дорогая, что вы его почитаете, – кивнула миссис Карлтон. – Мало ли злых языков! Мой Сайлас всегда говорил: не суди, да не судим будешь.

Стихал шум дождя за окном. Потрескивали дрова, мелькали в руках тетушки умелые спицы. Офелия перекатывала между ладоней клубок, обдумывая все услышанное. Что бы то ни было, по возвращении графа, она, возможно, посмотрит на него чуточку по-другому.

Клубок скатился с колен. Глянув в окно, Офелия увидела, что тучи отползи к горизонту и небо светлеет.

– Миссис Карлтон, дождь давно кончился! – весело возгласила она, точно при виде солнца с души у нее упала тяжкая ноша. – Я пойду в сад!

И, соскочив с кресла, она пробежала мимо компаньонки.

– Не промочите ноги, голубка! – взволнованно крикнула вдогонку старушка, но молодежь в который раз манкировала ее наставлениями.

Мягко, совсем незаметно, подкрался на цыпочках вечер, и на фронтоны особняка опустилась бархатная темнота, а в окнах зажегся свет.

Граф прислал весточку, что опять останется в городе на ночь, и домочадцы стали отходить ко сну без него.

– Какой племянник заботливый! – расплылась в улыбке миссис Карлтон, показывая его записку Офелии. – И про вас не забыл!

Пробегая глазами красивый почерк Рэдклиффа, девушка только презрительно фыркнула: «Убедитесь также, что мисс Лейтон весь день была паинькой и выпила перед сном теплого молока». Перед глазами у нее возникла ухмылка Дориана, а елейный голос добавил: «…или вы предпочтете что-то более горячительное?» С чего она вообще возомнила, что после откровения тетушки между ними что-нибудь переменится? Тайком от миссис Карлтон записка порхнула в камин.

Закутавшись в пеньюар, Офелия сидела на пуфе у зеркала, а горничная бережно вынимала у нее из волос шпильки и распускала мягкие волны, отливавшие в свете ламп тусклым золотом. Сумрак спальни располагал к гаданиям и историям о призраках у камина, и даже два светлых девичьих лица в отражении казались потусторонними. Невольно засмотревшись на них, Офелия о чем-то задумалась. Она больше не чувствовала к рыжей горничной неприязни. Пиббоди, ее бывшая наперсница, еще не забылась, но была уже отголоском прошлого, которого не вернуть, а Эмилия оказалась милой и чуткой. Ее отчужденность оказалась робостью, а холодная исполнительность объяснялась желанием угодить. Немудрено, ведь все годы служения в Рэдклифф-Холле девочка лишь выслушивала хозяйские приказания.

– Эмили, – ласково проговорила мисс Лейтон, глядя на нее через зеркало, – скажи мне, только честно: что ты думаешь о лорде Рэдклиффе?

– О хо… о хозяине? – горничная едва не выронила гребень из рук и часто заморгала, не понимая, в чем подвох. – Право, мисс, что мне сказать? Он прекрасный хозяин, добрый и снисходительный…

– Нет, я не о том! Что у него за характер? Ты ведь здесь достаточно долго, чтобы иметь о нем мнение.

– Ей-богу, мисс Лейтон, я девушка бедная, простая, как я посмею? Он мною недоволен, с-скажите? – запиналась служанка. От волнения ее йоркширский выговор стал сильнее, а румянец потемнел до того, что не стало видно веснушек.

– Да нет же, он ни при чем! Просто мне любопытно. И не дрожи так, дорогая! Обещаю, разговор останется между нами.

– Я… Его милость… – икнула Эмилия, все еще опасаясь, что госпожа поймает ее на грехе. – Лорд Рэдклифф чудеснейший из мужчин! Ей-богу, мисс Лейтон! Не подумайте, чтоб я знала много мужчин… Ох, Боже мой, до чего я глупая! Вы не обессудьте. Он такой, что лучше не выдумаешь… Лучше, чем на портрете.