Затворники

Хотя я не могла сказать этого с уверенностью. Было что-то такое в вещах, находившихся в Клойстерсе – произведениях искусства, даже цветах, – что наводило на мысль, будто они могут ожить.

– Египтяне использовали ее для бальзамирования.

– Что?

– Мирра. В Древнем Египте она использовалась для подготовки тел к бальзамированию.

– А в эпоху Возрождения ее носили на шее, чтобы отпугивать блох, – дополнила я, приходя в себя.

Он рассмеялся.

– Меня она пока не отпугнула. Лео, – представился он, ткнув себя грязным пальцем в грудь.

– Энн.

– Знаю, – сказал он, протянув руку и щелкнув по моему бейджику. – Я видел тебя пару раз. Новенькая.

Я кивнула, и Лео опустился на колени рядом со скамьей, отодвигая в сторону листья ладана и доставая пару ржавых, скрипучих ножниц, которые он использовал для обрезки мертвых листьев.

– Ты работаешь с Рейчел?

– И с Патриком.

– Похоже, сейчас они идут в комплекте.

В том, как он это сказал, ссыпая срезанные листья в ведро, был какой-то намек, легкомысленный и жесткий.

– Они мне нравятся, – возразила я, не понимая, почему говорю таким тоном.

Лео откинулся на пятки, и я впервые заметила его широкие ступни, облаченные в крепкие рабочие ботинки, и то, какие у него мускулистые руки.

– Всем нравится Рейчел, – сказал он, вглядываясь в мое лицо. – Разве она может не нравиться?

Меня не удивило, что такой человек, как Лео, мог найти Рейчел привлекательной. Я представила, как он наблюдает за ней в саду, когда она тайком курит, растирает травы между пальцами, а затем наносит их сок себе на шею. Я сопротивлялась настойчивому желанию расспросить его обо всем, что он знал о ней.

Вместо этого я спросила:

– Насколько хорошо ты ее знаешь?

Лео сделал широкий круговой жест рукой.

– Она начала работать здесь осенью, на последнем курсе Йельского университета. Только по выходным, пока она не закончила учебу.

– Ей разрешили работать в соответствии с ее учебным графиком?

Он покачал головой.

– Разве ты не знаешь? Такие девушки, как Рейчел Мондрей, получают все, о чем попросят. – Отщипнул кусок коричневого скотча и обернул им сломанную ветку мирры. То, как нежно Лео придерживал листья, противоречило всему остальному его поведению. – А что насчет тебя, Энн Стилуэлл? Получаешь ли ты то, о чем просишь?

Его вопрос и его поза вызвали у меня ощущение, будто я прижата к этой скамье, но я не хотела освобождаться.

– Ты знаешь, что такое иглица колючая? – Он указал на горшок по другую сторону от меня.

– Нет.

– Это представитель семейства спаржевых, но если съесть ее слишком много, это растение может разрушить или уничтожить красные тельца в твоей крови.

Я посмотрела на растение с глянцевыми зелеными листьями и ярко-красными ягодами.

– В Клойстерсе растет много ядов, – сказал Лео. – Тебе придется быть осторожной. Некоторые из ядовитых растений невероятно красивы и выглядят съедобными. Но это не так.

– Ты можешь показать мне? – спросила я, ощутив прилив уверенности в себе – я могу получить то, что хотела. Находиться рядом с Лео было все равно что держать руку над электрическим зарядом – жгучим, пробуждающим зарядом, – к которому у меня никогда не хватало смелости прикоснуться. Теперь я жаждала дотронуться до провода под напряжением.

Он оттолкнулся от земли и встал, направившись к грядке с травами, которые путались и наползали друг на друга; я последовала за ним.

– На этой грядке мы выращиваем болиголов и белладонну, о которых ты, вероятно, слышала. Но у нас растут и другие травы: черная белена и чернокорень, вербена и мандрагора. Все эти травы встречаются в трактатах о средневековой медицине и магии. Фактически весь этот музей засажен ядами и лекарствами, которые использовались в одиннадцатом или пятнадцатом веке. Вон те урны, – он указал на пару высоких каменных сосудов, из которых поднимались деревца, окутанные флером восково-зеленых листьев и розовых цветов, – олеандр. Очень смертоносный, но также очень популярный в Древнем Риме в качестве припарки. Если ты отодвинешь листья в сторону, то сможешь увидеть таблички.

Я наклонилась вперед, в то время как он сдерживал напор цветов болиголова, открывая керамическую плитку, на которой было аккуратно выгравировано латинское название болиголова – Conium maculatum.

– Здесь у нас Catananche caerulea, – сказал Лео, придерживая между пальцами синий цветок.

Я отодвинула в сторону жилистые стебли, чтобы найти табличку с надписью «Стрела Купидона».

– Считалось, что она излечивает больных любовью, – сказал Лео; его голос звучал низко и так близко к моему затылку, что я почувствовала, как тоненькие волоски на моей шее встали дыбом. Желание прижаться еще ближе к нему удивило меня.

Он подвел меня к другой клумбе, положив мозолистую ладонь на мое плечо. Я чувствовала, как во мне нарастает слепое влечение, которое не ослабло, даже когда я заметила Рейчел, которая стояла под остроконечной аркой, ведущей в сад, и следила за нами. В этом наблюдении было что-то такое, что делало меня смелее: оно заставило меня придвинуться ближе к Лео, когда он переместил руку с моего плеча на спину, и я прикусила губу в предвкушении. Мы подошли к клумбе, заросшей мелиссой, ее теплые цитрусовые ноты смешивались с лавандой и шалфеем, которые окружали ее.

– Этот аромат будет еще сильнее, если закрыть глаза, – сказал он, зажмуриваясь и делая глубокий вдох. Я увидела, как Рейчел на другой стороне двора подняла бровь.

– Мне нужно идти, – произнесла я.

Лео проследил за моим взглядом и увидел Рейчел по ту сторону клуатра.

– Конечно, – согласился он. – Рейчел всегда получает то, что хочет.

Я хотела, чтобы Лео сказал что-то еще, но Рейчел подняла запястье и показала на часы. Я провела с ним уже почти полчаса.

– Извини, – сказала я, не зная, как прервать странный момент близости.

Когда я присоединилась к Рейчел, она обняла меня за плечи, непринужденно, но властно.

– Весело проводишь время?

– Просто изучаю растения.

– И учителя тоже?

Я не оглядывалась, пока мы не направились по переходу в сторону библиотеки, а когда оглянулась, то заметила, что Лео подстригает густую живую изгородь, усыпанную блестящими черными ягодами. Белладонна, сказал он.