Затворники

Я воспользовалась этой возможностью, чтобы незаметно пробраться в библиотеку. Мне потребовалось несколько минут, чтобы найти свой телефон: было слишком трудно сосредоточиться на чем-либо, из-за смеси ревности и желания у меня ныли ладони. Держа телефон в руке, я уже собиралась навалиться плечом на деревянные двери библиотеки, когда услышала голос Патрика, доносящийся с другой стороны:

– Думаю, пора ввести Энн в курс дела.

– Слишком рано, Патрик, – ответила Рейчел.

– Она здесь для того, чтобы приносить пользу.

Патрик понизил голос, и мне пришлось прислониться всем телом к двери, приложив ухо к стыку створок. Когда Рейчел заговорила снова, я почувствовала недовольство в ее голосе даже сквозь толстую, пропитанную влагой древесину:

– Мы еще не знаем, можно ли ей доверять. Хотя она уже проявляет любопытство. Ты знаешь, что она нашла воск? Она спрашивала тебя о нем?

– Я уладил это.

Потом наступила тишина, только стук моего пульса отдавался в ушах.

– Да ладно, – проговорил Патрик; его голос звучал мягко, раньше я не слышала от него подобных интонаций. – Давай не будем ссориться из-за этого. Ты хотела, чтобы она была здесь.

– Я думаю, она может помочь, – уступила Рейчел, и я почувствовала, что этот разговор касается не только выставки, но и чего-то бо?льшего, что я пока не могла осмыслить.

– Иногда приходится рисковать, – настаивал Патрик. Потом последовала пауза. – Ты мне доверяешь?

Рейчел, должно быть, кивнула, потому что он добавил:

– Вот так-то. Ты же знаешь, что она вряд ли оказалась здесь случайно.

Ручка двери начала поворачиваться, и я поспешила в дальний конец библиотеки, а затем проскользнула в хранилище, прежде чем дверь успела открыться. Пробралась через коридор для персонала, мимо кухни. В плохо освещенном коридоре я шла, низко пригнув голову, и почти добралась до вестибюля, прежде чем буквально налетела на Лео.

– Ты в порядке? – спросил он, придерживая меня за плечи и осматривая с ног до головы.

– Да. Извини. Я… – Я была слишком взволнована, слишком запыхалась от спешки, чтобы сказать что-нибудь осмысленное.

– Притормози, Энн. Это музей. Здесь не нужно спасать чьи-то жизни.

– Ага, знаю, – выдохнула я. – Я просто пыталась успеть на маршрутку.

– Она только что отчалила, – сказал он, делая шаг назад.

– Черт…

– Почему бы нам не пройтись? – Лео жестом предложил мне идти впереди него. Движение его руки напомнило мне о том, как он держал эту самую руку над головой Рейчел – жест силы и собственничества. Я хотела, чтобы эта рука вознеслась у меня над головой, чтобы она обхватила мою талию, мои плечи, такая твердая и крепкая…

Мы вышли из темноты музея под сень парка, где извилистые дорожки с причудливой ритмичностью пересекали травянистые участки. Лео шел рядом со мной, время от времени напевая несколько тактов из незнакомой мне песни.

Когда мы прошли мимо группы детей, которые шли вереницей, держась за руки, словно цветочная гирлянда, он повернулся ко мне и спросил без предисловий:

– Почему ты здесь?

– А почему ты спрашиваешь?

Его вопрос был слишком резким. Он напомнил о том, что я была здесь новенькой и неопытной, даже нежеланной сотрудницей – как будто я этого еще не знала!

Отчасти я понимала: будет лучше игнорировать то, что я видела и слышала в тот день, выстроить барьер между собой и Лео, Рейчел, Патриком. Между миром музея и тем, что мне было нужно для достижения цели – поступления в аспирантуру, жизни за пределами Уолла-Уолла. В вопросе Лео содержался намек, который начал беспокоить и меня: «Почему ты вмешиваешься в наш мир?»

Должно быть, я молчала слишком долго, потому что он добавил более мягко:

– Я имею в виду, почему не Лос-Анджелес, Чикаго или Сиэтл? Почему Нью-Йорк?

Я махнула рукой по кругу, чувствуя облегчение.

– Я слыхала, что это самый лучший город в мире.

Лео засмеялся.

– Дай ему время, он себя еще покажет.

Последний ребенок рысцой пробежал мимо нас, ведя свободной рукой по верхушкам травы – здесь она была высотой по колено.

– Наверное, все дело в искусстве, – сказала я, глядя на его профиль. Хотя другие причины я держала при себе: тысячи миль от лютеранского кладбища, где был похоронен мой отец, большой город, который никогда не упрекнет тебя за твои амбиции, даже если другие могут упрекнуть. Мы шли бок о бок, руки Лео были засунуты в карманы, грудь его наискосок пересекал ремень наплечной сумки. – Это единственное место, где я могу заниматься работой, которой хочу заниматься, – заключила я.

– И что ты готова отдать за эту работу?

В этом вопросе скрывался какой-то подтекст, и я засунула руки в карманы и пожала плечами, не желая еще больше раскрываться перед этим человеком, ведь я еще так мало о нем знала.

Лео подтолкнул меня плечом.

– Не все здесь такие чувствительные, – заметил он. – Тебе не стоит принимать вопросы так близко к сердцу. А если принимаешь и не хочешь на них отвечать, просто скажи людям, чтобы отвалили. Я просто пытаюсь понять, понравится ли тебе здесь. Кстати, большинству людей безразлично, нравится им работа или нет, они просто ее делают. Но мне нравится. Нравится садоводство, по крайней мере. Работа, как ты сказала. Хотя я и ненавижу посетителей. Иногда, в тихие дни, я могу представить, что всё в Клойстерсе так, как было когда-то давно. До начала индустрии туризма. До эпохи платных впечатлений.

– Мне Клойстерс всегда представляется примерно таким. Отдельный мир.

Мы добрались до станции метро, вход в которую был встроен в скальный выступ, а по бокам его каскадом стекал плющ. Казалось, что эта станция находится в Риме, а не на северной оконечности Манхэттена.

– Это твоя станция, – сказал Лео, кивнув на лестницу.

– Спасибо, что прогулялся со мной, – сказала я, смущенная тем, как по-детски это прозвучало: словно мы гуляли, держась за руки, как те дети, которые нам встретились.

– Мне нравится гулять с тобой, Энн Стилуэлл. – Он помолчал. – Это невероятное место – и город, и Клойстерс. Только не позволяй им изматывать тебя. Вместо этого пусть они тебя закаляют.

* * *

На следующий день дождь непрерывно отстукивал свой ритм по окнам библиотеки, где работали мы с Рейчел. Скорость, с которой ей удавалось поглощать тексты, по-прежнему изумляла меня; читала она быстро и внимательно. Когда дождь наконец прекратился, Рейчел встала, вышла из-за стола и постучала в дверь кабинета Патрика. Почти час я наблюдала за дверью краем глаза, отгоняя мысль о том, что, если пройдет еще пять минут, я успею подобраться поближе и, возможно, уловить пару слов из разговора, разворачивающегося внутри. Но как раз в тот момент, когда я уже собиралась изучить полки, расположенные ближе всего к кабинету, Рейчел вышла, придержав за собой дверь так, что та закрылась с легким шорохом.

– Патрик хочет знать, придешь ли ты на ужин к нему домой в пятницу, – сообщила она, садясь напротив меня.

Я не могла не думать о том, что услышала через дверь библиотеки накануне, но если сейчас в словах Рейчел и прозвучала нотка смирения с неизбежным, я не могла ее уловить.

В Уитман-колледже меня никогда не приглашали на ужин в дома преподавателей. Несмотря на то, что школа была небольшой, разделение между студентами и сотрудниками сохранялось. Такие ужины, в конце концов, могли стать поводом для домыслов о неподобающих отношениях. Но мне было любопытно взглянуть на дом Патрика с тех пор, как Рейчел впервые упомянула о нем, и приглашение показалось мне долгожданным посвящением.

– Это традиция, – продолжила она. – Обычно я прихожу туда раз в неделю. Иногда бывают и другие гости. Это больше похоже на интеллектуальный салон. На этой неделе это будет Аруна Мехта, хранитель редких рукописей в библиотеке Бейнеке.