Скитальцы

– Скажите мне, как Артур поживает сейчас?

Ее вопрос шокировал Эко. Он собирался поведать Джанет всё о жизни Артура на Земле за последние десять лет, а уж потом сказать о его кончине. Джанет очень постаралась, чтобы вопрос прозвучал спокойно, но напряжение было заметно и в ее голосе, и во взгляде. Улыбка замерла у нее на губах, и вся она стала похожа на слишком сильно надутый воздушный шар. Ответ Эко мог либо плавно выпустить воздух из шарика, либо лопнуть его. Джанет не торопила, но ее пытливый взгляд и то, что она задержала дыхание, еще сильнее давили на него. Он не мог солгать, он мог только бесконечно долго тянуть с ответом.

– Он умер.

– О…

– Рак легких. Около полугода назад.

Секунды три Джанет сидела неподвижно, а потом ее словно прорвало. Плечи затряслись, по щекам ручьями побежали слезы. Она прижала ладони к губам, но это не помогло ей унять тоску. Она плакала так, словно ничто не могло остановить ее слез. Вся ее утренняя учтивость, выстроенная, как линия обороны, пропала, от этого ничего не осталось. Обнажилась беззащитность, ранимость. Джанет прямо и ровно сидела в кресле, но в ее позе было столько безнадежного отчаяния, что хотелось отвести глаза.

Эко чувствовал, как ей больно и горько, но не знал, что делать. Он сомневался, что имел право ее утешать. В конце концов, она плакала не без причины. Эко протянул Джанет платочек. Он смотрел на нее, понимая, что его расспросам пришел конец. Даже с чипом, наполненным воспоминаниями Давоски, теперь стоило подождать до следующего раза. Довольно долго он сидел рядом с Джанет, пока она не перестала плакать.

Перед тем как он ушел, Джанет подвела его к небольшому монитору. Она несколько раз прикасалась к экрану, пока не появилось сообщение о том, что регистрация прошла успешно. Джанет дала Эко номер аккаунта и пароль и сказала, что он может пользоваться этим для доступа в центральный марсианский архив.

– Все фильмы Артура до сих пор здесь. Просто найдите его имя.

Голос Джанет надломился. Веки у нее припухли, волосы растрепались. Но Эко смотрел на нее, и она казалась ему красавицей. Ничто не раскрывает красоту человека лучше, чем искренние эмоции. Большую часть своей сорокапятилетней жизни Джанет слыла неуязвимой. А в глубине души она всегда верила, что Артур в один прекрасный день вернется. Ожидание сделало ее одинокой, но при этом открытой и сильной. Теперь этому пришел конец. Эко положил конец ее надежде.

Давоски ушел из жизни, но мир не перестал жить и развиваться. Ни Марс, ни Земля не перестали вращаться из-за того, что умер мечтатель.

Земля двадцать второго века была миром, где доминировала медийная среда. Эта среда стала столпом всемирной экономики. Производимые изображения и персонализированные сети изменили социальную структуру и изменили взаимоотношения индивидуума с миром. Когда обесценилась экономика, основанная на обычной, материальной продукции, мир спасла торговля в области интернет-протоколов.

«Ты – Сеть» – вот что было сердцевиной IP-экономики. Все вкладывали в нее свои познания. Земной шар был охвачен Сетью так, что бескрайние коммерческие возможности могли родиться из обмена знаниями. В этой Сети коммерции даже одна фраза или случайно оброненная мысль могли превратиться в целое ассорти продуктов. Торговля в этой Сети знаний представляла собой революцию. Это был родник без источника, это был бизнес с нулевой стоимостью и почти бесконечным доходом.

В этой революции каждая мысль, каждый набросок, каждое улыбающееся лицо становилось частью мирового ВВП. Каждый продавал, покупал, скрывал свои собственные творения, а потом обескураживал остальных выдачей этих секретов за деньги. Любая идея могла дать в Сети доход, а без Сети никакого дохода не было. Сеть была средоточием непрекращающихся вспышек. Ее капитал превосходил доходы национальных государств. Три гигантских медиаконгломерата, боровшихся за доминирование в мире, разрослись и стали империями. Они лоббировали пропаганду в разные стороны, поощряли и, наоборот, развенчивали разные мнения в поисках большей выгоды. В ходу оставались методы, принятые два столетия назад: «Вложения в медиа всецело связаны с доходом и не имеют ничего общего с ценностью».

С другой стороны, и Марс двадцать второго столетия тоже был миром медиа. Но на Марсе информационная среда не была синонимом экономики, а представляла собой стиль жизни, присущий каждому. Медиа создавали стабильное электронное пространство, подсоединенное к самым разным мастерским. Это напоминало громадную пещеру, где всем позволялось хранить свои произведения, а другие могли беспрепятственно этими произведениями пользоваться. Это пространство содержало четко зарегистрированные авторские права и описания, но это не давало возможности дохода. Брать и давать – и то, и это было обязанностью, а деньги распределялись между всеми, независимо от участия в обмене идеями.

Суть действия медиа на Земле Эко понимал очень хорошо. Он был знаком с изменчивостью информационной среды, с приливами и отливами причуд и тенденций. Он знал, как нарисовать сундук с сокровищами, чтобы у всех возникло желание заплатить за право первым открыть крышку. Но систему действия информационной среды на Марсе он не понимал. В воображении информационная среда Марса представала перед ним в образе молчаливого зверя, таящегося в темноте и ожидающего жертвоприношений от верующих. Он не понимал, как с информационной средой связаны индивидуумы, кто здесь кем управляет. Вне всяких сомнений, информационная среда Марса освобождала творческих людей от необходимости зарабатывать на жизнь, но эта же среда препятствовала тому, чтобы творческие люди обретали богатство и славу.

Теперь Эко понял: его учитель был перебежчиком. Он был отважным влюбленным и сознательным перебежчиком. Из двадцати миллиардов людей, обитавших на Земле и Марсе, он, пожалуй, был единственным, достойным этого ярлыка. Он перемещался между двумя планетами, он видел их обоюдную изоляцию, раздельную эволюцию, намеренное дистанцирование и ограниченность знаний друг о друге.

* * *

Покинув киноархив, Эко отправился в Первую танцевальную школу, где обучалась труппа имени Айседоры Дункан. Эта школа также находилась в квартале Рассела, и туда можно было добраться пешком. С помощью электронной карты Эко пошел по пешеходной улице через зону, где находилось множество магазинов. Наконец он увидел перед собой одноэтажное здание в форме ограненного алмаза. Через стеклянные стены он увидел танцующих девушек, учащихся школы. Между дорожкой и стеной школы тянулся газон, усаженный цветами. Эко пошел по дорожке. Поравнявшись со стеной, он заглянул внутрь.

Люинь Слоун. Он узнал ее, поскольку видел на борту «Марземли» и во время торжественного приема. Она упражнялась в углу танцевальной студии в одиночестве, в то время как остальные ученицы, выстроившись вдоль балетного станка, выполняли наставления хореографа.

Эко внимательно наблюдал за Люинь. Он не делал съемку. Он изучил все материалы о девушке, какие имелись в открытом доступе, и теперь ему хотелось просто посмотреть на нее. Люинь танцевала одна, повторяла одни и те же па. Последовательность из коротких подскоков, затем – высокий прыжок, во время которого тело девушки совершало несколько поворотов в воздухе. В темном трико Люинь казалась еще стройнее и бледнее. Ее черные, как смоль, волосы, были собраны в аккуратный высокий пучок. Время от времени она делала паузы, чтобы выпить глоток воды, на несколько секунд останавливалась у стены, смотрела наружу и снова возвращалась к занятиям.

Эко пока искал героиню или героя для своего фильма, но не знал, будет ли это Люинь. Он принял предложение Теона, но не по тем причинам, которые тот ему стремился навязать. Он не любил бегать за принцессами, как какой-то папарацци. Но после изучения всего, что он смог прочесть о Люинь, о том, чем она занималась на Земле, девушка стала ему интересна. Добытые им сведения были скупы и слишком прозаичны, но между строк он ощутил некое напряжение, и это его заинтриговало. Он пытался представить себе эту девушку, пытался понять, откуда проистекает это напряжение. Выглядела она совершенно обычно. Что-то наподобие небольшой бутылочки, за белыми стенками которой бушевало содержимое – масса противоречивых мыслей. В такой бутылочке могло прятаться бурное море.

Лучи послеполуденного солнца переместились к другой стороне здания танцевальной школы. Длинные стебли травы отбрасывали тени на стеклянную стену. Люинь закончила упражнения. Она села на скамью, развязала ленты на лодыжках, сняла пуанты и убрала в рюкзак. С улыбкой попрощалась с педагогом, работавшим в другом конце зала.

Эко стал ходить из стороны в сторону вдоль школы, на некотором расстоянии. Он гадал, как представиться Люинь. И тут по тропинке к входу в школу подошел юноша, на вид – примерно ровесник Люинь. Высокий, стройный, красивый, широкоплечий, в длинном форменном мундире. Эко спрятался за дерево.

Парень заглянул внутрь школы, посмотрел на часы, вмонтированные в пуговицу на рукаве, отошел к аллее и стал ждать. Через несколько минут вышла Люинь с рюкзаком на плече. Парень улыбнулся и взял у нее рюкзак. Парочка удалилась. Они молча шагали рядом.

Эта сцена вызвала у Эко любопытство. Между молодыми людьми он ощутил некую простоту и спокойствие, но не смог понять, что они – пара влюбленных. Они не поцеловались, не обнялись, но и вежливой дистанции между ними он не почувствовал. То, как они друг другу улыбнулись, подсказало ему, что их связывает взаимопонимание. Общее впечатление – непринужденность. Так Эко ощущал и всё настроение Марс-Сити. Никакой спешки, никаких отчаянных потребностей. Всё здесь происходило неторопливо и безыскусно.

Это было так непохоже на мир, из которого сюда прибыл Эко. Он жил в городе, процветание которого было основано на индустрии развлечений. Люди всюду спешили, будто машущие крыльями птички, они были поглощены своими отношениями и статусами, похожими на ребусы. Эко привык к отчаянной потребности быть привлекательным и к неотступному чувству незащищенности. Но здесь, где все ходили неторопливо и останавливались на улице, чтобы поболтать, как будто к их услугам было всё время на свете, он чувствовал себя не в своей тарелке.

Провожая взглядом девушку и ее спутника, Эко пытался представить детство Люинь – пробовал вообразить, как человек строит сеть дружбы в этом безмятежном городе. Мысль о том, чтобы взять интервью у Люинь, стала казаться ему пустой. Он развернулся и отправился к станции поезда.

В вагоне поезда Эко стал вспоминать выставочный зал в киноархиве. По залу были расставлены хрустальные кубы разных размеров. Внутри этих кубов он видел различные сцены. Трехмерные фигуры двигались по миниатюрному, живому, настоящему миру. Рядом с каждым кубом на столбике была закреплена металлическая табличка с объяснением, из какого фильма эта сцена. Чувство абсурдности происходящего охватило Эко. Он осознал, что очень похож на одного из крошечных людей в стеклянном кубе. Он тоже жил в хрустальной коробке – не сейчас, нет, а задолго до того, как оказался на Марсе.

Кабинет

Люинь и Анка шагали рядом по дороге, накрытой стеклянным колпаком. Они решили не ехать на поезде от станции, находившейся неподалеку от танцевальной школы, и направились к одной из пересадочных станций. Оба очень любили пешие прогулки.

Пешеходный туннель шел параллельно туннелю поезда и был узким и извилистым. Передвигаться по стеклянной трубе было непросто, и Люинь с Анкой толкало друг к другу. Они просто вынуждены были идти в одном направлении. Диаметр пешеходной трубы составлял около трех метров, а ее дно находилось примерно в полуметре от земли. Через прозрачную оболочку была видна поверхность Красной планеты.

Ширина дорожки позволяла двоим идти впритирку, плечом к плечу, но друг к другу не прикасаясь. По обе стороны от дорожки цвели ирисы. Молодые люди убрали руки в карманы и шагали синхронно. На Люинь была куртка с логотипом танцевальной школы, а Анка был в форме эскадры аэрокосмических сил. Он был на голову выше Люинь, и когда она поворачивала голову, то видела его мускулистые, широкие плечи. Анка видел тонкую шею Люинь и ощущал тонкий аромат, исходивший от ее волос.

Люинь рассказала Анке о том, что ее тревожило. Она впервые призналась в своих сомнениях человеку, который не был ей родней. Она надеялась утаить этот секрет от друзей в группе «Меркурий» – сама мысль о том, что она стала одной из них вследствие вмешательства кого-то из представителей власти, а не потому, что была достойна отбора, была унизительна. С самого детства Люинь терпеть не могла особого отношения к себе из-за своих родственных связей.

– Все станут смеяться надо мной? – спросила она у Анки.

Анка улыбнулся:

– Ты всерьез считаешь, что мы, все остальные, – гении?

– Но тебя взяли из-за того, сколько баллов ты набрал.

– Это был просто тест.

– И ты не считаешь, что я получила несправедливое преимущество из-за влияния моего деда?

– Не говори глупостей, – отозвался Анка. – Ты осталась самой собой.

У Люинь стало легче на сердце. Анка всегда умел сделать так, что ее тревоги начинали казаться ерундой. Он был не слишком разговорчив и терпеть не мог вести выспренные, абстрактные споры. Любая проблема, большая или маленькая, исчезала напрочь, стоило только Анке на нее посмотреть. Они вели разговор, и Люинь постепенно начала убеждаться, что вправду всё преувеличивает. Она говорила, а Анка слушал и задавал очень мало вопросов. Так уж у них повелось: если кому-то из них было что сказать, он или она говорили, но, если кто-то предпочитал молчать, другой не приставал и не требовал ответа.

– Чанья мне сказала, что у тебя был обморок после вчерашнего банкета, – сказал Анка. – Теперь всё хорошо?

– Нормально.

– А что случилось?

– Да ничего. Я просто слишком сильно устала после полета на «Марземле».

– Тогда тебе не стоило сегодня упражняться.

– Но через двадцать дней уже репетиция! А я еще к этой силе притяжения не привыкла.

Так всё и было. Люинь совершенно не была уверена в свой способности через двадцать дней выйти на сцену. Вчера вечером попробовала поупражняться – и упала в обморок после банкета. Привыкнуть к внезапной смене силы притяжения оказалось гораздо труднее, чем она ожидала.

Ее сольный танец был одним из первых выступлений на всемирной ярмарке. Будучи уроженкой Марса, Люинь отличалась некоторыми особенностями – у нее были более тонкие кости, чем у землян, и ярко выраженное чувство равновесия. Между тем учеба на Земле вынудила ее стать физически крепче, чем она была на Марсе. Танец, наполненный прыжками и легкостью, в тех условиях был идеальной возможностью изучить пределы способностей человеческого тела. Поэтому ученые были крайне заинтересованы в Люинь как в феномене для исследований. Земляне видели в ней воплощение древней традиции танца, развитой на Земле, а детям на Марсе было интересно посмотреть, как изменилась девочка, побывавшая на другой планете. Все любопытные взгляды Люинь ловила на себе, где бы она ни находилась – в Зале Совета, по дороге в танцевальную школу и тогда, когда ее изображение появлялось на гигантских экранах на углах улиц. Она всюду замечала эти ожидающие взоры – пристальные, любопытные, оценивающие, осуждающие.