Скитальцы

Чанья была гимнасткой. Они с Люинь были единственными девушками-спортсменками в составе ансамбля. Чанья понимала, через какую боль Люинь довелось пройти на Земле.

Люинь покачала головой:

– Но ведь это возможно, правда? Наверняка комиссия не знала, как это будет тяжело, и, может быть, они понадеялись на то, что я действительно обучусь чему-то полезному.

– Надеюсь, что так, – тихо отозвалась Чанья.

Чанья никогда не боялась, следуя логике, приходить к холодным, бессердечным выводам, а Люинь была не такая. Нет, не то чтобы она не думала о пугающих вероятностях. Она попросту не хотела о них думать. Почему – этого она не знала. Просто такая уж она была. Она понимала, что это ее слабая черта – то, что она подсознательно избегала определенных фактов. Ей была ненавистна мысль о том, что она представляет собой ходячий эксперимент, экземпляр. Ей недоставало силы воли Чаньи, чтобы принять правду.

– Но когда вспомнила ту запись… больше я так думать не смогла. Даже если организаторы этого полета не знали, как трудно физически мне придется на Земле, дед отправил меня туда не поэтому. Меня определили в группу «Меркурий» через месяц после того, как я увидела ту запись. Это не может быть совпадением.

– Согласна.

– Дед боялся – как бы я не разузнала больше… Но о чем?

– Думаю, догадаться не так уж трудно. Он не хотел, чтобы ты узнала, что он стал одним из тех, кто приговорил твоих отца и мать к смерти.

– Нет! Не к смерти! Он приговорил их к работе в шахтах.

– Какая разница? На буровых катерах на Деймосе то и дело случаются аварии.

– Но я не уверена, что на том видео было записано вынесение приговора моим родителям. Я не услышала, о чем там говорили, и вдобавок была слишком мала, чтобы что-то понять. Может быть, имена моих родителей там были упомянуты.

– Возможно, кое-кто испугался, что ты копнешь глубже.

– Если бы дело было только в дедушке, думаю, я не была бы так потрясена. Но к этому был причастен и Руди. Скорее всего, он об этом давно знает, но скрывал от меня – вместе с дедом.

– Очень может быть, что твой брат знал и о том, почему ваши родители были наказаны.

Люинь договорилась встретиться с Чаньей, потому что хотела, чтобы подруга помогла ей понять, за какое преступление ее родителей могли приговорить к ссылке в шахты на спутнике Марса, где те и погибли. Девушки уже какое-то время размышляли об этом, но к ответу пока не приблизились.

Когда они были подростками, случаев уголовных наказаний было мало. Самое страшное, что они могли припомнить, – это была дополнительная работа в каких-то цехах или временный запрет на право делиться своими произведениями. Жизнь на Марсе в основном была мирной и упорядоченной. Преступления и конфликты здесь случались редко. Люинь не могла представить, что же такое могли натворить ее родители. Они всегда любили жизнь, в их досье не было никаких черных меток. Они постоянно получали награды и почести – до того момента, пока не получили приговор. И на шахтерских работах они пробыли меньше года, а потом случилась авария.

Единственным, что казалось Люинь хотя бы отдаленно связанным с приговором, был отказ ее матери зарегистрироваться хоть в какой-нибудь мастерской.

Глядя на звезды, она спросила:

– Ты как думаешь, отказ от регистрации – это преступление?

Чанья рассмеялась:

– Если так, то меня накажут.

– Ты еще не зарегистрировалась?

– Нет.

– Вот и я тоже.

– Думаю, никто из нашей группы не зарегистрировался.

– Серьезно? – Люинь очень удивилась. – Я этого не знала… Значит, все просто тянут время?

– Ага. Анку чуть не уволили.

– Что? Когда?

– Он тебе не сказал? – удивилась Чанья. – В первый же день, когда он вернулся, у него вышел жуткий скандал с капитаном Фитцем. Я слышала, что после банкета их эскадра должна была летать вокруг гостиницы, где остановилась делегация с Земли – в качестве демонстрации силы. Анка отказался. Как может солдат отказаться выполнять прямой приказ командира? Можешь себе представить, что было после этого.

– Так вот что случилось…

Странно было слушать от другого человека про то, что произошло с Анкой. Ну да, он был не слишком разговорчив и рассчитывал на то, что слухи до нее донесут другие. И все же Анка в рассказах других людей был не тем Анкой, которого знала Люинь. Он ей всегда казался человеком, который не позволяет ничему плохому к нему прикасаться. Но вот теперь она вспомнила один эпизод на Земле, когда Анка ушел из компании после ссоры. А Чанья всегда знала, что с кем происходит, и просвещала Люинь.

– А знаешь, может быть, отказ от регистрации и вправду – дело серьезное, – вдруг проговорила Чанья.

– В каком смысле?

– Ну давай рассмотрим обычные преступления – воровство, способность воспользоваться чужой ошибкой, всякое такое. Это просто редкие случаи, и все понимают, что так поступать нельзя. Достаточно простого, легкого наказания. Но всё иначе, когда дело касается идеологии. Тогда преступление превращается в вызов нашему образу жизни. Если идеологические бунтари распространяют свои идеи, это становится угрозой для всей системы. Отказ от потребности организовывать жизнь вокруг мастерских может быть рассмотрен как идеологическая революция.

Люинь молчала. Слова Чаньи напомнили ей о ревизионистах, с которыми она познакомилась и подружилась на Земле.

– Это просто мои догадки, имей это в виду, – заметила Чанья.

– Знаешь, я сегодня подумала, – сказала Люинь, – что самая большая проблема нашего мира вот какая: ты ни о чем не можешь подумать, что это нехорошо. Каждый обязан выбрать мастерскую, должен жить как полагается. И чем больше я об этом думаю, тем мне страшнее. Если твоя догадка верна и если отказ от регистрации – это уголовное преступление, тогда… мы даже лишены возможности по своему выбору покинуть систему. Какой страшный мир.

– Ты начала так думать только после возвращения? – спросила Чанья.

Люинь кивнула.

– И у меня то же самое. Жуткое ощущение. После всего, через что мы там прошли, наконец вернуться домой только для того, чтобы понять, что жить здесь невыносимо…

– Знаешь, если бы можно было жить, только повинуясь инстинктам, – сказала Люинь, – это было бы истинное счастье.

Чанья фыркнула:

– По-моему, то же самое мы друг дружке говорили четыре года назад.

Люинь улыбнулась:

– Точно. Думаю, теперь для таких сентиментов мы с тобой уже слишком взрослые.

Они уже пережили привычку говорить о жизни слишком громкие слова. Повидав столько обескураживающих и тревожных вещей, они не могли так уж легко делать выводы. Четыре года назад они оценивали жизнь землян с безграничной юной уверенностью, но сегодня настроение у них было совсем иное.

Чанья повернула голову и пристально посмотрела на подругу:

– Ты сейчас больше всего чего хочешь?

– Уйти.